Роль аристотелевского принципа в теории блага заключается в том, что он устанавливает глубокий психологический факт, который в соединении с другими общими фактами и концепцией рационального плана объясняет наши обдуманные ценностные суждения. То, что обычно считают человеческими благами, должно оказаться целями и видами деятельности, которые занимают главенствующее место в рациональных планах.

Этот принцип является частью обоснования, которое упорядочивает эти суждения. Если исходить из того, что он истинен и ведет к заключениям, согласующимся с убеждениями относительного того, что хорошо и что плохо (в рефлективном равновесии), то он занимает законное место в моральной теории. Даже если эта концепция и не истинна для некоторых людей, сама идея рационального долгосрочного плана все-таки применима. Мы можем вычислить, что хорошо для них, почти таким же способом, как и прежде. Так, представим некоторого человека, единственное удовольствие которого заключается в том, чтобы считать листики травы в различных геометрически очерченных областях, таких как газон парка или хорошо подстриженная лужайка. Во всех остальных отношениях он разумен и в действительности обладает необычными навыками, поскольку обеспечивает свое существование путем решения сложных математических задач. Определение блага принуждает нас допустить, что благо для этого человека действительно заключается в подсчете листиков травы или, более точно, его благо определяется планом, в котором уделяется особенно значимое место этому виду деятельности. Естественно, мы были бы удивлены, если бы такой человек существовал. Встретившись с таким случаем, мы попробовали бы выдвинуть другие гипотезы. Возможно, он страдает какой-то особой невротической болезнью и в ранней жизни приобрел неприязнь к человеческой дружбе, поэтому, чтобы избежать контактов с другими людьми, он считает листики травы. Но если мы допускаем, что его природа заключается в наслаждении этим видом деятельности и исключает наслаждение любым другим видом деятельности и что не существует мыслимого способа изменить эту ситуацию, то тогда, наверняка, рациональный план для него будет сконцентрирован вокруг этого вида деятельности. Это будет для него целью, которая управляет планом его действий, и именно она является для него благом. Я привел этот забавный случай для того, чтобы показать, что правильность определения человеческого блага через рациональный план не требует аристотелевского принципа. Определение является удовлетворительным, как я полагаю, даже если этот принцип окажется неточным или ложным. Но допуская этот принцип, мы, как кажется, способны объяснить, что является благом для человеческих существ, принимая их таковыми, какие они есть. Более того, поскольку этот принцип связан с первичным благом самоуважения, то оказывается, что он занимает центральное место в моральной психологии, лежащей в основании справедливости как честности (§ 67).

Определив общее благо человека как последовательное выполнение рационального плана жизни и его меньшие блага как части этого общего блага, мы теперь можем ввести дальнейшие определения. Таким образом, понятие блага применяется к другим субъектам, которые занимают важное место в моральной философии. Но прежде чем сделать это, мы должны обратить внимание на допущение, что первичные блага могут быть объяснены слабой теорией блага. Другими словами, я предполагаю, что рационально хотеть этих благ, чего бы мы ни хотели в дополнение к ним, поскольку они в общем необходимы для осуществления рационального плана жизни. Люди в исходной позиции, по предположению, принимают эту концепцию блага, и следовательно, они считают принятым, что они хотят большей свободы, больших возможностей и большего набора средств достижения своих целей. Имея в виду эти цели, а также цель обеспечения первичного блага самоуважения (§

67), они оценивают концепции справедливости, доступные им в исходном положении.

