Прихожане папоарской церкви принадлежат к высшим и более зажиточным сословиям; это вожди и их вассалы, короче говоря – аристократия острова. Они значительно превосходят красотой и физическим развитием простой народ, или «маренхоар», ведь на последних сильнее отразилось общение с иностранцами, которые завезли отвратительные, ведущие к вырождению болезни. По воскресеньям знатные люди наряжаются в самые пышные одеяния и появляются во всем великолепии. Их не приходится силой загонять в храм, как простолюдинов в другие церкви; напротив, чтобы щегольнуть красивой одеждой и обладая более высоким умственным развитием, они сами охотно проходят сюда.

Из-за колоннады, поддерживающей галереи, я прозвал этот храм Церковью кокосовых пальм.

Здесь я впервые увидел христианское богослужение на островах Полинезии: впечатление, когда я вошел уже после начала службы, было очень сильное. Там собрались величественные вожди, чьи отцы бросали боевые дубинки, и старики, видевшие, как дымились жертвы на алтарях бога войны. Но что это? Раздался звон колокола; он висит снаружи на ветви хлебного дерева, и юноша туземец ударяет по нему железным прутом. Когда-то именно здесь слышались трубные звуки раковин, призывавшие к войне. Но вернемся к тому, что происходит внутри.

Церковь полна. Повсюду видны яркие ситцевые одеяния самых различных фасонов и цветов – воскресные наряды высших сословий. У некоторых они скроены так, чтобы возможно больше походить на европейские костюмы, и свидетельствуют об исключительно дурном вкусе. Можно увидеть куртки и брюки, но они как-то не к месту и нарушают общее впечатление.

Но больше всего вас поражают лица. У всех они раскраснелись от особого возбуждения, в какое приходят полинезийцы, когда собираются толпой. Одежды шелестят, руки и ноги в движении, и непрерывный гул перекатывается по рядам сидящих. Шум так велик, что ровного голоса старого миссионера, поднявшегося на кафедру, почти не слышно. Относительная тишина, наконец, устанавливается благодаря стараниям полудюжины рослых парней в белых рубахах, но без брюк. Бегая туда-сюда по проходам, они стараются убедить прихожан в недопустимости шума, причем сами шумят невыносимо. Эта часть службы производит весьма комичное впечатление.

При церкви существует очень своеобразная воскресная школа; в тот день ее ученики, живая шаловливая компания, занимали часть галереи. Меня забавляла эта группа, разместившаяся в углу. На краю скамьи сидел учитель, а рядом с ним кроткий паренек. Когда другие нарушали порядок, этот юный мученик получал подзатыльник – очевидно, для примера остальным, чтобы те знали, что их ожидает, если они не угомонятся.

Посреди церкви стоял, прислонившись к столбу, какой-то старик, сильно отличавшийся от своих земляков. На нем ничего не было, кроме грубой короткой мантии из выцветшей таппы; по его изумленному и смущенному виду я понял, что это крестьянин из внутренней части страны. О таких говорят: совершенно неотесанный и непривыкший к странным зрелищам и шуму столицы. Кто-то сделал ему замечание за то, что он стоит и мешает смотреть сидящим сзади. Почтенный старец не понял толком, чего от него хотят, и тогда один из одетых в белое молодцов бесцеремонно схватил его за плечи и силой усадил на место.

Во время этой сцены старый миссионер на кафедре – как и его товарищи, стоявшие внизу, – не сделал никакой попытки вмешаться, предоставив распоряжаться туземцам. Только так и можно себя вести с островитянами Южных морей, когда они собираются более или менее значительной толпой.

Когда восстановился некоторый порядок, служба продолжилась и приступили к пению. Двенадцать-пятнадцать дам из миссии составляли хор и занимали длинную скамью слева от кафедры. Им подпевали почти все прихожане.

Первая мелодия удивила меня – это было старинное славословие в качестве таитянского псалма. Пение и вся обстановка показались мне очень трогательными.

У островитян очень приятные голоса богатого диапазона. Певцы и сами получали огромное удовольствие. Некоторые из них иногда замолкали и оглядывались, словно стараясь глубже воспринять происходящее.

