Отличительной чертой доминантно-целевой концепции является то, как она предполагает достижение единства личности (self). Так, в гедонизме личность становится таковой через максимизацию суммы приятных переживаний в своих психических пределах. Рациональная личность должна устанавливать свое единство этим способом. Поскольку удовольствие представляет собой доминантную цель, индивид безразличен ко всем аспектам самого себя, рассматривая свои естественные задатки сознания и тела и даже свои естественные склонности и привязанности как разнообразный материал для получения приятных переживаний. Более того, единство личности возникает не от стремления к удовольствию как его удовольствию, но просто как удовольствию. Следует ли продвигать его личное удовольствие или удовольствие других тоже — это другой вопрос, который, пока мы рассматриваем благо одного человека, можно оставить в стороне. Но раз мы рассматриваем проблему социального выбора, утилитаристский принцип в его гедонистской форме совершенно естественен. Ведь если любой индивид должен упорядочивать свои расчеты стремлением к доминантной цели удовольствия и не может обеспечить свою рациональную личностность (personhood) никаким другим способом, то люди в своих совместных усилиях должны стремиться упорядочить свои коллективные действия, максимизируя приятные переживания группы. Точно так же, как один святой, будучи в одиночестве, должен работать во славу Божью, так и члены ассоциации святых должны кооперироваться, чтобы сделать все, что необходимо, для той же цели. Различие между индивидуальным и социальным случаями заключается в том, что ресурсы личности, ее умственные и физические способности, ее эмоциональные ощущения и желания помещаются в разные контексты. В обоих случаях эти материалы служат доминантной цели. Но в зависимости от наличия других субъектов для кооперации усилий, максимизируется удовольствие личности или социальной группы.
Далее, если рассуждения, ведущие к гедонизму как теории выбора первого лица, применить к теории правильности, то принцип полезности предстанет как вполне правдоподобный. Действительно, допустим сначала, что счастье (определенное через приятное чувство) является единственным благом. Тогда, как это признают даже интуитивисты, по крайней мере, с первого взгляда, принцип правильности заключается в максимизации счастья. Если этот принцип не является единственно регулятивным, должен быть какой-то другой критерий, такой как распределение, которому должен приписываться некоторый вес. Однако ссылкой на какую доминантную цель социального поведения следует уравновешивать эти стандарты? Поскольку эта цель должна существовать, если суждения о правильности не произвольны, а обоснованы, принцип полезности, как кажется, специфицирует требуемую цель. Никакой другой принцип не имеет черт, необходимых для определения окончательной цели правильного поведения. Я полагаю, что именно это рассуждение лежит в основе так называемого доказательства полезности Милля29.
В справедливости как честности приоритет правильности и кантианская интерпретация приводят к полному оборачиванию точки зрения. Чтобы понять это, нам нужно только вспомнить особенности исходного положения и природу выбираемых принципов. Стороны рассматривают в качестве фундаментального аспекта
«Я» не способность к удовольствию и неудовольствию, а свойство быть моральной личностью. Они не знают, каковы конечные целей людей, и все доминантно-целевые концепции отвергаются. Так, им не придет в голову признавать принцип полезности в его гедонистской форме. Стороны имеют не больше оснований для принятия этого критерия, чем для принятия максимизации любой другой конкретной цели. Они рассматривают себя как существа, которые могут и действительно выбирают свои конечные цели (всегда многочисленные). Точно так же, как один человек должен принимать решение относительно своего жизненного плана в свете полной информации (никаких ограничений в этом случае не накладывается), так и множество людей должно установить условия кооперации в ситуации, которая дает всем честное представительство в качестве моральных существ. Цель сторон в исходном положении заключается в установлении справедливых и благоприятных условий каждому, чтобы тот смог сформировать себя как целостное существо (unity). Их фундаментальный интерес в свободе и в средствах ее честного использования является выражением их восприятия самих себя в первую очередь как моральных личностей с равными правами на выбор своего образа жизни. Таким образом, они признают два упорядоченных принципа справедливости, как это допускают обстоятельства.
Мы должны теперь связать эти замечания с проблемой неопределенности выбора, с которой мы начали.
