С учетом этих замечаний мы можем отвергнуть убеждение в том, что упорядочение институтов всегда дефектно, потому что распределение естественных талантов и случайностей социальных обстоятельств несправедливо, и несправедливость эта неизбежно переносится на человеческие устройства. Время от времени это соображение выступает в качестве предлога, чтобы игнорировать несправедливость, как будто отказ покориться ей примерно таков же, как неспособность принять смерть. Естественное распределение ни справедливо, ни несправедливо; не является несправедливым и то, что люди появляются на свет в некотором конкретном положении в обществе. Это просто естественные факты. Справедливым и несправедливым является то, что с этими фактами делают институты. Аристократические и кастовые общества несправедливы потому, что считают эти случайности основанием для принадлежности к более или менее привилегированным социальным классам. Базисная структура этих обществ вбирает в себя произвол, царящий в природе. Но людям нет никакой необходимости пасовать перед этими случайностями. Социальная система — это не неизменный порядок вещей, вне человеческого контроля, а структура человеческой деятельности. В справедливости как честности люди соглашаются быть подвластными случайностям природы и социальных обстоятельств только тогда, когда это идет во благо общества. Два принципа представляют собой честный путь воспрепятствовать произволу фортуны, и хотя они несовершенны в других отношениях, мы уверены в том, что институты, удовлетворяющие этим принципам, справедливы.
Далее, принцип различия выражает концепцию взаимности. Это принцип взаимной выгоды. С первого взгляда, однако, он может показаться несправедливым предубеждением по отношению к наименее преуспевшим. При рассмотрении этого вопроса на интуитивного уровне, предположим, для простоты, что в обществе есть только две группы, одна из которых явно более удачливая, чем другая. При соблюдении обычных ограничений (определенных приоритетом первого принципа и честным равенством возможностей), общество могло бы максимизировать ожидания любой из групп, но не обеих, поскольку мы можем проводить максимизацию относительно лишь одной цели за раз. Кажется ясным, что общество не должно делать все, что может, для тех, кто изначально более преуспел; поэтому, если мы отвергнем принцип различия, мы должны предпочесть максимизацию некоторого взвешенного среднего двух ожиданий. Но если мы придаем некоторый вес более удачливым, мы оцениваем этот вес через приобретения, которые важны сами по себе, тех, кто уже извлек выгоды из естественных и социальных случайностей. Никто не имел на этом пути априорных притязаний на выгоды, и поэтому максимизация взвешенного среднего означает, так сказать, двойную выгоду для более удачливых. Таким образом, более преуспевшие, когда они рассматривают вопрос с более общей перспективы, осознают, что благосостояние каждого зависит от схемы социальной кооперации, без которой никто не мог бы иметь удовлетворительной жизни; они осознают также, что они могут ожидать добровольного сотрудничества со стороны всех только в том случае, если условия схемы разумны. Поэтому они рассматривают себя как уже имеющих компенсацию за счет тех преимуществ, на которые никто (включая их самих) априорно не выдвигал притязаний. Они воздерживаются от идеи максимизации взвешенного среднего и считают принцип различия честным основанием для регулирования базисной структуры.
Могут возразить, что лучше устроенные заслуживают больших преимуществ, которые они сами могли бы приобрести и при других схемах кооперации, независимо от того, получены ли эти преимущества способами, которые ведут к получению преимуществ также и другими людьми. Совершенно очевидно, что при заданной справедливой системе кооперации как схеме публичных правил и ею устанавливаемых ожиданий, тот, кто имеет перспективы улучшения собственных условий, делая то, что поощряется системой, получает право на осуществление своих ожиданий. В этом смысле более удачливые имеют притязания на более лучшее положение; их притязания представляют собой допустимые ожидания, установленные социальными институтами, и общество обязано удовлетворить их. Но в этом. смысле иметь заслуги значит иметь право на что-то. Оно предполагает существование кооперативной схемы, и для него несущественно, устроена ли схема в соответствии с принципом различия или каким-либо Другим критерием (§ 48).
