Голос Сорина звучал тихо, его губы касались макушки. Он держал меня в кольце рук, и против воли я успокаивалась.

— Почему опять? — пытаясь отдышаться, спросила я.

Сорин помедлил.

— Тебе часто что-то плохое снится. Обычно я успеваю разбудить, а сегодня — слишком крепко уснул.

— Ты поэтому пришел сюда? — Я наконец пришла в себя достаточно, чтобы отстраниться и заглянуть ему в лицо.

Спал Сорин, видимо, в кресле, которое пододвинул ближе к кровати. И часто он так делает — приходит сюда по ночам, пока я сплю?

— Твои кошмары могут навредить ребенку, — откликнулся Сорин, вставая. Он был одет в куртку, напоминающую поддоспешник. Расслабленные домашние камзолы и расстегнутые рубашки остались в прошлом, в том мире, в который не успел ворваться король.

Меч Сорина, который тот снова не выпускал из рук, лежал на кровати поверх одеяла.

— Это все, что тебя волнует? — спросила я. — Благополучие ребенка?

— А тебя оно не волнует? Я не хочу, чтобы ты приближалась к королю, — без перехода сказал он. — Ты не должна с ним разговаривать или видеться.

Я встала, желая оказаться от Сорина подальше, и скрестила руки. Сна больше не было ни в одном глазу.

— С чего бы это?

— С того, что я так сказал.

— Я сама смогу решить, с кем стоит иметь дело, а с кем — нет.

Король меня пугал. Если бы все было по-другому, я сама попросила бы Сорина не оставлять меня с ним наедине. Но мне из-за его тона явно попала под хвост вожжа.

— Почему ты на меня так смотришь? — с вызовом спросила я.

Сорин встал и подошел ко мне, остановился в паре шагов.

— Ты будешь делать так, как я скажу, — низким голосом приказал он.

— И не подумаю.

Ошейник нагрелся, стал вдруг очень тесным, и неведомая сила толкнула меня в руки Сорина. Я всхлипнула от испуга, почувствовав, как тяжелая ладонь сжимает мое плечо.

Уголек испуганно мяукнула, зашипела, но Сорин не обратил на нее внимания.

— Не забывай, чья ты, — рыкнул он, приблизив свое лицо к моему. Глаза его горели отражениями оранжевых всполохов, которые кружили в воздухе вокруг нас.

От страха меня парализовало. Должно быть, уловив что-то в выражении моего лица, Сорин наконец ослабил хватку, и я глубоко и облегченно вдохнула.

— Держись от этого заледенелого куска кошачьей мочи подальше.

— Почему? — голос мой звучал хрипло.

Потом мне часто казалось, что именно тот момент был переломным. Если бы Сорин нормально со мной поговорил, если бы объяснил что-то… Возможно, все сложилось бы по-другому. Возможно, я не приняла бы того решения, которое приму во время празднования Перерождения Огненного, решения, которое не сделает мою жизнь ни спокойнее, ни безопаснее.

— Потому что ты — моя вира, — отрезал Сорин. — И должна мне подчиняться.

Мне до ужаса надоело считаться чьей-то. Наверное, именно в тот момент я задавила в себе успевшую вырасти надежду на настоящую семью с Сорином.

Но оказалось, что за праздничным столом меня ждал еще один сюрприз, который заставил меня почувствовать себя полной идиоткой.

Не все традиции празднования дня Перерождения Огненного мне нравились. На стол принято было подавать пироги из сладкого нута и шоколад — это однозначно было мне по душе. Как и то, что в каждом углу вешались пучки какого-то ароматного вечнозеленого растения с мягкими колючками и насыщенным хвойным запахом, похожим на сосновый. Кроме того, в тайных местах поместья, за вазами, в шкатулках или в рамах картин, хозяин поместья прятал шоколадные конфеты — считалось, что каждому, кто найдет такой подарок, будет сопутствовать удача до самого следующего дня Перерождения Огненного. Я видела, что Сорин от души забавлялся, выискивая наиболее необычные места.

