Она выскочила на улицу, побежала к своему дому. Бежала, позабыв застегнуть пальтишко, запинаясь, ничего не видя перед собой.

– От безглазая! – крикнул ей в лицо Митька Курганов, когда она чуть не сбила его. – С чего это сорвалась, спрашивается? Растрясешь ведь жир-то эдак.

Митька стоял на дороге, покуривая папироску.

– Митя? Митька… – промолвила растерянно Клавдия. – Ты извини уж, не заметила. Поздно гуляешь… Извиняй, говорю.

– Ладно, – усмехнулся Митька. – Хорошо, что мягкая такая. А то могла ведь раздавить… влюбленного человека. Сколько бы слез пролила одна образованная женщина…

Клавдия побежала дальше. Однако ноги ее с каждым шагом словно наливались свинцом. «Влюбленного человека… влюбленного человека…» – звучали и звучали у нее в ушах два Митькиных слова. – А я разве влюбленная?"

Ей стало страшно чего-то. И все ее лихорадочные мысли, эта ее поспешность казались нелепыми. И сама себе она снова казалась мерзкой, грязной, противной. «Да, он ушел, конечно. Подождал и ушел. Господи, хоть бы ушел… Или Пистимея пришла бы сейчас, помешала бы…»

Клавдия шла теперь медленно, еле переставляя ноги. Так же медленно она открыла калитку, медленно зашла в залитый лунным светом двор. Возле дома вроде никого не было. «И слава Богу… И хорошо… И хорошо…» – подумала она, тут же чувствуя, как тоска разливается в груди, зажимает, словно в тиски, ее сердце.

Хрустнул где-то снег, возле сараишка в густой, чернильной темноте замаячила тень.

«Ну вот… Ну вот!» – со страхом подумала Клавдия, не понимая и не пытаясь понять, что значит это «ну вот».

А тень подошла к Клавдии и проговорила голосом Фрола Курганова;

– Я перемерз весь. Пустишь, что ли, в дом?..

Она не ответила. Фрол подождал и сказал:

– Понесет кого-нибудь черт по дороге… Дай ключ, я открою.

И тогда Клавдия подала ему ключ.

Фрол отомкнул замок, зашел в сенцы и оттуда сказал:

– Чего же стоишь там? Клавдия!

Она вздрогнула, точно ее вытянули плетью, повернулась и шагнула к крыльцу.

Дверь в комнату ей открыл Фрол. Она зашла, привалилась спиной к стене. Фрол включил электричество. Снял полушубок, кинул на лавку.

– Перемерз я, – сказал он опять и приложил руки к теплой еще печке.

Потом оба молчали. Клавдия все так же, вытянувшись, стояла возле стены, вскинув голову, глядела куда то перед собой и ничего не видела.

– Клавдия… Ты прости меня, старого дурака, – попросил Фрол.

Клавдия вытащила из пальтишка одну руку, затем другую. Пальто упало к ее ногам. Фрол нагнулся, поднял его и повесил.

А Клавдия, все так же глядя невидящими глазами куда-то мимо Фрола, подняла руку, потащила с головы шерстяной платок. Рука ее упала вдоль тела плетью, легкий платок вывалился из пальцев. Фрол поднял его.

– Клавдия… Я сегодня у Захара был. Он говорит – не надо. А я вот пришел…

Клавдия ничего не слышала. Она всхлипнула раз, другой, третий. Оторвалась от стены, качнулась и уткнулась горячим лицом в широкую Фролову грудь.

– Федя-то… Федя-то что скажет… если вернется? – вздрагивая плечами, почти выкрикнула она.

Фрол обнял ее неумело, подумал и сказал:

– Если хочешь, Клавдия, я хоть завтра… перейду к тебе. Или чего там… вот сейчас останусь – и с концом. Всем назло – и Стешке, и Митьке… и ему, Захару…

– Что скажет Федя, когда вернется?.. Что скажет?! Что скажет?! – глотая слезы, без конца повторяла и повторяла Клавдия.

Из Озерков Устин и Пистимея вернулись к вечеру. Ни тот, ни другой за всю дорогу не проронили ни слова.

Возле ворот своего дома Устин вылез из кошевки. Пистимея сняла с себя тяжелый тулуп, подала его мужу и, оставшись в стеганом пальто, поехала на конный двор сдать лошадь.

Устин грузно взошел на крыльцо, толкнул дверь. Ему никто не ответил. Увидев на дверях замок, в привычном месте нашарил ключ.

