– Ты все-таки не забывайся. Помни, кто ты и кто фюрер.

– Да помню я, помню. Господин Гиммлер, я ведь уже обещала. На людях я буду изображать почтение и преданность. Ай!! Можно салфетку?

– Держи.

– Спасибо. Тем более выбора у вас все равно нет.

– Да, твои хозяева очень убедительно показали, что случится в случае твоей гибели.

– Почему хозяева? Просто товарищи. Осталось полчаса. А сколько обычно продолжаются такие встречи? А то я как-то совсем не в курсе.

– Думаю, около часа. Возможно, полтора. Еще полчаса Риббентропу потребуется на то, чтобы вернуться в посольство. И еще полчаса на шифрование сообщения. Плюс время на дешифровку здесь. Полагаю, ответ Сталина мы узнаем не ранее семнадцати часов. По берлинскому времени, конечно.

– Понятно. Тогда я вполне успею еще… Ай!!!

Хорошо, что я уже положила в рот последний кусочек сосиски. Вот буквально лишь только я сыто откинулась на спинку стула, как прямо мимо моего носа пролетело что-то тяжелое. Измазанная горчицей тарелка с нарисованной свастикой брызнула в стороны осколками, а сидящие за одним столом со мной Гитлер и Гиммлер удивленно уставились на лежащий передо мной предмет. В окружении осколков тарелки и фужера лежала, сверкая идеально ровным срезом, половинка Петькиной красной гантели…

У нас тут уже среда, 25 июня. Война так и не началась. Хотя немецкие дивизии по-прежнему стоят у нашей границы. В ночь на 22 июня произошло множество мелких инцидентов на советской территории. Кое-что успели взорвать, погибли несколько красных командиров, были повреждены линии связи. А люфтваффе совершили налет на город Кобрин, за что Гитлер удостоил Геринга дыней совершенно выдающихся размеров. К счастью, товарищ Сталин в последний момент успел одернуть советских авиаторов, которые уже собирались нанести ответный визит вежливости на немецкий аэродром.

Не знаю, как Гитлеру удалось уболтать товарища Сталина, но факт остается фактом. РККА границу не перешла. Бойцы, выведенные было по тревоге, вернулись в казармы. На Балтике приступили к тралению мин, которые успели накидать у советских портов немецкие минзаги. А в Берлине утром 22 июня все без исключения центральные газеты вышли с пустыми полосами на первой странице. Заменить уже набранные передовицы не успели, смогли лишь совсем вырезать текст.

Судя по всему, разговор у Гитлера с товарищем Сталиным в ночь на 22 июня вышел не самый легкий. Потому что вернулся Гитлер ко мне в комнату явно не в духе. Пришел, сел на последний уцелевший стул и минут пять просто молча сидел и смотрел на меня. Затем, видимо, что-то решил. Спросил, хочу ли я есть. Надо же. Не ожидала от него такого. Это ведь Гитлер!

Нам прямо в эту самую каморку без окон принесли бутерброды с сыром и чем-то вроде буженины, а также чай в подстаканниках со свастикой. И я сидела за одним столом с Гитлером и пила чай с бутербродами. Представляете картину? Девчонка тринадцати лет в явно слишком большом для нее эсэсовском мундире, надетом прямо на голое тело, сидит на диване и уплетает бутерброды. А напротив нее – Гитлер и тоже ест эти самые бутерброды. И все это молча. Мы минут двадцать так чай пили, не произнеся при этом ни слова. Гитлер думал о чем-то своем, а я его просто откровенно боялась.

После чая Гитлер заявил, что он так и не принял окончательного решения о том, что ему со мной делать. И пока он приказывает мне никуда отсюда не выходить. Все необходимое мне доставят прямо сюда. Разговаривать с кем бы то ни было, кроме него самого, Гитлер тоже запретил. Сказав это, он встал и свалил, не забыв запереть меня на ключ.

Где-то через полчаса мне стало неуютно. Чай прошел через организм и захотел выйти. Но Гитлер запретил мне общаться с окружающими. Пока я раздумывала над тем, касается ли этот запрет также и вопросов гигиены, мне в комнату пара эсэсовцев притащила предмет, который я раньше видела только в кино. То есть тюремную парашу. И когда они вышли, я громко попросила Петьку выйти минут на пять из комнаты, а затем использовала этот предмет по прямому назначению.

Поскольку ничего не происходило, то я опять улеглась на диване спать. Одеяла нет. Подушки тоже. Было очень неудобно, но я все равно заснула. Очень уж я устала и переволновалась за этот день. Подумать только, встретиться и говорить с самим Гитлером! Да еще и остаться в живых после этого. Фантастика.