Неверно, что индивиды с большими природными дарованиями и i более сильным характером, способствующим развитию этих даро — S ваний, имеют право на кооперативную схему, которая позволяет им получать дальнейшие выгоды при отсутствии вклада в получение преимуществ другими. Мы заслужили нашего места в распределении природных дарований не в большей степени, чем заслужили свое стартовое место в обществе.
То, что мы заслужили более сильный характер, который позволяет нам культивировать наши способности, равно проблематично, потому что обладание таким характером весьма сильно зависит от удачных семейных и социальных обстоятельств в ранний период жизни, которые мы не можем поставить себе в заслугу. Понятие заслуг здесь неприменимо. Конечно, более преуспевший человек имеет право на свои природные дарования, как и любой другой. Это право обеспечивается первым принципом об основных свободах, защищающих целостность личности. И поэтому более преуспевшие имеют право на все, что могут приобрести согласно правилам честной системы социальной кооперации. Наша проблема заключается в том, как эта схема, базисная структура общества, должна быть устроена. С удобно выбранной общей точки зрения, принцип различия приемлем как для более преуспевших, так и для менее преуспевших индивидов. Конечно, строго говоря, ничто из сказанного не является аргументом в пользу этого принципа, так как в договорной теории аргументируется с точки зрения исходного положения. Но эти интуитивные рассмотрения помогают прояснить принцип и смысл, в котором он эгалитарен.
Я говорил ранее (§ 13), что общество должно избегать области, где минимально эффективные вклады лучше устроенных в благосостояние хуже устроенных отрицательны. Общество должно оперировать только в возрастающей части кривой вкладов (включая, конечно, максимум). На этом сегменте кривой критерий взаимной выгоды всегда выполняется. Более того, в весьма естественном смысле достигается гармония социальных интересов. Репрезентативные люди не приобретают за счет друг друга, так как позволяются только взаимные выгоды. Действительно, форма и наклон кривой вклада определяются, по крайней мере частично, естественной лотереей с розыгрышем природных дарований, и, как таковая, она ни справедлива, ни несправедлива. Но предположим, что мы рассматриваем линию под 45 градусов в качестве идеала совершенной гармонии интересов. Эта кривая вклада (в данном случае прямая линия), вдоль которой все получают одинаково. Тогда кажется, что последовательная реализация двух принципов справедливости поднимает кривую ближе к идеалу совершенной гармонии интересов. Как только общество выходит за пределы максимума, оно оперирует на нисходящей части кривой, и гармонии интересов уже не существует. Чем больше лучше устроенные приобретают, тем больше теряют хуже устроенные, и наоборот. Таким образом, для того чтобы реализовать идеал гармонии интересов на условиях, данных нам природой, и выполнить критерий взаимной выгоды, мы должны оставаться в области положительных вкладов.
Дальнейшие заслуги принципа различия заключаются в том, что он дает интерпретацию принципа братства. По сравнению со свободой и равенством идея братства занимает меньшее место в демократической теории. Она считается менее специфической политической концепцией, которая сама по себе не определяет никаких демократических прав, но вместо этого вносит некоторые мысленные установки и формы поведения, без которых мы могли бы потерять из виду ценности, выраженные этими правами20. Достаточно близка к такой формулировке и еще одна: братство представляет определенное равенство социальной оценки, проявляющейся в различных публичных условностях при отсутствии почтения и раболепства21. Без сомнения, в концепции братства содержатся все эти вещи, так же как и в концепциях гражданской дружбы и социальной солидарности, но так понимаемая, она не выражает определенных требований. Нам все еще нужно найти принцип справедливости, который отвечает основной идее. Принцип различия, однако, соответствует естественному значению братства: а именно, идее нежелания иметь большие преимущества, если это не направлено на выгоды других, менее хорошо устроенных. Семья, в идеале, и часто на практике, — это место, где отвергается принцип максимизации суммы выгод. Члены семьи, в общем, не хотят приобретать, если это не связано с продвижением интересов остальных членов семьи. Желание действовать по принципу различия имеет точно такое же следствие. Лучше обустроенные желают иметь большие преимущества только в схеме, которая работает на выгоды менее удачливых.