В избе кинул Пистимеин тулуп, бросил на стол папку, подаренную Демидом. Снял свой тулуп, тужурку, сел на скамейку, стащил валенки и о чем-то задумался, глядя перед собой в одну точку.

Он не слышал, как застучались в сенях, не видел, что кто-то вошел. Опомнился, когда Юргин крикнул над ухом:

– Здорово! Отлечил болезни свои?

Устин не ответил ни на приветствие, ни на вопрос Юргина. Он встал, взял со стола папку, отнес ее в свою комнату. И, только вернувшись, сказал:

– Рассказывай, что тут… как тут? Все подробно.

– Хе… – протянул «Купи-продай». – Подробностей много. Оч-чень хороших. Варька вот твоя… к Егору ушла.

– Зачем? – спокойно спросил Устин. Но тут же до него что-то дошло, он вскинул тяжело брови.

– Так за этим самым… Как Антип говорит, пойдут теперь девки-мальчики. В сельсовет уже съездили. Насчет, значит, бракосочетания.

– Что-о?! – надвинулся на Юргина Устин. Потом отшатнулся, задышал громко, с хрипом.

Юргин помолчал-помолчал и проговорил:

– А также Фролка Курганов к Антиповой дочке. В общем, молодух полна деревня. Насчет свадеб только что-то не слышно…

На этот раз Устин не удивился, дернул лишь углом заросшего рта.

– А что было-то, что было! – продолжал Юргин почти восторженно. – Стешка заревела на всю деревню, как корова. Митька было на отца с кулаками – тот ему в рыло. Митрий и уполз домой. Стешка – к Захару, к Корнееву, заколотилась в конторе об пол. Они ей стакан с водой в рот выливают. Один Антип весело ходит по деревне, поддергивает штанишки: «Эт-то так, это – трансляция…»

– Заткнись! – оборвал его Устин. – Об деле, если есть что, говори.

«Купи-продай» понял с полуслова.

– А что об деле… Слух идет – снимать хочет Захар тебя с бригадиров.

– Как это снимать?

Вопрос был глупый, ненужный. И все остальное тоже глупо. Ну зачем вообще расспрашивать об этом Юргина? Как будто сам не знает. Но все же Устин повторил свой вопрос:

– Как это снимать?

– А так… как штаны снимают на ночь, чтобы удобней спать. – Юргин аж подпрыгнул от злости, – Другого-то поставит – обломится что в карман, расставляй пошире. С голоду подохнем.

– Наворовался, поди, хватит.

– Хе! – Юргин презрительно усмехнулся и насмешливо кивнул за окно. – Ты ей это, Пистимее, скажи. Может, она и подтвердит твою резолюцию.

– Кого же вместо меня… намечают? Не слыхал?

– Как не слыхать! – опять подпрыгнул Юргин. И добавил, изливая всю свою желчь: – Мою фамилию называли, да передумают, однако, на Фролку Курганова променяют…

– Все шутишь?

– Какие шутки, когда по деревне об этом только и разговору!

По выражению лица Юргина, по едким интонациям в его голосе Устин, хотя и не сразу, понял наконец, что речь действительно идет о Курганове.

– Постой, постой… Это после всего того… после того, как Фролка с Клашкой?! Его – в бригадиры?!

– Так это и чудно людям. Об этом и судачат по всему колхозу.

– Понятно. Ступай, – сказал устало Морозов.

Пистимея долго не возвращалась. Устин сидел и, ни о чем не думая, глядел в темнеющие окна.

Потом пришло на ум, что жена, наверное, узнала уж насчет Варьки и побежала к Егору. Егор живет далеко, на самом конце села, долго проходит. Да еще сколь там задержится…

… Пистимея пришла почти через час, кинулась было к нему со слезами:

– Устинушка, Устинушка…

– Еще чего! – холодно сказал Устин, отстраняясь.

– Да что же это за напасти на нас? Варька-то!..

– Ты же сама хотела от нее избавиться, – безжалостно промолвил Устин.

– Устин, как язык твой поворачивается…

Тогда он проговорил с насмешкой:

– А до меня доведись… Я бы на Варькином месте давно ушел… Вот что.

– Так ведь этак… кусочек по кусочку… Ведь страшно становится…

– Отчего это страшно так тебе?

Но Пистимея теперь не отвечала. Она уже стояла на коленях и торопливо шептала молитву.

… На следующее утро Устин долго не решался выйти на улицу. Все ждал почему-то, не придет ли кто – Фрол Курганов, может быть, или хотя бы Антип Никулин.