Наш завтрак готовился быстро, аппетит приберегали для второй половины дня. Я скромно питался пои-пои, смешанным со спелым кокосом. Кусочек печеного плода хлебного дерева, закуска из кокосового ореха, два или три банана, антильский абрикос или еще какой-нибудь вкусный и питательный плод придавали разнообразие ежедневной пище, которая неизменно заканчивалась питьем сока молодых кокосовых орехов.

После завтрака зажигались трубки – и среди них моя собственная, подарок Мехеви. Островитяне, которые затягиваются раза два или три и через большие промежутки времени из трубки, постоянно переходящей из рук в руки, неизменно удивлялись тому, что я выкуриваю четыре или пять полных трубок подряд.

Затем компания начинала распадаться. Мархейо шел к маленькой хижинке, которую он строил, Тайнор осматривала свертки таппы или садилась за плетение циновок. Девушки обтирались душистыми маслами или пересматривали свои безделушки, сделанные из кабаньих клыков или китового уса. Юноши и воины вытаскивали копья, весла, дубинки и снаряжение для каноэ и вырезали на них всевозможные фигурки заостренным концом раковины или кремня, украшая их кистями из волокон коры либо человеческими волосами. Некоторые отправлялись в рощу собирать плоды, кору и листья. Иногда девушки уходили в лес за цветами или к ручью с полыми тыквами или кокосовой скорлупой, чтобы отполировать их в воде мелкими камешками.

Утро я проводил по-разному. Или просто слонялся из дома в дом, или ходил из рощи в рощу в сопровождении Кори-Кори, Файавэй и целой толпы молодых лентяев. Когда я выражал желание заняться чем-либо, восторг островитян был беспределен, и всегда набиралась целая толпа желающих обучать меня. Я скоро набил руку в изготовлении таппы, плетении плащей из травы, а однажды ножом вырезал ручку дротика так замечательно, что владелец его, Крануну, вероятно, и по сей день бережет ее.

Когда солнце в зените, едва ли можно услышать в долине хоть единый звук – надо всем царствует глубокий сон. Это продолжается часа полтора, а часто и дольше. Затем туземцы берутся за трубки и приступают к приготовлению обеда.

К закату я обычно или катался по озеру на лодке, или купался в ручье вместе с туземцами. Ночью сходились вместе все обитатели нашей хижины – зажигались светильники, начинались разговоры.

В доме старого Мархейо был странный обычай. Каждую ночь, перед тем как лечь спать, все домочадцы, усевшись на корточках, начинали тихое, жалобное и однообразное пение. Они сопровождали его игрой на инструменте из двух полусгнивших палочек, тихонько ударяемых одна о другую; такой инструмент держал в руках каждый из певших. За пением они проводили час или два, иногда и больше. Я не мог не смотреть на них, хотя это наводило на грустные размышления. Иногда, задремав, я внезапно просыпался в середине песнопений. Каковы были значение и цели этого обычая, мне так и не удалось узнать.

Часто при лунном свете девушки танцевали перед хижиной.

Движения их были резки и сильны, и в пляске участвовало все тело: ноги и руки, кисти рук, пальцы, даже, казалось, глаза. Девушки изгибались, вскидывали обнаженные руки и скользили, плыли, кружились в свободном танце. На них не было ничего, кроме цветов и коротких юбок.

Однажды, решив по обыкновению провести послеобеденный отдых в священной роще, я заметил, что там идут приготовления к какому-то празднеству. Я наблюдал за оживленной суетой, когда мое внимание привлек странный рев, доносившийся из рощицы. Я отправился туда и увидел целую толпу дикарей, удерживавших громадную свинью. Здоровенный парень никак не мог попасть по ее голове дубинкой. Наконец, сильно размахнувшись, он ударил последний раз – и свинья мертвой упала к его ногам.

Островитяне тотчас же потащили тушу к огню, разведенному неподалеку, и четверо мужчин, схватив ее за ноги, стали быстро раскачивать взад и вперед над пламенем, опаляя щетину. После этого они выпотрошили ее и обмыли тушу в воде. Затем расстелили на земле большую зеленую простыню, сделанную из длинных и толстых листьев пальмы, ловко скрепленных маленькими булавочками из бамбука, и, аккуратно завернув в нее тушу, понесли к печке. Там тушу положили на раскаленные камни, покрыли настилом из листьев и старательно засыпали землей.

