– Наталья Алексеевна, Шура наверняка рассказал вам, что произошло за эту неделю в доме Марины Ивановны, – начал Кравченко. Докторша печально кивнула. – Не знаю, как сказать, – продолжил он, – но это чертово письмо… Оно мне не нравится. Мне вообще все это дело не нравится с самого начала. А письмо… короче… вот, на ваш взгляд психиатра, в этом кошмаре есть что-то или это действительно чушь собачья?
Докторша снова приподнялась на локте, и Сидоров (он вроде бы бездумно скучал все это время, глядя в окно) моментально среагировал и, даже не спрашивая, понял, что от него нужно: сложил горбом подушку и подсунул ей под спину. Мещерскому такая заботливая расторопность очень даже понравилась, он даже взглянул на опера благосклоннее. А глаза Натальи Алексеевны засияли еще ярче.
– На это письмо можно смотреть по-разному, – ответила она, – но определенное смысловое содержание в том, что здесь изложено, думаю, всегда будет одним и тем же. И это содержание весьма интересно и неожиданно – по крайней мере для меня. Я, конечно, всего лишь простой сельский (как говорили в старину) врач, а не дипломированный психоаналитик, и толкование сновидений представляется мне делом весьма непростым, точнее, делом не для таких, как я, дилетантов. Однако то, что мне вообразилось (не могу сказать «то, что я узнала»), потому что «знание» для моих выводов – было бы весьма лестное название… Короче, все, что я вам сейчас расскажу, – не более чем мое предположение, и я нисколько не претендую на бесспорность и… – тут она порозовела и запнулась, – Саша, пожалуйста, сходи за кувшином. Розы вянут.
Сидоров с ухмылочкой двинулся в коридор. Мещерский понял: докторша смущается. И от этого она показалась ему еще более милой и трогательной.
– Итак, первая проблема, с которой я столкнулась, читая письмо Зверевой: а что же мне все-таки хотели рассказать? Какой именно сон? Вещий? Страшный? Или навязчивый, часто повторяющийся? Последнее я сразу исключила. Иначе бы эта женщина обязательно указала на это в письме: «вот уже которую ночь подряд мне снится…» или «мне не дает покоя…» – или что-то в этом роде. Но Зверева так не написала, следовательно, этот сон приснился ей лишь однажды. И поводом для него послужили какие-то неординарные события.
– Я вам расскажу, какие, – и Кравченко поведал докторше то, что ему некогда рассказала сама Зверева.
– Ненависть… вот, значит, как она охарактеризовала то ощущение, которое так ее напугало на том празднике. – Наталья Алексеевна взяла со столика крохотный блокнотик и, поморщившись от усилий – ей было больно шевелиться, – зачеркнула в нем что-то. – Испуг. Поводом для сна стало внезапно овладевшее ею состояние страха. Допустим, что так… Очень интересно… Получается, что… Но вернемся к письму. Но сначала, для того чтобы мои выводы не воспринимались вами как моя чисто индивидуальная, ни на чем не основанная фантазия, я вам кое-что поясню из практики толкования сновидений. Итак, толкование наших снов – это еще и Фрейд говорил – невозможно без определенного набора постоянных символов, которые являются элементами сновидения. Благодаря этим базовым символам иной раз и появляется возможность истолковать самый причудливый, нелепый сон, не расспрашивая лицо, его видевшее, так как в большинстве случаев оно даже если бы и хотело, все равно затруднялось бы его объяснить. Символика сновидений открыта давно, и психоанализ воспользовался ею. Количество символов, изображаемых в сновидении, невелико – человеческое тело в целом, родственники: родители, дети, мужья, жены и так далее, рождение, смерть, ну и прочее.
– Я принес кувшинчик, – на пороге возник Сидоров. – И куда же поставить сей шикарный веник? Командуй.
Кравченко свирепо цыкнул на него:
– Тебе неинтересно, поди покури пока. А нам не мешай слушать.
– Мне очень даже интересно, – Сидоров по-хозяйски плюхнулся на диван в ногах докторши и погладил ее по бедру.
