«Моя усталость выше гор…»

Моя усталость выше гор,
Во рву лежит моя любовь,
И потускневший ищет взор,
Где слёзы катятся и кровь.
Моя усталость выше гор,
Не для земли её труды,
И смотрит потускневший взор
На злые, страшные плоды!

«Что говорить, что жизнь изжита…»

Что говорить, что жизнь изжита,
  Истощена!
Могильной сенью не прикрыта
  Ещё она.
И даже тёмный сон могилы
  Не так глубок, —
У бледной смерти кратки силы,
  Блеснёт восток.
И всё, что жило и дышало
  И отцвело,
В иной стране взойдёт сначала
  Свежо, светло.

«Обрыв из глины…»

Обрыв из глины,
Вверху — берёза да сосна.
Река мелка, но гул стремнины
Звучит, как мощная волна.
На камнях пена,
У берега — водоворот,
А выше — в воду по колена
Забрался мальчик, рыбы ждёт.
Везде — смертельные обманы,
Но разве страшно умереть!
Уж если храбры мальчуганы,
Так нам-то, взрослым, что робеть?

«Змий, царящий над вселенною…»

Змий, царящий над вселенною,
Весь в огне, безумно-злой,
Я хвалю Тебя смиренною,
Дерзновенною хулой.
Из болотной топкой сырости
Повелел, Великий, Ты
Деревам и травам вырасти,
Вывел листья и цветы.
И ползущих и летающих
Ты воззвал на краткий срок.
Сознающих и желающих
Тяжкой жизни Ты обрёк.
Тучи зыблешь Ты летучие,
Ветры гонишь вдоль земли,
Чтоб Твои лобзанья жгучие
Раньше срока не сожгли.
Неотменны повеления,
Нет пощады у Тебя.
Ты царишь, презрев моления,
Не любя и не губя.

«Мгновенное явленье красоты…»

Мгновенное явленье красоты,
Взволнован я тобою, —
Чуть различимые черты,
Уже похищенные тьмою.
Прошла перед моим окном,
И на меня не поглядела, —
За скучным я сидел трудом,
И я уйти не смел от дела.
И как уйти, куда идти?
Нигде нельзя найти
Руководительные знаки, —
Бесчисленны пути,
Следы повсюду одинаки.

«Мечи отчаянья свергаются с небес…»

Мечи отчаянья свергаются с небес,
Наряжены чарующим сияньем,
И говорят, что древний Змий воскрес,
Что он царит и жжёт своим дыханьем.
Он сотворил, чтоб поглотить,
Он равнодушно беспощаден, —
Равно любить, равно губить
Превозносящихся и гадин.
Мечи отчаянья! Стремительное зло!
Весь свет похитивши от мира,
Ты царствуешь спокойно и светло,
И говоришь: «Не сотвори кумира!»

«Никто не узнает моей глубины…»

Никто не узнает моей глубины,
  Какие в ней тёмные сны,
    О чём.
О, если бы кто-нибудь тайну открыл,
  И ярким её озарил
    Лучом!
Не я эту долю притворства избрал,
  Скрываться и лгать я устал
    Давно.
Но что же мне делать с безумством моим?
  Я чужд и своим и чужим
    Равно.
Готов я склониться пред волей иной,
  Любою дорогой земной
    Идти.
Но строги веления творческих сил.
  Начертаны вплоть до могил
    Пути.

«Всю жизнь меня медлительно томила…»

Всю жизнь меня медлительно томила
  Любовь к иному бытию.
Я скоро к вам, жемчужные светила,
  Направлю алую ладью.
И говорит мне тёмный голос ныне,
  Что надо жизнь перенести,
Что нет иных путей к святыне,
  Что я на истинном пути.

«В душе моей затхлая мгла…»

В душе моей затхлая мгла.
В ней древо соблазна сокрыто.
Цветенье его ядовито,
Отравлена злая смола.
Колышатся ветви, как тени,
И листья на них не шумят,
И льётся больной аромат
Печали, истомы и лени.
И если восходит луна
Над мёртвой моею пустыней,
На ветвях повиснувший иней
Осветит печально она.
Внизу же, где шепчутся воды,
Где всходит таинственный ствол,
Сидит, безобразен и гол,
Растленный хулитель природы.

«Пойми, что гибель неизбежна…»

Пойми, что гибель неизбежна,
  Доверься мне,
И успокойся безмятежно
  В последнем сне.
В безумстве дни твои сгорели, —
  Но что тужить!
Вся жизнь, весь мир — игра без цели!
  Не надо жить.
Не надо счастия земного,
  Да нет и сил,
И сам ты таинства иного
  Уже вкусил!