В доме Тай и вокруг него было оживленно. В многочисленных печах готовились свинина и пои-пои. Я вошел в дом, где Мехеви наблюдал за работами и отдавал приказы. Вождь был в приподнятом настроении. Он дал мне понять, что завтра в священной роще и особенно в доме Тай будут происходить необычайные события и мне необходимо там присутствовать.

Кори-Кори тщетно пытался объяснить мне смысл праздника. Он провел меня через всю рощу, показывая мне различные вещи и пытаясь объяснить их назначение. Но говорил он на таком наречии, что я ничего не понял.

Меня поразила пирамида, имевшая три ярда в основании и около десяти футов в вышину, сложенная совсем недавно и на очень видном месте из больших пустых тыкв и немногочисленных кокосовых скорлуп. До сих пор ее назначение остается для меня неизвестным.

На следующее утро, проснувшись довольно поздно, я увидел семейство Кори-Кори все еще занятым приготовлениями к празднеству. Мархейо укладывал двумя круглыми пучками длинные седые космы своих волос, росших на макушке обритого кругом черепа. На шее в виде главного украшения висели, связанные вместе, мои старые ботинки. В этот торжественный день он снова извлек мой подарок и очень им гордился.

Я долго любовался тем, как Файавэй и ее подруги убирали цветами свои длинные волосы.

Девушки и молодые женщины этого племени обращают чрезвычайно много внимания на уход за кожей. Они почти не появляются на солнце и ежедневно втирают в нее сок корня «папа».

Мазь должна оставаться на коже в течение нескольких часов. Она светло-зеленого цвета, и покрытое ею тело приобретает такой же оттенок.

Девушки облачились в лучшие наряды и украсили себя гирляндами и ожерельями из прекрасных белых цветов, густо нанизанных на волокна таппы. Поверх коротких туник из белоснежной таппы некоторые накинули еще и плащи, собранные на левом плече и ниспадающие красивыми складками.

Все отправились в священную рощу, и мы с Кори-Кори остались вдвоем. Моему другу не терпелось двинуться вслед за остальными, и он волновался из-за моей медлительности.

Уступая его требованиям, я тронулся, наконец, в путь к дому Тай. Проходя мимо хижин, рассеянных в роще, я заметил, что все они покинуты обитателями.

Когда мы подходили к скале, скрывавшей от нас место празднества, до меня донеслись крики и шум многочисленных голосов. Кори-Кори, прежде чем подняться на возвышение, остановился на минуту, чтобы в последний раз спешно осмотреть свой наряд. Я подумал, что и мне следовало бы принарядиться. Больше всего я мог бы порадовать дикарей, одевшись как они, поэтому снял с себя длинное платье из таппы и остался в коротенькой тунике, доходившей до колен.

Кори-Кори принялся оправлять складки моей одежды. В это время я заметил девушек, которые, собравшись в кружок неподалеку на траве, плели гирлянды из цветов. Я попросил их принести мне что-нибудь, и скоро у меня было не меньше дюжины гирлянд. Одну из них я надел на голову, а несколько других обернул вокруг талии. Завершив таким образом наряд, я медленно и с достоинством взошел на скалу.

Казалось, что в роще собрались все туземцы, жившие в долине. Вдали виднелся дом Тай, на веранде которого толпились люди. Вокруг было множество женщин и девушек. Все островитяне были причудливо разукрашены, нарядно одеты, танцевали и прыгали. Меня встретили приветственными криками и, обступив, пошли со мной к дому Тай. Когда мы приблизились к нему, туземцы замедлили шаг и, расступившись, дали мне пройти.

Пир был в разгаре. Вдоль площадки перед домом Тай стояли выточенные в виде каноэ миски длиной в двадцать футов, наполненные пои-пои и накрытые листьями банана. Лежали пирамидки зеленых плодов хлебного дерева, похожие на горки ядер на арсенальном дворе. В расщелины камней были воткнуты большие ветви, с которых свешивались защищенные от солнца листьями сверточки со свиным мясом. Бамбуковые сосуды с водой, длинные и тяжелые, закупоренные снизу и заткнутые пыжом из листьев, были прислонены к перилам площадки. В каждом из них было по четыре-пять галлонов.