«Дорогие наряды…»
Дорогие наряды,
Искромётные камни и розы,
Но какие суровые взгляды
И какие в них злые угрозы!
В эту ночь опьяненья
Ты опять, ты опять предо мною
С непреклонным укором презренья,
С недосказанной былью больною.
Для чего истомила
Ты загадкой меня невозможной
И желанья мои отравила
Ворожбой непонятной и ложной?
Проклинаю немую
Безучастность лица неземного,
И смотрю на тебя, роковую,
Ожидая последнего слова.
«Былые надежды почили в безмолвной могиле…»
Былые надежды почили в безмолвной могиле…
Бессильные страхи навстречу неведомой силе,
Стремленье к святыне в безумной пустыне,
И всё преходяще, и всё бесконечно,
И тайна всемирная ныне
И вечно…
В тяжёлом томленьи мгновенные дети творенья.
Томятся неясным стремленьем немые растенья,
И голодны звери в лесах и пустыне,
И всё преходяще, и всё бесконечно,
И муки всемирные ныне
И вечно.
«Нет, не одно только горе…»
Нет, не одно только горе, —
Есть же на свете
Алые розы и зори,
И беззаботные дети.
Пусть в небесах догорают
Зори так скоро,
Пусть наши розы роняют
Скоро уборы,
Пусть омрачаются рано
Властию зла и обмана
Детские взоры, —
Розы, и зори, и дети
Будут на пасмурном свете.
«В беспредельности пространства…»
В беспредельности пространства
Где-то есть земля иная,
И на ней моя невеста,
К небу очи подымая,
Как и я же, ищет взором
Чуть заметного светила,
Под которым мне томиться
Участь горькая судила.
«На гулких улицах столицы…»
На гулких улицах столицы
Трепещут крылья робких птиц,
И развернулись вереницы
Угрюмых и печальных лиц.
Под яркой маской злого света
Блестит торжественно глазет.
Идёт, вся в чёрное одета,
Жена за тем, кого уж нет.
Мальчишки с песнею печальной
Бредут в томительную даль
Пред колесницей погребальной,
Но им покойника не жаль.
«Вдали, над затравленным зверем…»
Вдали, над затравленным зверем,
Звенит, словно золотом, рог.
Не скучен боярыне терем,
И взор её нежен и строг.
Звенит над убитым оленем,
Гремит торжествующий рог.
Коса развилась по коленям,
А взор и призывен, и строг.
Боярин стоит над добычей,
И рог сладкозвучен ему.
О, женский лукавый обычай!
О, сладкие сны в терему!
Но где же, боярин, твой кречет?
Где верный сокольничий твой?
Он речи лукавые мечет,
Целуясь с твоею женой.
«Вывески цветные…»
Вывески цветные,
Буквы золотые,
Солнцем залитые,
Магазинов ряд
С бойкою продажей,
Грохот экипажей, —
Город солнцу рад.
Но в толпе шумливой,
Гордой и счастливой,
Вижу я стыдливой,
Робкой нищеты
Скорбные приметы:
Грубые предметы,
Тёмные черты.
«Невнятною, тёмною речью…»
Невнятною, тёмною речью
Мне кто-то коварно открыл
И злобную ложь человечью,
И правду таинственных сил.
Страшна мне неправда людская,
Страшны и вершины святынь, —
Иду я один, убегая
В безмолвие тайных пустынь.
«Из-за тумана ночного…»
Из-за тумана ночного
Встал, подымаюсь я снова
Тихой и бледной луной.
На землю сею сиянья,
Чары, и сны, и мечтанья,
Всем утомлённым покой.
За день устал я смеяться,
Солнцем к земле разливаться,
Всё веселить и живить.
Кроткою буду луною
Всех к тишине и покою,
Сам засыпая, манить.
«Усмиривши творческие думы…»
Усмиривши творческие думы,
К изголовью день мой наклоня,
Погасил я блеск, огни и шумы,
Всё, что здесь не нужно для меня.
Сквозь полузакрытые ресницы
Я в края полночные вхожу,
И в глаза желанной Царь-Девицы
Радостно гляжу.
«Во мне молитва рождена…»
Во мне молитва рождена
Полночной тишиною,
И к небесам вознесена
Томительной луною.
Молитва тихая во мне
Туманом белым бродит,
И в полуночной тишине
К моим звездам восходит.