То, что свобода и возможности, доходы и богатство, прежде всего самоуважение, являются первичными благами, должно на самом деле объясняться слабой теорией. Ограничения принципов справедливости не могут использоваться для составления перечня первичных благ, служащих частью описания самой исходной ситуации. Причина здесь, конечно, в том, что перечень является одной из предпосылок, на основе которых производится выбор принципов правильного. Употребление этих принципов в объяснении самого перечня дало бы порочный круг. Мы должны допустить поэтому, что перечень первичных благ может быть объяснен концепцией блага как рациональности в соединении с общими фактами относительно человеческих желаний и способностей, их характерных сторон и требований воспитания, аристотелевским принципом и потребностями социальной взаимозависимости. Нигде в аргументации мы не можем апеллировать к ограничениям справедливости. Но раз мы удовлетворены тем, что перечень первичных благ можно получить таким образом, тогда во всех дальнейших применениях определения блага можно свободно обращаться к ограничениям правильности. Я не буду аргументировать в пользу перечня первичных благ, поскольку их требования вполне очевидны. Я, однако, время от времени буду возвращаться к этому вопросу, особенно в связи с первичным благом самоуважения. В дальнейшем я просто приму перечень и постараюсь применить полную теорию блага. Проверка этой теории заключается в том, что она должна совпасть с нашими обдуманными ценностными суждениями в рефлективном равновесии.

Остается рассмотреть два фундаментальных раздела теории блага. Нам нужно убедиться, верно ли это определение как для людей, так и для обществ. В этом параграфе я обсуждаю случаи, касающиеся людей, оставляя вопрос о благе общества до последней главы, когда можно будет учесть все стороны справедливости как честности. Многие философы готовы принять некоторый вариант блага как рациональности для артефактов и ролей и для таких неморальных ценностей как дружба и привязанности, стремление к знанию, наслаждение красотой и т. п. Действительно, я подчеркивал, что главные элементы блага как рациональности являются предельно общими, разделяемыми философами весьма разных убеждений. Тем не менее, очень часто полагают, что эта концепция блага выражает инструментальную или экономическую теорию ценностей, которая неверна в случае моральных достоинств. Когда мы говорим о справедливом или благожелательном человеке как о моральном человеке, служащим примером блага, мы подразумеваем другое понятие блага23. Раз принципы правильности и справедливости у нас под рукой, эти суждения покрываются полной теорией блага как рациональности. Основание того, почему так называемая инструментальная или экономическая теория не оправдывает ожиданий, заключается в применении к проблеме моральных ценностей, по сути дела, слабой теории. Вместо этого мы должны использовать эту теорию только в качестве части описания исходного положения, из которого выводятся принципы правильности и справедливости. В этом случае мы можем применять теорию блага без ограничений и свободно использовать ее в двух основных случаях, а именно: (хорошего) человека как примера блага и (хорошего) общества как примера блага. Доведение слабой теории до полной через концепцию исходного положения является существенным шагом.

Сразу приходит в голову несколько способов расширения определения до проблемы морального достоинства, и я полагаю, что, по крайней мере, один из них сослужит нам хорошую службу. Во-первых, мы могли бы определить некоторую базисную роль или положение, например гражданина, а затем сказать, что хороший человек — это человек, обладающий в большей степени, чем средний, свойствами, которые рационально ожидать друг от друга. Здесь существенной является точка зрения гражданина, судящего о других гражданах в той же самой роли. Во-вторых, представление о хорошем человеке может интерпретироваться как требующее некоторой общей или средней оценки; хороший человек хорошо выступает в различных ролях, особенно в тех, которые считаются более важными. Наконец, могут существовать свойства, которых рационально требовать от людей, когда они рассматриваются почти во всех социальных ролях. Назовем такие свойства, если они существуют, широко обоснованными (broadly based)24. Например, в применении к инструментам эта идея может быть проиллюстрирована так: широко обоснованные свойства — это эффективность, долговечность, легкость использования и т. д. Это черты, желательные почти для всех инструментов. Не столь широко обоснованны такие свойства, как острый край или устойчивость к ржавчине и т. д. Вопрос о том, обладают ли некоторые инструменты такими свойствами, даже не возникает. По аналогии с этим, хороший человек, в противоположность, например, хорошему доктору или хорошему фермеру, имеет в большей степени, чем средний человек, широко обоснованные свойства (которые еще надо специфицировать), которые людям рационально ожидать друг от друга.