Проснулась я вновь от звука поворачивающегося в замке ключа. Опять Гитлер приперся. Судя по его усталому виду, он так и не ложился спать этой ночью. Гитлер быстро провел среди меня краткую политинформацию. Оказывается, товарищу Сталину крайне не понравились маневры немецких диверсантов в советском тылу. И Гитлер имел с ним еще одну весьма содержательную беседу. Но поскольку активные боевые действия так и не начались, то можно надеяться, что и в будущем они не начнутся.

А пока Гитлер сказал, что ко мне приставлены две подружки. Они помогут мне с различными бытовыми вопросами. Общаться с окружающими я могу исключительно через них. Даже если мне понадобится узнать, который сейчас час, то должна я спрашивать это именно у них, а не у кого-нибудь еще. С этими словами Гитлер удалился. Спать, наверное, пошел. Он тоже устал.

Моими подружками оказались две взрослые женщины. Одной где-то под сорок, а второй заметно меньше тридцати. Обе одеты в эсэсовские мундиры. Званий ихних я не понимаю совсем, но младшая обращалась к старшей очень почтительно, и я сделала вывод, что старшая обладает существенно более высоким воинским званием.

Женщины принесли мне наконец-то нормальную одежду. Платье, белье и чулки. Да уж, белье. Я как эти чудовищные трусы увидела, так чуть не упала. Да как же они вообще с таким нижним бельем еще не вымерли? Как тут они размножаются? По-моему, любой парень, который увидит на девчонке ТАКОЕ белье, тут же убежит со скоростью обиженного Электроника. ТАКОЕ носить нельзя. Но я все равно надела это. Соблазнять я ведь и не собиралась никого, а ничего другого не было.

В одиночестве меня не оставляли вообще ни на секунду. Одна из моих надзирательниц постоянно находилась в комнате со мной. Периодически они менялись. Причем даже когда мне нужно было воспользоваться парашей, надзирательница не выходила. И даже не отворачивалась. Очень, знаете ли, неприятное ощущение. Это еще если не вспоминать о том, что сверху за мной тоже постоянно наблюдает кто-то. Хорошо хоть не Петька. Там также в качестве дежурной обещали держать нашего сотрудника женского пола.

Тут хочу уточнить кое-что. Про дежурную над моей головой я сказала, что она «наша» не в том смысле, что советская, а в том, что и она, и я работаем в одной организации. Вы, конечно, уже догадались в какой. Да, я теперь работаю. Мне даже зарплату платить обещали. Правда, поскольку тут мне советские деньги не нужны совершенно, то получать мое жалованье внештатного агента КГБ будет папа. Петька, кстати, тоже теперь в КГБ работает.

Что там, в Петькином мире, происходит, я доподлинно не знаю. Но, судя по дошедшим до меня обрывкам сведений, там действительно все страшно засекретили, как я и предполагала. Того сумасшедшего физика, который придумал Теорию Окна, срочно разыскали, извинились и назначили научным руководителем группы по изучению этого феномена. А мой Петька теперь пытается повторить свою программу и построить еще одну хреновину, способную открывать окна в прошлое.

Повторять приходится, потому что воспользоваться уже готовой нельзя. Она постоянно работает, поддерживая связь со мной. Что произойдет в случае, если ее все же выключить, не берется предсказать ни Петька, ни автор теории. Возможно, меня выкинет обратно в мой мир. А возможно, и не выкинет, и тогда мне тут быстро станет очень грустно. И ждет меня подвал и продолжительные беседы, во время которых я расскажу своим собеседникам все, что знаю о будущем. И то, что забыла, тоже расскажу, потому что очень захочу вспомнить.

Но пока у меня над головой открытое окно, подвал мне не страшен. Если местные фашисты начнут предпринимать какие-то шаги в нежелательном направлении, то меня просто убьют через окно. Обещали сделать это быстро и не больно. Для этой цели у дежурного над моей головой есть две специальные газовые гранаты. А потом подобная граната (или другая, не важно) прилетит и Гитлеру. Поскольку Петька утверждает, что если меня убить, то с высокой вероятностью управление окном будет восстановлено. То есть его опять можно будет двигать в пространстве. Конечно, передвигается оно медленно, но, в конце концов, Гитлера где-нибудь, да найдут. Очень, знаете, тяжело спрятаться главе государства от невидимого объекта, для которого любые стены помехой не являются.