Когда один из больных отправился вниз, консул обернулся к нам.

– Ребята, я хочу задать вам несколько вопросов. Пусть один из вас отвечает – да или нет, – а остальные молчат. Имеете ли вы что-нибудь против мистера Джермина, старшего помощника?

Он переводил испытующий взгляд с одного матроса на другого и наконец уставился на купора.

– Сэр, – нерешительно заговорил Затычка, – мы ничего не имеем против мистера Джермина как моряка, но…

– Никаких но! – прервал его консул. – Имеете ли вы что-нибудь против мистера Джермина?

– Мистер Джермин – очень хороший человек, сэр, но с другой стороны…

Старший помощник вперил в Затычку испепеляющий взгляд. Купор что-то пробормотал, уставился в палубу и замолчал.

– Все понятно! – воскликнул Уилсон. – Я вижу, что вы против мистера Джермина ничего не имеете.

Несколько матросов, казалось, готовы были возразить, но сдержались. Консул продолжал:

– На судне хватает еды? Пусть отвечает тот, кто говорил раньше.

– Я не знаю, – смущенно произнес Затычка. Он попытался скрыться за спинами товарищей, но его вытолкнули вперед. – Например, солонина могла бы быть и повкуснее.

– Я спрашиваю не об этом! – закричал консул. – Отвечай на мои вопросы! Иначе я найду способ расправиться с тобой!

Он зашел слишком далеко. Молодой американец по имени Салем, растолкав остальных, выскочил вперед и ударил Затычку так, что тот отлетел под ноги консулу. Размахивая выхваченным из-за пояса ножом, Салем закричал:

– Я могу ответить на ваши вопросы! Спроси меня о чем-нибудь, консулишка!

Но Уилсон молча шмыгнул в каюту. Он выглянул только после того, как Джирмен заверил его в том, что все спокойно. Консул призвал матросов к порядку и повторил вопрос о том, достаточно ли еды на судне. Теперь на него обрушился целый ураган криков и ругани – говорили все вместе.

– Что такое? Вы что? – закричал консул. – Кто разрешил вам говорить одновременно? Эй, там, с ножом, не выколите кому-нибудь глаз! Кто вы такой? Где вы нанялись на судно?

– Я ничтожный береговой болтун, – ответил Салем, с пиратским видом выступая вперед. – И если вы хотите знать, я нанялся на судно на Островах месяца четыре назад.

– Четыре месяца назад? И вы осмеливаетесь отвечать за тех, кто проделал на судне все плавание! – Консул всеми силами изображал негодование. – Я не желаю ничего слышать от вас. Где этот почтенный человек, купор? Только он будет отвечать на мои вопросы.

– Никаких почтенных людей на судне нет, – возразил Салем. – Мы все – мятежники и пираты!

Джирмен молчал. Вконец растерявшийся Уилсон взял его под руку и отвел на другую сторону палубы. Посовещавшись, он вернулся и обратился к матросам:

– Судно перешло под мое управление. Капитан Гай пока останется на берегу, и до его выздоровления командовать кораблем будет старший помощник, мистер Джермин. Я не вижу причин не продолжать плавание, тем более что собираюсь прислать вам двух гарпунщиков и достаточное количество здоровых матросов. О больных позаботится доктор Джонсон. Через день или два, когда все будет сделано, вы выйдете в море на три месяца, а потом вернетесь сюда за капитаном Гаем. Надеюсь, я услышу о вас хорошие отзывы. Вы должны держаться в море и не входить в гавань. При первой возможности я пришлю вам свежие продукты. Расходитесь.

Уилсон повернулся, чтобы спуститься в каюту. Но матросы в ярости окружили его. Бешено жестикулируя, они требовали их выслушать. Они настаивали на том, чтобы войти в гавань, и консул встревожился.

– Расходитесь, ребята, – повторял он, спеша в каюту, – я все сказал. Надо было говорить раньше. – И он скрылся в люке.

Матросы последовали было за ним, но их внимание привлек Затычка, которого как раз начали награждать тумаками. Осыпая градом ударов, предателя потащили в кубрик…

Доктор Джонсон осматривал больных. Выходило, что все они, кроме двоих, должны оставаться на судне. Было ясно, что Уилсон дал ему четкие указания.