А вот то, что за три дня до праздника все вокруг было принято окуривать дымом пламенника, я терпеть не могла. Тогда в хижине Сорин сказал, что именно из-за дыма пламенника у меня случилась галлюцинация: я увидела у себя на руках ребенка, которого у меня забрали. Я и сейчас пыталась списать повторяющиеся сны на пахучий дымок, но интуиция буквально кричала о том, что дело здесь не в этом.

В общем, когда наступил день празднования, я радовалась ему больше, чем Новому году в детстве: наконец-то все закончится. Стол накрыли в большом зале, где воздух был тепло-желтым из-за света огней. Король и вся его свора, в смысле, свита, расположились за длинным столом, во главе которого сел Сорин. Я не сомневалась, что по правилам этикета сидеть на этом месте должен был король, но когда Сорина волновали правила этикета?.. Вопрос риторический.

Я сидела рядом с Сорином, по левую руку, справа — король, одетый сегодня на удивление скромно, но от этого еще более красивый, как мраморная статуя. Кусок мне в горло не лез. На Сорина я до сих пор злилась, а на короля старалась лишний раз не смотреть, хоть у меня и складывалось ощущение, что он старается поймать мой взгляд. Бред. Вириан сидел на другом конце стола и, кажется, не был особенно в восторге от разговора с кем-то из придворных.

В качестве увеселений его величества выступали акробаты и шуты, я порадовалась, что в этот раз обошлось без факиров. В ночь Перерождения Огненного не было принято танцевать или засиживаться до утра, поэтому я с чистой совестью отсчитывала минуты до того момента, как смогу сбежать. Ну и ела, потому что пироги из сладкого нута — это лучшее, что я пробовала за всю жизнь.

От увлечения чревоугодием меня отвлек Сорин, который положил на стол рядом со мной медальон. Крупный, золотой и круглый, украшенный гербом де Драго: драконом, кусающим себя за хвост. Я замерла и нахмурилась. Еще один ошейник?

— Это подарок на день Перерождения?

— Можешь считать, что так, — голос Сорина прозвучал хрипло и как-то непривычно. Я никогда его таким не слышала, он казался… взволнованным? Я подняла взгляд и утонула в его глазах.

— Сорин де Драго… — протянул король. — Занятный у тебя меч.

— Какое тебе дело до моего меча?

— О, мне до него большое дело, — он промокнул салфеткой рот и откинулся на спинку стула. Положил ладонь на золотистый кубок, и за его спиной тут же материализовался юный дракон с графином. — Учитывая, что рукоять этого меча украшена рубином.

— Ты хочешь поговорить об Игрид? — угрожающе повернулся к нему Сорин. Правая его рука скрылась под столом, и я поняла, что он привычно уже положил руку на рукоять меча. Или — на рубин.

— Я всегда рад поговорить о моей супруге, сбереги Огненный ее крылья в посмертии. Кстати, Кэтэлина, вы знаете, что у Игрид было много поклонников?

— Принцессе положено их иметь, — буркнула я.

Король засмеялся.

— О, мне пришлось сражаться за ее сердце с толпой более достойных кандидатов. Игрид была прекрасна и душой и сердцем. Так же, как и вы.

Так, главное, не покраснеть. Да что ж такое! Кто бы мог подумать, что я такая падкая на красивые слова?.. Но… мне никогда такого не говорили.

— А ты по-прежнему мелешь языком?

— Я говорю чистую правду, как и всегда, — подмигнул мне король. — Кстати, Кэтэлина, Сорин не рассказывал, что он был одним из тех, кто претендовал на сердце Игрид?

— Правда? — сглотнула я и попыталась не измениться в лице.

Не то чтобы я об этом не догадывалась. В конце концов, мы с Сорином встретились рядом с принцессиным озером, куда он пришел почтить ее память (как и каждый год, по словам Илинки), и куда даже принес лакомства, пастилу и шоколад (держу пари, именно это больше всего любила покойная принцесса).

И все-таки услышать об этом от короля было неприятно.

— Еще какая. Начальник стражи, почти ровесник ее отца — и все равно Сорин поучаствовал в борьбе за право стать наследником престола, женившись на принцессе.

— За трон боролся ты, а не я.

— Ах, прости, — король поднял руки и, понизив голос, обратился ко мне: — Видишь ли, Кэтэлина, Сорин считает, что именно я виноват в гибели моей любимой жены.