— Ты не виноват в том, что она утонула, — великодушно заявила я, поборов внутри желание ударить побольнее и заметить, что Сорин доверенную ему принцессу не сберег.

Он осклабился.

— Я знаю, кто виноват. Этот кошачий выродок, беспородный приблудыш. После ее смерти он получил все: золото, власть, свиту уродов-прихлебателей — целое королевство.

— Ты можешь это доказать? — прищурилась я, вцепившись в знакомую тему.

Сорин помолчал, коротко облизнул губы, как почуявший добычу хищник.

— На груди каждого дракона, который посмел лишить жизни своего сородича, остается шрам.

Задумавшись, я провела по губам указательным пальцем.

— Имеется в виду только непосредственное лишение жизни? Если дракон, скажем, был соучастником? Или организатором? Заказчиком? Считается ли лишением жизни, например, оставление в беде? Речь идет о прямом или косвенном умысле? А если намерение лишить жизни было, но по независящим от дракона причинам ничего не вышло? Что тогда?

Бесят меня расплывчатые формулировки, ничего не могу поделать. Ну как с таким можно работать?!

Моргнув, Сорин уставился на меня, как будто впервые с начала нашего разговора понял, что общается не сам с собой.

— Каждого, кто посмел лишить жизни своего сородича, — повторил он медленно, почти по слогам. Можно подумать, это я тут несла ерунду! — Это кровный закон, ни один дракон не должен поднимать руку на своего. На человека — можно.

Очаровательно.

— Я имею в виду…

— Неважно, сам он убил или нет. Игрид утонула, но я знаю, что виноват в этом Ариан!

— У него есть шрам на груди?

— Нет, — неохотно ответил Сорин. — Ему удалось провести самого Огненного — но не меня.

Ну конечно, в правилах этого вашего Огненного лазеек больше, чем дырок в сыре.

— Я стащил с этого кошака камзол сразу после того, как вернулся во дворец, — сказал Сорин. — Еще с того момента, как погиб король, я подозревал, что он не просто жадный до власти ублюдок, но еще и убийца.

— Но его кожа оказалась чистой?

— Да.

Мы замолчали. Я развлекала себя игрой «Придумай сто вариантов обойти правила местного бога», а Сорин, наверное, решал какие-то более важные вопросы, потому что спустя несколько минут он повернулся на бок и улыбнулся, глядя на меня.

— Это… прошлое. То, что случилось еще до твоего рождения, до рождения твоего деда.

— К чему ты это? — обернулась я к нему.

— Я впервые за многие годы надеюсь на будущее. Засыпай, Кэтэлина. День был долгим.

— Я не могу быть беременна, — заявила я и скрестила руки на груди.

— Нет, можешь. — Дракон улыбался так широко, что ему хотелось врезать.

Мы стояли рядом с трактиром под ветками сухого дерева. Деревенский конь Туман, которого специально для нас оседлали, ни в какую не подпускал меня к себе. Стоило мне приблизиться, он шарахался, испуганно ржал, а один раз вовсе встал на дыбы.

— Чутье не может обмануть Тумана! — еще сильнее разулыбался Сорин.

Ну что за человек! Дракон!

— И ты, и он несете чепуху. Я не могу быть беременна — и точка.

Может, поверить в чудо мне было бы проще, если бы не бессонная ночь. Сорин уснул достаточно быстро, его спокойное дыхание убаюкало бы и меня, если бы не проклятые сны. Стоило мне задремать, как я оказывалась то где-то в темноте, то посреди огромного дворцового зала. В руках у меня было пахнущее младенцем одеяльце, и откуда-то я знала, что ребенка у меня отняли.

Я куда-то бежала, звала кого-то, натыкалась на шипы, которые превращались в зубцы короны, распухали, как раскаленные, отлитые из золота сердца. Слышала детский плач и хриплый старушечий голос, но все никак не могла разобрать слов. Во всем этом я понимала только одно: я потеряла ребенка.

А Сорин в это время спал, как убитый, и все пытался притянуть меня к себе. Бесчувственный! Я думала, что утро будет неловким, но я была настолько дезориентирована плохими снами и усталостью, что сил на стеснение просто не осталось. А Сорин, кажется, понятия не имел, что ему положено чувствовать себя не в своей тарелке.

— До Бьертана полдня пути, — поставил он меня в известность за завтраком.