Меня позвали к врачу в числе последних. Моя хромота была признана притворной, и я оказался среди пригодных к любой работе. Я был в бешенстве. Долговязый доктор тоже не получил сочувствия от Джонсона, более того, он держался очень сухо, и теперь мы оба склонялись к тому, чтобы объединиться с матросами.

Мы хотели только, чтобы судно бросило якорь в тихой бухте Папеэте. Этого можно было достичь, либо подняв мятеж, либо подговорив матросов не выполнять никаких работ, кроме тех, которые необходимы для входа в гавань. Сложность состояла в том, чтобы удержать команду в нужных границах. Я шел на это с некоторыми опасениями – последствия наших действий были непредсказуемы, – но обстоятельства вынуждали меня поступать именно так. Нейтралитет был невозможен, как и безусловное подчинение.

Матросы на баке были в еще большем возбуждении. Мы с доктором немного успокоили их и стали настаивать на нашем плане отказываться от выполнения работ. Сначала никто не хотел и слышать об этом, однако мы убедили многих, хотя некоторые и продолжали упорствовать. Но даже те, кто соглашался с нами, не во всем слушались нас.

Когда Уилсон вышел на палубу, чтобы спуститься в шлюпку, его обступили, и несколько мгновений казалось, что судно захватят у него на глазах.

– Мне нечего сказать, ребята. Я отдал распоряжения. Расходитесь. Я не потерплю дерзости! – Уилсон, дрожа, перемахнул через борт, осыпаемый проклятиями.

Вскоре Джирмен приказал коку и юнге сесть на весла и, сказав, что отправляется навестить капитана, оставил нас на попечение Бембо. Сразу после его отъезда разыгралась невообразимая сцена. Матросы, словно обезумев, носились по палубе. Бембо стоял, прислонившись к гакаборту, и курил дикарскую каменную трубку, ни во что не вмешиваясь.

Купор Затычка всеми способами старался вернуть расположение матросов. Он предложил всем подходить и прикладываться к его ведерку с писко. Однако было видно, что прежде всего он хорошенько выпил сам. Но вскорости он таки добился благоволения товарищей, которые признали его отличным парнем. А нам с доктором с большим трудом удалось удержать матросов, которые собрались в трюм за дополнительной порцией выпивки.

На палубе началась кутерьма.

– Эй, на топе! Что видишь? – кричал Красавец в огромный медный рупор.

– На штагах стоять! – рычал Жулик Джек, замахиваясь топором кока, словно намереваясь перерубить крепления грота-штагов.

– Шквал идет! – орал португалец Антоне, тыча аншпугом в люк каюты.

– Пошел шпиль, веселей, ребята! – кричал Боб, отплясывая на баке матросский танец.

На закате Джирмен вернулся с берега. Стоя на носу шлюпки, он напевал веселую песенку, затем попытался взобраться на борт, но упал в воду. Юнга выловил его, протащил по палубе и бросил в стоявший на ней баркас. Джермин вскоре заснул. Около полуночи, проснувшись и слегка протрезвев, он направился на бак, к матросам.

Я понимал, что старший помощник только того и хотел, что вывести «Джулию» в море. Он рассчитывал, что матросы смирятся с недолгим плаванием под его командованием, так как популярность свою заработал в свое время кулаками. Теперь же он был очень разочарован, однако решил еще раз попытаться уговорить моряков, считая, что они могут изменить свою точку зрения.

Склонившись над люком, он обратился к нам самым любезным тоном, приглашая к себе в каюту. Мы последовали за ним, уселись на сундуке и стали ждать, когда юнга принесет выпивку.

Кружка переходила из рук в руки, а Джермин, сидя в капитанском кресле и облокотясь о стол, стал делиться своими мыслями. Он все еще был пьян. Если мы останемся на судне, сказал старший помощник, он устроит нам веселую жизнь; возможно, намекнул он как бы между прочим, что мы не вернемся за капитаном, да тот и не моряк вовсе; я готов, сказал он, обучить всех, кто пожелает, навигации и даже разрешит безвозмездно пользоваться своим квадрантом. Кстати, прежде, отведя доктора в сторону, он стал говорить о получении им более высокого звания, а также о моем возможном повышении в должности…