«Багряный вечер в сердце воздвигал…»
Багряный вечер в сердце воздвигал
Алтарь кручины,
И флёром грусти тихо обвивал
Простор долины.
Стояли клёны в тяжком забытьи,
Цветы пестрели,
С травой шептались ясные ручьи,
Струясь без цели,
Над нивой, над рекой обрывки туч,
Скользя, бежали,
И золотил их коймы поздний луч
Зарёй печали.
«Уныло плавала луна…»
Уныло плавала луна
В волнах косматых облаков,
Рыдала шумная волна
У мрачных берегов,
Уныло ветер завывал,
Качая ветви гибких ив, —
На мягких крыльях сон летал,
Тревожен и пуглив.
«Васильки на полях ослезились росой…»
Васильки на полях ослезились росой, —
Васильки твоих глаз оросились слезой.
Пробежал ветерок по румяным цветам,
Пробежала улыбка по алым губам.
И улыбка, и слезы, — и смех, и печаль,
Миновавшей весны благодатная даль!
«Мы устали преследовать цели…»
Мы устали преследовать цели,
На работу затрачивать силы, —
Мы созрели
Для могилы.
Отдадимся могиле без спора,
Как малютки своей колыбели, —
Мы истлеем в ней скоро,
И без цели.
«О, царица моя! Кто же ты? Где же ты?…»
О, царица моя! Кто же ты? Где же ты?
По каким заповедным иль торным путям
Пробираться к тебе? Обманули мечты,
Обманули труды, а уму не поверю я сам.
Молодая вдова о почившем не может, не хочет скорбеть.
Преждевременно дева всё знает, — и счастье её не манит.
Содрогаясь от холода, клянчит старуха и прячет истёртую медь.
Замирающий город туманом и мглою повит.
Умирая, томятся в гирляндах живые цветы.
Побледневший колодник сбежавший прилёг, отдыхая, в лесу у ручья.
Кто же ты,
Чаровница моя?
О любви вдохновенно поёт на подмостках поблекший певец.
Величаво идёт в равнодушной толпе молодая жена.
Что-то в воду упало, — бегут роковые обломки колец.
Одинокая, спешная ночь и трудна, и больна.
Сколько странных видений и странных, недужных тревог!
Кто же ты, где же ты, чаровница моя?
Недоступен ли твой светозарный чертог?
Или встречу тебя, о, царица моя?
«Утро ласковое звонко…»
Утро ласковое звонко.
Веет лёгкий воздух тонко
У склонённого чела,
И тоска души пугливой
В этой ласке шаловливой
Лучезарно умерла.
Ты воскреснешь скоро, злая.
Минет краткий праздник мая,
Яркий змей на небесах
Надо мною в полдень станет,
Грудь мне стрелами изранит, —
Ты придёшь в его лучах.
«Думы чёрные лелею…»
Думы чёрные лелею,
Грустно грежу наяву,
Тёмной жизни не жалею,
Ткани призрачные рву,
Ткани юных упований
И туманных детских снов;
Чуждый суетных желаний,
Умереть давно готов.
Грустно грежу, скорбь лелею,
Паутину жизни рву
И дознаться не умею,
Для чего и чем живу.
«Многоцветная ложь бытия…»
Многоцветная ложь бытия,
Я бороться с тобой не хочу.
Пресмыкаюсь томительно я,
Как больная и злая змея,
И молчу, сиротливо молчу.
У подножья нахмуренных скал,
По расселинам мглисто-сырым
Мой отверженный путь пролегал.
Там когда-то я с верой внимал
Голосам и громам роковым.
А теперь, как больная змея,
По расселинам мглисто-сырым
Пробираюсь медлительно я.
Многоцветная ложь бытия,
Я отравлен дыханьем твоим.
«Ландыш вдали от ручья…»
Ландыш вдали от ручья,
Сердце твоё томится и вянет.
Знай, дитя, что улыбка твоя
Не обманет.
Поздних цветов аромат,
Леса осенние краски.
Грустят улыбки, и грустят
Светлые глазки.
Отнята от раздолья морей,
Морская царевна на суше.
Душа твоя света светлей,
Изранена о грубые души.
«На серой куче сора…»
На серой куче сора
У пыльного забора
На улице глухой
Цветёт в исходе мая,
Красою не прельщая,
Угрюмый зверобой.
В скитаниях ненужных,
В страданиях недужных,
На скудной почве зол,
Вне светлых впечатлений
Безрадостный мой гений
Томительно расцвёл.
