Я не буду пытаться дать систематический ответ на эти вопросы. Несколько конкретных случаев рассматривается позднее (см. главу VI). Интуитивная идея здесь заключается в разбиении теории справедливости на две части. В первой, идеальной, части предполагается строгое согласие и разрабатываются принципы, характеризующие вполне упорядоченное общество при благоприятных обстоятельствах. Здесь рассматривается концепция совершенно справедливой базисной структуры и соответствующие обязанности и обязательства людей при ограничениях человеческой жизни. Главным образом меня заботит эта часть теории.

Неидеальная теория, вторая часть, разрабатывается после того, как выбрана идеальная концепция справедливости, и только после этого стороны задаются вопросом о том, какие принципы выбрать для менее благоприятных условий. Теория делится, как я уже указал, на две заметно различающиеся части. Первая состоит из принципов, определяющих приспособление к естественным ограничениям и историческим случайностям, а вторая — из принципов реагирования на несправедливость.

Если рассматривать теорию справедливости в целом, эта идеальная часть представляет концепцию справедливого общества, которого мы, если удастся, должны достичь. Существующие институты должны оцениваться в свете этой концепции и считаться несправедливыми в той степени, в которой они отходят от нее без достаточных оснований. Лексический порядок принципов определяет то, какие элементы идеала относительно более важны, а также правила приоритета, которые, исходя из такого упорядочивания, должны применяться также и к неидеальным случаям. Таким образом, у нас имеется естественная обязанность устранять, насколько это позволяют обстоятельства, любые несправедливости, начиная с наиболее серьезных, которые определяются по степени отклонения от совершенной справедливости. Конечно, эта идея в высшей степени черновая. Мера отклонения от идеала определяется в основном с помощью интуиции. Тем не менее, в наших суждениях мы руководствуемся приоритетом, указываемым лексическим порядком. Если у нас имеется достаточно ясная картина того, что является справедливым, наши обдуманные убеждения в отношении справедливости могут приближаться друг к другу все больше, хотя Мы и не можем точно сформулировать, как это происходит. Таким образом, хотя принципы справедливости и принадлежат теории идеального положения дел, они достаточно общие.

Некоторые разделы неидеальной теории можно проиллюстрировать с помощью различных примеров; кое-какие из них мы уже обсуждали. Ситуация одного типа — эта ситуация, где свобода менее распространена. Так как никаких неравенств не существует, но все здесь имеют скорее узкую, а не широкую свободу, этот вопрос можно оценить с точки зрения репрезентативного равного гражданина. Апеллировать к интересам этого репрезентативного человека при применении принципов справедливости — значит взывать к принципу общего интереса. (Об общем благе я думаю как о некоторых общих условиях, которые, в подходящем смысле — к равной выгоде каждого.) В некоторых предыдущих примерах встречалась менее распространенная свобода: регулирование свободы совести и свободы мысли способами, согласующимися с общественным порядком; к этой же категории относится и ограничение сферы действия мажоритарного правления (§§ 34, 37). Эти ограничения проистекают из постоянных условий человеческой жизни, и следовательно, эти случаи принадлежат той части неидеальной теории, которая имеет дело с естественными ограничениями. Два приведенных примера — ограничение свободы нетерпимых и ограничения насилия со стороны соперничающих сект, принадлежат той части неидеальной теории, где рассматриваются проблемы частичного согласия. В каждом из этих четырех случаев, однако, аргументация проводится с позиции репрезентативного гражданина. В соответствии с идеей лексического упорядочения, ограничения сферы распространения свободы предпринимаются во имя самой свободы и имеют результатом меньшую, но по-прежнему равную свободу.

Второй тип случаев — ситуация неравной свободы. Если одни имеют больше голосов, чем другие, политическая свобода неравна; то же самое верно, если голоса некоторых имеют гораздо больший вес, или какая-то часть общества вообще не имеет права голоса. Во многих исторических ситуациях меньшая политическая свобода может быть оправдана.