Таитяне одарены хорошими музыкальными способностями и очень любят петь. Я часто слышал, как молодые туземцы напевали несколько строф псалма, будто отрывок из оперы. Кстати, в отличие от них, жители Сандвичевых островов скорее блеют, чем поют.

Когда пропели псалом, перешли к молитве. Опытный старый миссионер не затягивал ее, так как прихожане сразу же стали проявлять беспокойство и невнимание. Затем была прочитана глава из Библии на таитянском языке, выбрали текст, и началась проповедь. Ее слушали с гораздо большим интересом, чем я ожидал.

Я слышал от многих, что проповеди, рассчитанные на простодушных туземцев, иностранцам кажутся забавными: миссионерам приходится описывать пароходы, кареты и лондонские фейерверки. Поэтому я обзавелся хорошим переводчиком – матросом-гавайцем, с которым недавно познакомился.

– Ну, Джек, – сказал я перед тем, как войти в церковь. – Слушай внимательно и переводи как можно подробнее.

Вероятно, Джек переводил проповедь не идеально, к тому же я не записал ее. Однако постараюсь передать то, что запомнил, пользуясь выражениями Джека, чтобы ничего не исказилось от двойного перевода.

– Мои добрые друзья, я рад видеть вас и очень рад, что могу сегодня с вами побеседовать. Добрые друзья, на Таити очень плохие времена. Это заставляет меня плакать. Помаре ушла… Остров больше не ваш, а французов. Не говорите с ними, не смотрите на них… Да, я знаю, вы не будете… Они шайка разбойников, эти злые французы. Их очень быстро заставят уйти. Приплывут из Англии корабли с громом, и они уйдут. Но пока хватит, потом я скажу об этом еще. Здесь теперь много китобойных судов, и на них пришло много плохих людей. Хороших матросов нет – вы знаете. Они приезжают сюда, потому что таких плохих дома не держат. Дорогие девушки, не бегайте за матросами… Не ходите там, где они ходят. Они причинят вам зло. Добрые друзья, в моем доме осталось мало еды. Шхуны из Сиднея не везут муку, а канаки не приносят свиней и плодов. Миконари много делают для канаков, канаки мало делают для миконари. Добрые друзья, сплетите побольше корзин из листьев кокосовых пальм, наполните их и завтра принесите.

Такова суть проповеди. Но что ни говорите, она полностью отвечает образу мышления островитян, которые воспринимают лишь то, что осязаемо или ново и поражает их воображение. Сухая проповедь была бы для них невероятно скучна. Таитяне почти никогда не размышляют, они очень импульсивны. Поэтому миссионеры разъясняют им не догматы, а простые истины. В результате им никогда или почти никогда не удается пробудить в туземцах что-либо похожее на религиозное чувство.

Внешняя мягкость таитян, кажущаяся бесхитростность и кротость вначале вводят в заблуждение. Эти качества сочетаются в туземцах с ленью, сладострастием и отвращением к принуждению. К тому же полинезийцы от природы лицемерны. Они делают вид, будто очень горячо интересуются тем, что на самом деле для них безразлично, но может иметь значение для людей, которых они боятся или чьего покровительства хотят добиться. Например, бывали случаи, когда жители Сандвичевых островов выбивали себе зубы, вырывали волосы и наносили раны острыми раковинами, горюя по умершему вождю или члену королевской семьи. Однако Ванкувер пишет, что однажды туземцы сразу же повеселели, получив в подарок свисток и зеркальце.

Подобные случаи наблюдал и я.

На одном из островов туземцы очень старались заслужить благосклонность миссионеров. Поэтому они вели себя во время богослужения так, как привыкли будучи язычниками. Они закатывали глаза, пускали пену изо рта, падали и корчились. Это провозглашалось проявлением силы Всевышнего…

Но вернемся к нашему рассказу. Прочитали последнюю молитву, и прихожане стали расходиться. Постепенно они скрылись из глаз, свернув с Ракитовой дороги на тенистые тропинки, ведущие к затерявшимся в рощах деревушкам или к хижинам на берегу моря…