Задавая рамки для справедливой конституции, я предполагаю, что два этих, уже выбранных, принципа справедливости задают независимый стандарт желаемого исхода. Если такого стандарта не существует, значит проблема конституционного устройства сформулирована недостаточно хорошо, потому что это решение по ней принимается путем перебора достижимых справедливых конституций (перечисленных, скажем, по порядку, на основе социальной теории) в поисках той единственной, которая, в существующих обстоятельствах, с наибольшей вероятностью приведет к эффективной и справедливой организации общества. Теперь, в качестве следующего шага последовательности, мы переходим к стадии законодательства. С этой перспективы необходимо дать оценку справедливости законов и политики. Предложенные законопроекты оцениваются с точки зрения репрезентативного законодателя, который, как всегда, не имеет какой-либо конкретной информации о себе самом. Законы должны удовлетворять не только принципам справедливости, но и любым ограничениям, заложенным в конституции. Взаимным приспособлением последовательных стадий конституционного и законодательного собраний находится лучшее решение.

Вопрос о том, справедливо законодательство или нет, особенно в экономической и социальной сфере, часто вызывает значительные разногласия. В этих случаях суждение нередко зависит от спекулятивных политических и экономических доктрин и от социальной теории вообще. Зачастую самое лучшее, что мы можем сказать о каком-либо законе или проводимой политике, — это то, что они, по крайней мере, не являются явно несправедливыми. Строгое применение принципа различия обычно требует больше информации, чем мы можем надеяться получить, в любом случае, больше, чем при применении первого принципа. Это совершенно явно и очевидно при нарушении равных свобод. Подобные нарушения не только несправедливы; они и проявляются открыто: их несправедливость выражена в публичной структуре институтов. Но когда социальная и экономическая политика регулируется принципом различия, такое положение дел бывает сравнительно редко.

Далее я воображаю разделение труда по стадиям, на каждой из которых решаются различные вопросы социальной справедливости. Такое разделение примерно соответствует двум частям базисной структуры.

Первый принцип равной свободы является первичным стандартом для конституционного собрания. Его главные требования — защита фундаментальных личных свобод, свободы совести и свободы мысли, а также и в том, чтобы политический процесс в целом был справедливой процедурой. Таким образом, конституция устанавливает надежный общий статус равного гражданства и реализует политическую справедливость. Второй принцип начинает работать на стадии законодательства. Он требует, чтобы социальная и экономическая политика была нацелена на максимизацию долговременных ожиданий наименее преуспевших в условиях честного равенства возможностей, при сохранении равных свобод. На этом этапе нужно учитывать весь спектр общеэкономических и социальных факторов. Вторая часть базисной структуры содержит различия и иерархии политических, экономических и социальных форм, необходимых для эффективного и взаимовыгодного социального сотрудничества. Таким образом, приоритет первого принципа справедливости над вторым отражен в приоритете конституционного собрания над стадией законодательства.

Последняя стадия — это стадия конкретного применения правил судьями и администраторами и следования им гражданами вообще.

На этой стадии все имеют полный доступ ко всем фактам. Не остается никаких ограничений на знание, так как уже принята полная система правил, которые применяются к людям в зависимости от их характеристик и условий, в которых они находятся. Однако границы политических обязанностей и обязательств не должны определяться этими соображениями. Эта третья проблема относится к теории частичного согласия, и ее принципы обсуждаются с точки зрения исходного положения, после выбора принципов идеальной теории (§

39). Как только мы будем их иметь, мы сможем рассмотреть нашу конкретную ситуацию с перспективы последней стадии, применительно, например, к случаям гражданского неповиновения и уклонения от воинской службы по каким-либо мотивам (§§ 57–59).

Доступность знания в этой последовательности из четырех стадий выглядит примерно так. Проведем различие между фактами трех типов: первые принципы социальной теории (и близких к ней других теорий) и их последствия; факты общего характера об обществе, такие как его размер и уровень экономического развития, его институциональная структура и окружающая среда и т. д.; и, наконец, конкретные факты, касающиеся индивидов, такие как их социальное положение, природные дарования и особые интересы. В исходном положении единственные конкретные факты, известные сторонам, — это факты, которые могут быть выведены из условий справедливости. Хотя стороны знают первые принципы социальной теории, ход истории для них закрыт; у них нет информации о том, как часто общество шло тем или другим путем, или о том, какие типы обществ существуют в настоящее время. На следующих стадиях, однако, для них становятся доступными факты общего характера об их обществе, но не конкретная информация об их собственном положении.

Ограничения на знание могут быть ослаблены, так как принципы справедливости уже выбраны. Поток информации на каждой стадии определяется тем, что необходимо знать, чтобы разумным образом применять эти принципы к возникающим вопросам справедливости; в то же время исключается любое знание, которое может привести к необъективности и искажению и настроить людей друг против друга. Идея рационального и беспристрастного применения принципов определяет тип допустимого знания. На последней стадии ясно, что не существует никаких причин для сохранения занавеса неведения в какой-либо форме и снимаются последние ограничения.

Важно помнить, что эта последовательность из четырех стадий является механизмом для применения принципов справедливости. Эта схема — часть теории справедливости как честности, а не объяснение того, как на самом деле проходят конституционные и законодательные собрания. Она задает серию перспектив, с которых должны решаться различные проблемы справедливости, каждая перспектива наследует ограничения, принятые на предыдущих стадиях. Таким образом, справедливая конституция — это такая конституция, которую рациональные делегаты, подверженные ограничениям второй стадии, примут для своего общества. И, аналогично этому, справедливые законы и политика — это то, что будет принято на законодательной стадии. Конечно, этот тест часто бывает неопределенным: не всегда ясно, которая из нескольких конституций или какое экономическое и социальное устройство будет выбрано. Но когда дело обстоит именно так, то в той же степени неопределенна и справедливость. Институты в допустимом диапазоне равным образом справедливы. Это значит, что они могли бы быть выбраны; они совместимы со всеми ограничениями теории.

Таким образом, по многим вопросам социальной и экономической политики мы должны вновь опираться на понятие квази-чистой процедурной справедливости: законы и политика справедливы при условии, что они находятся в границах разрешенного диапазона и, на самом деле, являются продуктом законодательства, которое, в некотором смысле, подкрепляется справедливой конституцией. Такая неопределенность в теории справедливости сама по себе не является дефектом. Именно этого следовало ожидать. Справедливость как честность окажется стоящей теорией, если она задаст диапазон справедливости в большем соответствии с нашими обдуманными суждениями, чем это делают существующие теории, и если она с большей резкостью выделит наиболее серьезные пороки, которых должно избежать общество.

Обсуждая применение первого принципа, я постараюсь избежать дискуссии относительно значения понятия свобода, которое так часто осложняло эту тему. Я оставляю в стороне разногласия между сторонниками негативной и позитивной свободы по поводу того, как должна определяться свобода. Я полагаю, что большей частью это спор вовсе не о дефинициях, а скорее, об относительных ценностях нескольких свобод в тех случаях, когда они вступают в конфликт. Таким образом, может возникнуть желание утверждать, как это делал Констант, что так называемая свобода современников имеет большую ценность, чем свобода древних. Хотя оба эти вида свободы глубоко укоренены в человеческих устремлениях, свобода мысли и свобода совести, свобода личности и гражданские свободы не должны приноситься в жертву политической свободе, свободе равным образом участвовать в политических делах3. Этот вопрос явно относится к сфере содержательной политической философии, и для ответа на него требуется некоторая теория правильности и справедливости. Вопросы дефиниций в лучшем случае могут играть лишь вспомогательную роль.