Возможно, нереалистичное объяснение Бурке (Burke) представительства было в какой-то степени обосновано в контексте общества XVIII века27. Если это так, то это отражает тот факт, что не все различные свободы занимают равное положение, поскольку несмотря на то, что неравная политическая свобода могла быть допустимой адаптацией к историческим ограничениям, крепостное право, рабство и религиозная нетерпимость такой адаптацией, безусловно, не были. Эти ограничения не оправдывают утрату свободы совести и прав, определяющих целостность личности. Доводы в пользу определенных политических свобод и прав честного равенства возможностей менее убедительны. Как я уже замечал (§ 11), может стать необходимым отказаться от части этих свобод, когда требуется преобразовать менее удачное общество в такое, где можно полностью насладиться всеми основными свободами. В условиях, которые нельзя немедленно изменить, может не оказаться способа установить эффективное использование этих свобод; но при этом, если возможно, следует реализовать сначала самые важные из них. В любом случае, принятие лексического упорядочения двух принципов не вынуждает нас отрицать, что осуществимость основных свобод зависит от обстоятельств. Мы должны, однако, быть уверены в том, что в ходе изменений устанавливаются социальные условия, в которых ограничения этих свобод больше не оправданы. Полное достижение их является, так сказать, встроенной долговременной тенденцией справедливой системы.

В этих замечаниях я предполагал, что компенсацию всегда должны получать те, у кого меньшая свобода. Мы всегда должны оценивать ситуацию с их точки зрения (что видно на примере конституционного собрания или законодательного органа). Именно это ограничение практически и определяет то, что рабство и крепостное право, во всяком случае, в известных их формах, терпимы лишь тогда, когда они освобождают от еще худших несправедливостей. Могут существовать переходные случаи, когда обращение в рабство лучше, чем существующая практика. Представим, например, что города-государства, которые до сих пор не брали врагов в плен, а всегда их казнили, заключают соглашение брать вместо этого пленников в рабство. Хотя мы и не можем допустить институт рабства на тех основаниях, что большие выгоды одних перевешивают потери других, возможно, что в этих условиях, так как все рискуют попасть в плен на войне, такая форма рабства менее несправедлива, чем существующая практика. По крайней мере, это воображаемое рабство не является наследственным (представим, что это так), и оно принимается свободными гражданами более или менее равных городов-государств. Если к рабам относиться не слишком жестоко, то такие меры представляются оправданными, как улучшение существующих институтов. Предположительно, что со временем рабство вообще будет отменено, так как возвращение плененных членов сообщества предпочтительнее труда рабов. Но никакие подобные соображения, какими бы причудливыми они ни были, никоим образом не оправдывают наследственного рабства или крепостного права со ссылкой на естественные или исторические ограничения.

Более того, на этом этапе нельзя апеллировать к необходимости или, по крайней мере, к огромной выгоде этой рабской организации для более высоких форм культуры. Хак я буду утверждать далее, в исходном положении принцип совершенства был бы отвергнут (§ 50).

Заслуживает некоторого внимания и проблема патернализма, так как она была затронута в аргументации в пользу равной свободы и имеет отношение к меньшей свободе. В исходном положении стороны предполагают, что они — рациональные члены общества и в состоянии сами заботиться о собственных делах. Следовательно, они не признают никаких обязанностей по отношению к себе, так как это не является необходимым для содействия собственному благу. Но сразу же после выбора идеальной концепции они захотят застраховаться от той вероятности, что их способности и возможности окажутся непроявленными, как в случае с детьми, или же что в силу какого-либо несчастья или случайности они будут не в состоянии принимать решения в свою пользу, как в случаях с теми, кто серьезно травмирован или у кого нарушена психика. Для них, кроме того, рациональным будет защититься также от собственных иррациональных склонностей, согласившись на систему наказаний, которые могут дать им достаточную мотивацию избегать глупых поступков, и приняв некоторые меры, предназначенные для исправления неудачных последствий их неблагоразумного поведения. Для этих случаев стороны принимают принципы, в соответствии с которыми другие имеют полномочия действовать от их имени и при необходимости не принимать в расчет их теперешние желания; и стороны идут на это, признавая, что иногда у них нет способности рационально действовать себе во благо28.