Таким образом, зависть в строгом смысле слова, в противоположность кроткой зависти, которую мы выражаем открыто, является формой злонамеренности, которая может принести вред как ее объекту, так и субъекту. Вот чем может стать подражательная зависть при определенных условиях, например, при крушении надежд и неудачах.

Следующий момент состоит в том, что зависть не является моральным чувством. Ни один моральный принцип не приводится для ее объяснения. Достаточно сказать, что лучшая ситуация других привлекает наше внимание.

Мы удручены их удачей и не ценим того, что имеем, столь же высоко, как прежде; и это чувство ущерба и потери возбуждает нашу злобу и враждебность. Таким образом, надо быть осторожным, чтобы не спутать зависть и негодование. Негодование — моральное чувство. Если мы негодуем по поводу того, что имеем меньше, чем другие, то это потому, что мы думаем, что их лучшее благосостояние является результатом несправедливых институтов или неправильного поведения с их стороны. Те, кто выражает негодование, должны быть готовы показать, почему некоторые институты несправедливы или в чем заключается причиненное им зло. Зависть отличается от моральных чувств другим способом объяснения, углом зрения, под которым рассматривается ситуация (§ 73).

Необходимо отметить также неморальные чувства, связанные с завистью, но которые не следует с ней смешивать. В частности, ревность и недоброжелательность являются, если можно так выразиться, обратными чувствами к зависти. Человек в лучшем положении может желать, чтобы менее удачливые оставались на своем месте. Он ревниво оберегает свое преимущественное положение и скупится на преимущества, которые позволили бы им стать на один уровень с ним. А если эта склонность распространяется на отрицание их выгод, в которых он не нуждается и которые не может использовать сам, то он движим злобой7. Эти наклонности коллективно вредны так же, как и зависть, поскольку недоброжелательный и злобный человек готов пожертвовать кое-чем для поддержания дистанции между собой и другими.

До сих пор я рассматривал зависть и недоброжелательность как пороки. Как мы видели, моральные добродетели принадлежат к распространенным чертам характера, которые рационально для людей хотеть друг в друге как в партнерах (§ 66). Таким образом, пороки суть распространенные нежелательные черты, явными примерами которых являются злоба и зависть, поскольку они наносят ущерб каждому. Стороны, конечно, предпочтут концепции справедливости, реализация которых не возбуждает этих наклонностей. От нас обычно ожидают воздержания от действий, к которым они нас побуждают, и принятия необходимых мер по избавлению от них. Однако иногда обстоятельства, возбуждающие зависть, непреодолимы, так что если брать людей такими, как они есть, никаким разумным образом нельзя преодолеть их злобные чувства. Худшее положение человека, измеряемое индексом объективных первичных благ, может быть настолько усугублено, что нанесет ущерб его чувству собственного достоинства; и можно сочувствовать его ощущению потери.

Действительно, мы можем негодовать, если ситуация вызывает в нас зависть, так как общество может допускать настолько большие несоразмерности в благах, что при существующих социальных условиях эти различия не могут не вести к потере положительного самоуважения. Для страдающих от этого ощущения чувство зависти не иррационально; удовлетворение их злобы сделало бы самочувствие лучшим. Когда зависть является реакцией на потерю чувства собственного достоинства в обстоятельствах, где было бы неразумным ожидать, что человек будет чувствовать иначе, я буду говорить, что она извинительна. Поскольку чувство собственного достоинства является главным первичным благом, стороны не согласятся, как я думаю, считать этот вид субъективной потери несущественным.

Следовательно, вопрос заключается в том, будет ли базисная структура, удовлетворяющая принципам справедливости, возбуждать настолько много извинительной зависти, что выбор этих принципов придется пересмотреть.

Мы готовы теперь исследовать вероятность извинительной общей зависти во вполне упорядоченном обществе.

Я буду обсуждать только этот случай, поскольку наша проблема состоит в том, являются ли принципы справедливости разумным предприятием ввиду наклонностей людей, в особенности их неприязни к несоразмерностям в объективных благах. Я предполагаю, что главным психологическим источником подверженности зависти является отсутствие уверенности в нашей собственной значимости, соединенное с чувством бессилия. Наша жизнь лишена интереса, и мы бессильны изменить ее или обрести решимость сделать то, что мы еще хотим сделать8. Напротив, человек, уверенный в значимости своего жизненного плана и в своей способности осуществить его, не подвержен ненависти или ревнивому охранению своей удачи. Даже если он мог бы, он не хочет умалить преимущества других ценой собственных. Эта гипотеза предполагает, что наименее удачливые склонны быть тем более завистливыми по отношению к лучшей ситуации более удачливых, чем менее уверены они в собственном достоинстве и чем больше их ощущение, что они не могут улучшить свои перспективы. Аналогично, конкретная зависть, вызываемая конкуренцией и соперничеством, будет, вероятно, тем большей, чем больше неудач терпит человек, так как удар по чувству собственного достоинства более болезнен, а потери могут казаться необратимыми. Однако здесь мы рассматриваем главным образом лишь общую зависть.

Имеются три условия, я полагаю, которые способствуют враждебным вспышкам зависти. Первое из них, психологическое обстоятельство, которое мы только что отметили: у человека отсутствует надежная уверенность в собственной значимости и способности сделать что-либо достойное. Согласно второму (и одному из социальных условий), возникает много случаев, когда это психологическое состояние переживается как болезненное и унизительное. Несоразмерность между индивидами выявляется социальной структурой и образом жизни того общества, где живет индивид. Менее удачливым, следовательно, часто насильно напоминают об их ситуации, что приводит их к еще более низкой оценке как собственной личности, так и образа жизни. А в-третьих, они рассматривают свое общественное положение как не допускающее конструктивных альтернатив для противостояния предпочтительным обстоятельствам более преуспевших. Они смягчают свои страдания и приниженность убеждением, что у них нет другого выбора, как причинить ущерб людям с лучшим положением, даже с потерями для себя, если, конечно, они не погрузятся в апатию и безразличие.

Многообразные аспекты вполне упорядоченного общества направлены на то, чтобы ослабить, если вообще не предотвратить, эти условия. В отношении первого условия ясно, что хотя оно представляет собой психологическое состояние, социальные институты являются основной побудительной причиной. Однако я утверждал, что договорная концепция справедливости поддерживает чувство собственного достоинства граждан в общем случае более твердо, чем другие политические принципы. В публичном форуме каждому человеку оказывается уважение благодаря верховенству равенства, и каждый имеет те же самые основные права, которые были бы признаны в исходном положении честными. Члены сообщества имеют общее чувство справедливости и связаны узами гражданской дружбы. Я уже обсуждал эти вещи в связи со стабильностью (§§

75—56). Мы можем добавить, что большие преимущества одних скомпенсированы выгодами менее удачливых; и никто не думает, что обладающие большей долей являются более заслуженными с моральной точки зрения.

Счастье в соответствии с добродетелью отвергается в качестве принципа распределения (§ 48). И то же самое верно относительно принципа совершенства: независимо от совершенств, которые обнаруживают люди или ассоциации, их притязания на социальные ресурсы всегда разрешаются принципами взаимной справедливости

(§ 50). По всем этим причинам менее удачливые не имеют причин считать себя приниженными, и публично признанные принципы гарантируют их уверенность в себе. Несоразмерности между ними и другими, будь то абсолютные или относительные, им было бы легче принять, чем в других формах государственного устройства.