Я пожала плечами. Полдня так полдня. Все, о чем я могла сейчас думать, — это удобная кровать, тишина и сон без сновидений. Надеюсь, мне, как возможному «сосуду, который поможет прийти в мир новому дракону» дадут спокойно поспать. Хотя я бы уже, наверное, не удивилась, даже если бы узнала, что у «сосудов» принято для гармоничного вынашивания потомства работать в поле с утра до ночи.

Впрочем, кое-что меня удивить все-таки смогло: Туман, который отшатнулся и задергался, стоило мне подойти.

— Тихо-тихо, — растерянно пробормотала я и протянула к нему руку.

— Ты беременна! — торжественно объявил стоящий за моей спиной Сорин.

— Х… Хороших таких вещей не говори, — пробурчала я, не оборачиваясь. — Во-первых, это невозможно. Во-вторых, даже если бы и было возможно, то нужно время, чтобы появились первые признаки.

Я о них все знала, об этих признаках: сонливость, раздражение, тянущая боль внизу живота, как при менструации. Сколько раз я пыталась их в себе обнаружить? Сколько раз разочаровывалась?

Сорин взял меня за плечи и развернул к себе. Улыбка у него на лице была такой широкой, какой я никогда не видела.

— Тумана не обманешь! Он тебя боится — значит, у тебя внутри растет новый дракон.

— Может, он чувствует, что вчера я установила слишком тесный контакт со старым драконом, — отбрила я. — Сорин, — впервые назвав его по имени, я запнулась, — я хочу детей, очень. Хотела. Но не могу. Я бесплодна, и ты узнал бы об этом раньше, если бы соизволил поинтересоваться.

Кажется, моих слов он вообще не услышал: продолжал улыбаться так же широко.

— Дай руку.

— Что?

— Руку мне дай! Ох, кошка ты бешеная!

Сорин схватил меня за ладонь, я вскрикнула. Второй рукой он очертил круг, и в воздухе появилось что-то, похожее на состоящую из тумана окружность, край которой был оторочен огнем.

— Это фокус какой-то? — онемевшими губами спросила я.

— Это то, как мы передвигаемся. Попробуй дотронься.

Он поднес мою руку к туману, и я тут же испуганно ее отдернула: мне показалось, что безобидная на вид субстанция попыталась затянуть меня внутрь.

— Вот видишь, — довольно объявил Сорин. — Если бы ты была просто человеком, то могла бы лишиться руки. В тебе растет дракон.

Я даже не обратила внимания на его пассаж о том, что могла бы остаться инвалидом. В ушах застучала кровь, голова закружилась. Ребенок. Такого просто быть не может. Я столько пробовала, ходила по врачам, высчитывала удачные дни — и все зря.

А тут…

Я положила ладонь на свой живот, подняла глаза на Сорина и потеряла сознание.

Уже когда мир вокруг почти погрузился в черноту, я подумала: может, Туман просто взбесился?

Хотя Сорин все равно мудак.

***

Открыв глаза, я увидела цветы. Они сплетались друг с другом, переливались шелковыми нитями, которыми были вышиты их лепестки.

Почувствовав короткий укол в ладонь, я скосила глаза вниз и улыбнулась: рядом с моими пальцами беспардонно дрыхла и задевала меня тонкими коготками черная кошка, которую я отвоевала у короля.

— И ты здесь, — улыбнулась я.

Кстати, где это здесь? Я села на постели и осмотрелась.

Комната как комната, немного темная из-за того, что одно из окон загораживали раскидистые ветки какого-то дерева. Такие помещения я часто видела в исторических фильмах, вот на что это больше всего похоже. Большая кровать под голубым балдахином, шкаф, столик и два кресла у открытого окна. С другой стороны кровати стояло еще одно кресло, в нем, свесив голову на плечо, спала пожилая дама в смешном чепчике, какой носят в фильмах горничные богатых домов. Женщина? Драконица? Так сразу и не разберешь, пока я не увижу глаза.

Значит, это и есть тот самый Бьертан? Это, пожалуй, радует: он, по крайней мере, не похож на пещеру с золотом. Как я сюда попала? Через тот туманный портал? Получается, Сорин не ошибся: я беременна. Но… Положив ладонь на живот, я закусила губу. Неужели это правда? У меня — и ребенок? Мне показалось, что живот под моей рукой нагрелся, как будто внутри поселился крохотный сгусток пламени. Наверняка, это мне мерещится.