– Во сколько вы вернулись из Сортавалы? – продолжал допрос опер.

– Около двух, точно не помню, сразу перед вами, Марина Ивановна отпускает меня обычно только на половину дня.

– А вы к Алинке с утречка. Ну правильно. Вечером-то у нее самая работа: на клиента больше пятнадцати минут не тратит, а таксы не снижает, – хмыкнул Сидоров. – А возвращались вы по шоссе мимо стройки?

– Нет, ехал вдоль озера.

– И это означает, что Шипова вы не видали. И не убивали, – опер смотрел, как Файруз зажигает уже третью сигарету. – Ладненько, пусть так пока будет. Теперь поговорим о вчерашнем утре: вы были дома, к девочкам не таскались…

– Я все уже рассказал следователю.

– Все ли?

– Абсолютно. По этому делу мне ничего не известно.

– Зато, представьте, нам сегодня кое-что новенькое известно стало, уважаемый, согласно результатам дактилоскопической экспертизы, в гостиной вы основательно наследили. А значит, вы там были.

– Разве я это отрицаю? – Файруз пожал плечами.

– Не отрицаете, но и не рассказываете всей правды, вот что мне кажется.

– А что я должен рассказать? Утром Марина Ивановна жаловалась на сырость в доме. После завтрака я растопил камин в зале. Потом с этой же целью пошел в гостиную.

– Гражданку Даро вы там видели?

– Да, но она пришла чуть позже меня.

– А свидетели утверждают, что вы вышли из музыкального зала сразу следом за ней.

Файруз уже в который раз тяжело взглянул на Новлянского.

– Я задержался: по дороге зашел вот сюда, в кабинет.

– За бумагой для растопки? – тихо осведомился Кравченко.

– Нет. Мне нужно было сделать один деловой звонок. К сожалению, я не дозвонился, линия была занята.

– А как же тогда получилось, что потерпевшая пришла в гостиную позже вас, если вы еще звонили куда-то? – настаивал Сидоров.

– Не знаю. Может, Майя зашла еще куда-нибудь? В конце концов, там туалет направо по коридору! – секретарь начинал опять волноваться. – Я говорю правду: я возился с камином, пришла Майя Тихоновна, включила телевизор. И я покинул комнату.

– Вы вернулись в музыкальный зал?

– Сразу же! Я думал, Марина Ивановна сядет к роялю – это большой подарок, я не хотел пропустить. Да я отсутствовал всего минут семь-десять!

Кравченко и Мещерский многозначительно переглянулись.

– В коридоре или в дверях зала вы ни с кем не столкнулись? – спросил Кравченко.

– Нет.

– И не заметили, что кто-то выходил из зала?

– Я заметил только, как в зал вошли вы, Вадим, – Файруз выдавил из себя некое подобие кривой усмешки. – А вы не заметили никого в коридоре?

– Сейчас вопросы задают тебе, – сказал Новлянский и прислушался тревожно: за дверью начинался какой-то непонятный шум. – Отвечай, не то сотрудник милиции подумает, что мы что-то скрываем.

Агахан встал. Они с «яппи» были одного роста. И теперь, когда иранец так волновался, было заметно, насколько он старше Новлянского, несмотря на всю свою внешнюю моложавость.

– Я никогда ничего не скрывал ни от властей, ни от вас, – сказал он. – И то, что я из семьи зартошти, тоже. Прежде это значения не имело.

– Это стало иметь значение после того, как Андрея убили таким варварским способом, – отрезал Пит.

– Я его не убивал. И ты это знаешь, – голос Файруза дрожал.

– Я этого не знаю.

Секретарь опустил голову так низко, словно ему было нестерпимо смотреть в глаза этому наглому юнцу.

– Значит, вы арестуете меня по подозрению в убийстве? Меня? – Он нашарил в кармане пачку сигарет, сжал ее в кулаке, сигареты сломались. – Вы думаете, всего этого бреда уже достаточно, чтобы обвинить меня в том, чего я не делал?

Так и осталось неизвестным, что бы ответил Сидоров или кто-то другой на эту вопросительную мольбу, потому что в дверь вдруг забарабанили кулаком, а потом Пита буквально отшвырнуло в сторону, дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возникла растрепанная, задыхающаяся от ярости Алиса. Зверев и Корсаков пытались ее удержать, но она с неожиданной для своей хрупкости силой отпихнула их от себя и выпалила прямо в лицо опешившему от неожиданности брату:

– Прекрати ломать комедию! Он же ни в чем не виноват! Оставь его в покое, дурак несчастный!