Главная идея состоит в том, что при приоритете правильности выбор нашей концепции блага формируется в определенных рамках. Принципы справедливости и их реализация в социальных формах определяют границы, в которых происходит наше рассуждение. Существенное единство личности (self) уже обеспечено концепцией правильности. Более того, во вполне упорядоченном обществе это единство одинаково для всех; у каждого концепция блага, задаваемая его рациональным планам, является подпланом более широкого плана, который регулирует сообщества как социальное объединение социальных объединений. Многочисленные ассоциации различных размеров и назначений, приспособленные друг к другу публичной концепцией справедливости, упрощают решение, предлагая определенные идеалы и формы жизни, которые формировались и проверялись бесчисленными индивидами, а иногда и поколениями. Поэтому при составлении нашего жизненного плана мы не начинаем заново; нам не требуется делать выбор среди бесчисленных возможностей без заданной структуры и фиксированных очертаний. Таким образом, хотя и нет ни алгоритма для решения того, что есть наше благо, ни процедуры выбора первого лица, приоритет правильности и справедливости надежно ограничивает эти рассуждения таким образом, что они становятся более обозримыми. Поскольку основные права и свободы уже твердо установлены, наш выбор не может исказить наших притязаний друг к другу.
Теперь, когда есть приоритет правильности и справедливости, неопределенность концепции блага причиняет гораздо меньше беспокойства. Фактически, рассуждения, которые ведут к телеологической теории и принятию понятия доминантной цели, теряют свою силу. Прежде всего, чисто предпочтительные элементы выбора, хотя и не устранены, тем не менее, ограничены пределами правильности, понятие которого у нас уже имеется.
Поскольку притязания людей друг к другу не затрагиваются, неопределенность относительно безвредна. Более того, в пределах, установленных принципами правильности, не требуется никакого стандарта корректности вне осмотрительной рациональности. Если жизненные планы человека удовлетворяют этому критерию и он успешно воплощает его в жизнь, считая это достойным делом, нет никаких оснований говорить, что было бы лучше, если бы он делал что-то другое. Мы не должны просто допускать, что наше рациональное благо определено единственным образом. С точки зрения теории справедливости, в этом допущении нет необходимости. Во-вторых, от нас не требуется выходить за пределы осмотрительной рациональности, чтобы определить ясную и работоспособную концепцию правильности. Принципы справедливости имеют определенное содержание, и аргументация в их поддержку использует только слабое объяснение блага и его перечень первичных благ. Когда концепция справедливости установлена, приоритет правильности гарантирует приоритет его принципам. Таким образом, оба рассуждения, которые делают привлекательными концепции доминантной цели для телеологических теорий, отсутствуют в договорной доктрине. В этом и заключается оборачивание структуры.
Ранее, когда вводилась кантианская интерпретация справедливости как честности, я упоминал, что имеется смысл, в котором условие единогласия, накладываемое на принципы справедливости, подбиралось так, чтобы выразить даже природу отдельной личности (self) (§ 40). С первого взгляда, такое предположение кажется парадоксальным. Как требование единогласия может потерпеть неудачу в своей роли ограничения? Одна из причин состоит в том, что занавес неведения гарантирует, что каждый рассуждает одинаково, и поэтому условие выполняется само собой. Однако более глубокое объяснение заключается в том факте, что договорная доктрина обладает структурой, противоположной структуре утилитаристской теории. В последней каждый человек составляет свой рациональный план без помех, располагая полной информацией, а общество потом начинает максимизировать совокупное выполнение результирующих планов. В справедливости как честности, с другой стороны, все заранее согласны относительно принципов, по которым будут разрешаться их притязания друг к другу. Этим принципам затем дается абсолютный приоритет, чтобы они могли регулировать социальные институты без всяких вопросов, и каждый формирует свои планы в согласии с ними. Планы, которые не согласуются с ними, должны быть пересмотрены. Таким образом, предварительное коллективное соглашение устанавливает с самого начала определенные фундаментальные структурные черты, общие для планов каждого. Природа «Я» (self) как свободной и равной моральной личности одинакова для всех, и сходство в основной форме рациональных планов выражает этот факт. Более того, как видно из понятия общества как социального объединения социальных объединений, члены сообщества разделяют природу друг друга: мы ценим то, что делают другие, как то, что мы могли бы делать, но что они делают вместо и для нас, и то, что делаем мы, аналогичным образом делается для них. Поскольку личность (self) реализована в деятельности многих, отношения справедливости, которые согласуются с принципами, которые были бы приняты всеми, наилучшим образом приспособлены для выражения природы каждого. В конце концов, при этом требование единодушного согласия связывается с идеей человеческих существ, которые в качестве членов социального объединения стремятся к ценностям сообщества.
