«Молода и прекрасна…»

Молода и прекрасна,
Безнадёжно больна,
Смотрит на землю ясно
И бесстрастно луна.
Отуманились дали,
И тоскует земля,
И росою печали
Оросились поля.
Простодушные взоры
Подымает жена
На лазурные горы,
Где томится луна.
Что не спит и не дремлет,
Всё скорбит о луне,
И лучам её внемлет
В голубой тишине.
Но не плачет напрасно
Золотая луна,
Молода, и прекрасна,
И смертельно больна.
Умирая не плачет,
И уносится вдаль,
И за тучею прячет
Красоту и печаль.

«Туман не редеет…»

  Туман не редеет
Молочною мглою закутана даль,
  И на сердце веет
    Печаль.
  С заботой обычной,
Суровой нуждою влекомый к труду,
  Дорогой привычной
    Иду.
  Бледна и сурова,
Столица гудит под туманною мглой,
  Как моря седого
    Прибой.
  Из тьмы вырастая,
Мелькает и вновь уничтожиться в ней
  Торопится стая
    Теней.

«Короткая радость сгорела…»

Короткая радость сгорела,
И снова я грустен и нищ,
И снова блуждаю без дела
У чуждых и тёмных жилищ.
Я пыл вдохновенья ночного
Больною душой ощущал,
Виденья из мира иного
Я светлым восторгом встречал.
Но краткая радость сгорела,
И город опять предо мной,
Опять я скитаюсь без дела
По жёсткой его мостовой.

«Запах асфальта и грохот колёс…»

Запах асфальта и грохот колёс,
  Стены, каменья и плиты…
О, если б ветер внезапно донёс
  Шелест прибрежной ракиты!
Грохот на камнях и ропот в толпе, —
  Город не хочет смириться.
О, если б вдруг на далёкой тропе
  С милою мне очутиться!
Ясные очи младенческих дум
  Сердцу открыли бы много.
О, этот грохот, и ропот, и шум, —
  Пыльная, злая дорога!

«Иду я влажным лугом…»

Иду я влажным лугом.
Томят меня печали.
Широким полукругом
Развёрнутые дали,
Безмолвие ночное
С пленительными снами,
И небо голубое
С зелёными краями, —
Во всём покой и нега,
Лишь на сердце тревога.
Далёко до ночлега.
Жестокая дорога!

«Закрывая глаза, я целую тебя…»

Закрывая глаза, я целую тебя, —
  Бестелесен и тих поцелуй.
Ты глядишь и молчишь, не губя, не любя,
  В колыханьи тумана и струй.
Я плыву на ладье, — и луна надо мной
  Подымает печальный свой лик;
Я плыву по реке, — и поник над рекой
  Опечаленный чем-то тростник.
Ты неслышно сидишь, ты не двинешь рукой, —
  И во мгле, и в сиянии даль.
И не знаю я, долго ли быть мне с тобой,
  И когда ты мне молвишь: «Причаль».
Этот призрачный лес на крутом берегу,
  И поля, и улыбка твоя —
Бестелесное всё. Я забыть не могу
  Бесконечной тоски бытия.

«Под холодною властью тумана…»

Под холодною властью тумана,
Перед хмурой угрозой мороза,
На цветках, не поблекнувших рано.
Безмятежная, чистая грёза.
С изнемогшей душой неразрывны
Впечатленья погибшего рая,
И по-прежнему нежно призывны
Отголоски далекого мая.

«Не ужасай меня угрозой…»

Не ужасай меня угрозой
Безумства, муки и стыда,
Навек останься лёгкой грёзой,
Не воплощайся никогда,
Храни безмерные надежды,
Звездой далёкою светись,
Чтоб наши грубые одежды
Вокруг тебя не обвились.

«Я от мира отрекаюсь…»

Я от мира отрекаюсь,
Облекаюсь тёмной схимой
И душою устремляюсь
В тот чертог недостижимый,
Где во мгле благоуханий,
В тихом трепете огней
Входит бледный рой мечтаний
В круг больных и злых теней.
И к сокрытому престолу
С необычными дарами
Мы подходим, очи долу,
С необутыми ногами,
И приносим жертву Богу,
Службу ясную поём,
Но к заветному порогу
Человека не зовём.

Ариадна («Сны внезапно отлетели…»)

Сны внезапно отлетели…
Что ж так тихо всё вокруг?
Отчего не на постели
С нею мил-желанный друг?
Смотрит, ищет, — и рыдает,
И понятно стало ей,
Что коварно покидает
Обольщённую Тезей.
Мчится к морю Ариадна, —
Бел и лёгок быстрый бег, —
И на волны смотрит жадно,
Голосящие о брег.
Лёгким веяньем зефира
Увлекаемы, вдали,
В синем зареве эфира
Исчезают корабли.
Парус чёрный чуть мелькает, —
И за милым вслед спеша,
Улетает, тает, тает
Ариаднина душа.