– Алиса, немедленно уйди, – прошипел Новлянский. – У нас серьезный разговор.

– Уйти? Ну уж нет! – Она быстро пересекла комнату и встала за спинку кресла Файруза. – Ты что это вытворяешь? Теперь все на него свалить задумал? На него, да? И то, что он парс, даже сумел приплести?

– Димка, уведи ее отсюда! – крикнул Петр. – Она пьяна!

Корсаков попытался было удержать Новлянскую, но она снова яростно отпихнула его:

– Ты-то что еще?! Сам же первый орал, что тут одна сплошная ложь, а теперь… Оставь меня в покое!

– Алиса, но ведь тут посторонние, возьми себя в руки. Мы же не знаем, это может быть гораздо серьезнее, чем нам кажется… Ведь можно только повредить. – Корсаков пытался ее урезонить. – Семье повредить…

– Семье?! Чем еще можно повредить нашей обожаемой семейке? – выкрикнула Алиса. – Отойди от меня! И ты такой же, как они. Вам человека продать ничего не стоит. Да! Продать, в тюрьму запихнуть, со свету сжить – лишь бы только с глаз долой, лишь бы в семье все оставалось шито-крыто, лишь бы только не всплыли шашни этой шлюхи и…

– Заткнись! – Пит шагнул к сестре и отвесил ей звонкую оплеуху.

– Убери руки! – Зверев схватил его за свитер и отшвырнул прочь. – Не смей к ней прикасаться!

Кравченко во время всей это баталии не двинулся с места. Краем глаза он видел, что так же выжидательно вели себя и Мещерский с иранцем. Сидоров наблюдал за домочадцами Зверевой тоже молча и с заметным любопытством.

– Оставьте Агахана в покое! – выпалила Алиса, задыхаясь. – Это просто скотство вот так его подставлять!

Кравченко отметил одну странную деталь: Новлянская, не так давно недвусмысленно доносившая ему на Корсакова, обвиняя его в убийстве, теперь пламенно и зло защищала от точно таких же подозрений секретаря. И Кравченко никак не мог отделаться от мысли, что весь этот ее «благородный эмоциональный порыв» – не что иное, как очередная ложь, явно преследующая какую-то определенную цель – цель, очень важную для Алисы.

– Нашли на кого спихнуть, да? Обрадовались? – Она оглядела собравшихся. – А ты? – она обернулась к брату. – Ты всегда ЕЙ служил как собака, как шавка: она свистнет, и ты уже мчишься на задних лапках: чего изволите, госпожа? И в этом тоже услужить не терпится, да? В этой чертовой комедии? Думаешь, я не слыхала, как вы вчера с ней сговаривались, как еще похитрее облапошить тут всех? Как ты ей сказал про колодец и про то, что семья не пострадает, если они убедятся, что это сделал парс!!!

– Замолчи, дура! – взвизгнул Новлянский. – Что ты городишь?

Тут Сидоров встал с кресла. Молча подошел к нему и буквально выволок его за дверь. В комнате никто не проронил ни звука: все напряженно ждали.

– Такой разговор у тебя был со Зверевой? – Сидоров прижал Петра к стене. – Ну, быстро?

– Вы… вы меня задушите…

– Ну?!

– Б-был. Раз я сказал вам, я не мог сначала не поставить ее в известность!

– Ты был на месте убийства Шипова? Ну?! В то утро был?! Это ты тащил тело к колодцу?! Ты хотел инсценировать?

– Я его не убивал!

– Я спрашиваю: ты тащил тело к колодцу?!

– Нет! Я клянусь вам… чем хотите, матерью клянусь – я этого не делал! Я правду сказал! Я никуда его не тащил, не видел даже, я не был там! Мы с ним расстались в саду, я не лгу! Он был жив, когда мы расстались!!

Сидоров несколько секунд смотрел на него, затем отпустил, снова затолкал в комнату. А там Алиса словно ожидала их возвращения:

– Ну что, насекретничались? – прошипела она. – Все узнали? Дураки! Разве он скажет правду? Разве вообще кто-нибудь в этом доме скажет правду хоть раз? Нет, все будут только лгать, только спихивать на тех, кому оправдаться труднее всего, лишь бы… лишь бы ОНА осталась в стороне! Ее-то не посмели побеспокоить!