– Механизм работы сновидения и прост и сложен одновременно, – продолжала Наталья Алексеевна, бросив на опера мягко-укоризненный взор. – По существу, он состоит в превращении мыслей в галлюцинаторное переживание. Это характерно и длястрашных снов. Именно эти наши кошмары имеют содержание, более свободное от искажения. По Фрейду – это откровенное исполнение наших затаенных желаний. Исполнение это иногда иллюзорно, а иногда и реально. Желание действительно исполнилось, но давно, и по каким-то причинам его постарались забыть, подвергли цензуре саму память о нем. Вы спросите почему? Возможно, потому, что сама суть желания заключалась в чем-то плохом. Мне очень нравится это детское словечко: очень емкое. Что-то было в забытом прошлом «плохое», о чем постарались больше не вспоминать, вычеркнули из памяти. И вроде это удалось – днем, а вот ночью… Для Фрейда оставалось загадкой, почему наши скверные желания и воспоминания о них шевелятся в нас именно ночью, мешая нам спокойно отдыхать. Загадка это и по сей день. Мы не будем лезть в эти смутные дебри, а запомним только то, что страшный сон – суть воспоминание о чем-то желанном и темном, – докторша нахмурилась. – В нашем случае поводом для кошмара Зверевой стал испытанный ею страх. Возможно, возникла определенная ассоциация – воспоминание о другом, столь же сильном испуге, пережитом в прошлом, который уже забылся, но…
«Вот сейчас она начнет плести о том, что, когда Зверева была грудной, ее испугала постельная сцена между родителями, – кисло подумал Мещерский. – Папа пылко ласкал маму, а все происходило на диване рядом с детской кроваткой… Боже, как все это надоело. Ведь смеются уже над этой чушью!» Тем не менее он промолчал, всем своим видом выражая вежливое согласие с выкладками докторши-фрейдистки.
– Теперь разберем сам сон, – Наталья Алексеевна поднесла письмо к близоруким глазам. – Что же ей все-таки приснилось?
– Расчленение трупа, – выпалил Кравченко. – Но один сведущий человек уже сказал нам, что труп – это не основная деталь этого сновидения.
– Давно уже замечено, что сны по сути своей нелогичны, – Наталья Алексеевна улыбнулась. – Иногда они совершенно абсурдны на первый взгляд, абсолютно бессвязны. Частенько в них мы встречаем элементы самых различных фобий. Отсюда вывод: ничего в сновидении не стоит воспринимать буквально. Какие бы ужасы во сне ни привиделись – все это не более как символы, требующие расшифровки. Это касается и трупа. Итак, сон начинается все с той же фобии – Зверева, видимо, до смерти боялась насекомых, вот вам и «рыжие муравьи величиной с кошку». Неприятная вещь, да и само место, где ползают эти твари, во сне ей нравится мало: «странный пугающий мир», «капли сырости», «духота» – вот она как его описывает нам. Неуютно. Однако по какой-то причине Зверева все же вынуждена в этом мире находиться. Обратите внимание на ее впечатления: вот она пишет: «Я с ужасом понимала, что это и есть то самое место, где мне надлежит теперь обитать. Мое убежище. Моя последняя нора». «Убежище, нора» – странные слова она выбирает, не правда ли? Во сне Зверева хочет спрятаться, скрыться. От чего? Или от кого? Ей страшно. Чего же она боится? Пойдем дальше. Вот интереснейший пример осознанного сновидения. Она осознает нечто очень для нее важное. Но тут внезапно появляется и напрочь отвлекает внимание самый яркий элемент этого кошмара – труп. И все остальное вроде сразу же меркнет. Но снова предупреждаю: не принимайте буквально того, что происходит с певицей во сне.
Человеческое тело в целом (неважно, мертвое оно или живое) вообще наиболее часто встречающийся элемент сновидения. То, что Зверева даже во сне осознает, что тело мертвое, факт, конечно, любопытный, но при толковании сновидения имеют значение не только предметы, встречающиеся в наших снах, и образы, но также и наши действия. Не только существительные, понимаете, но и глаголы. Итак, Зверева видит труп. Другими словами, во сне она видит кого-то. И этот кто-то для нее словно бы умер.
Применительно к слову «труп» слово «расчленять» означает «избавляться». Причем избавляться тайно, так, чтобы об этом никто никогда не узнал. Итак, получается, что она видит кого-то, кто для нее все равно что труп, мертвец, неодушевленное тело, от которого она непременно желает избавиться. Во сне она вспоминает и место – неприятное, неуютное, где происходили эти полузабытые события. Кстати, непременно обратите внимание на интереснейшую деталь, указанную в письме, – «домотканые половики». В сон, где так много фантастического и неправдоподобного: гигантские муравьи, багровый плющ, полуразрушенные стены – вдруг откуда-то проникает бытовая деталь – домотканые половики на полу. Зверева где-то их видела и запомнила. Потом постаралась забыть вместе со всем остальным, но они взяли и приснились ей.
