На лучшую, как мне кажется, работу в своей жизни — на идеальное сочетание серо-голубого в глазах неправильного для меня человека. И этот человек на холсте так сильно похож на Марка, что у меня быстрее стучит сердце… Боже, я так соскучилась по нему! Я так хочу его видеть.

Простите, — девушка в слаксах напоминает о себе легким стуком в дверную раму, — еще раз спасибо, что позволили мне позвонить. О, — в следующий момент ее голос меняется, — извините мое любопытство, но вы, должно быть, художница, можно мне посмотреть? — она подходит ко мне и встает рядом, и я даже не успеваю запретить ей. Спрятать свою работу — не хочу, чтобы ее видели. Она слишком личная. К счастью, эта девушка чужая для нас…

Вы это сами нарисовали? — уточняет она, как будто бы, подобно мне, не верит в возможность создания чего-то столь совершенного.

Я утвердительно киваю — мне страшно от мысли, как много говорит о моем сердце этот портрет. Он буквально кричит «я люблю человека, который здесь изображен!» Его нельзя никому показывать, понимаю я в одночасье. Его нужно спрятать.

Я настолько погружена в свои мысли, что не сразу замечаю выражение лица незнакомки, которая продолжает молча всматриваться в черты любимого мною лица… Это выражение почти нечитаемо, оно как закрытая книги в глухой, светло-бежевой обложке.

Могу я купить этот портрет? — удивляет она меня неожиданным вопросом. — Я заплачу вам хорошие деньги.

Я не просто удивлена — почти ошеломлена и потому не сразу нахожусь, что ответить.

Я никогда не продавала своих картин, — наконец лепечу я. — Если хотите, я вам ее подарю.

Правда? — она вскидывает на меня не менее удивленные глаза. — Расстанетесь с портретом так просто… забесплатно?

Если вам он действительно нравится…

На самом деле я вовсе не хочу с ним расставаться — хочу смотреть на любимое лицо вечно. Но мне нельзя, нельзя поддаваться подобной слабости… И потому все лучше, чем спрятать его на чердаке, а потом тайком пробираться туда, чтобы полюбоваться им.

В нем чувствуется истинная страсть, — девушка касается кончиком пальца едва просохших теней на подбородке изображенного мною мужчины. — Вы знаете его лично или он просто художественный вымысел?

В том, как она касается пальцами холста, ощущается нечто интимное, почти эротичное, если хотите, это как несмелая ласка, желание… Я не могу отвести от этих пальцев глаз. В голове пульсирует, набухая некая мысль, которая пока еще не может обрести отчетливости…

Знаю лично, — отвечаю я ей. — Но рисовала я его по памяти. Это хороший друг нашей семьи.

Лгунья… лгунья… ты самая большая лгунья на Земле!

Друг? — повторяет незнакомка. — Вы очень хорошо изображаете… друзей, — секунду она молчит, продолжая изучать… моего мужчину. — Так я могу забрать эту картину или нет? — наконец уточняет она.

Да, конечно, — не могу отвести от нее глаз. Мне уже больше не хочется отдавать ей свою работу… отдавать ей Марка, но я пообещала. — Только краска еще не полностью просохла… и надо наложить закрепитель.

Вы передумали мне ее отдавать? — вскидывается она с неожиданной горячностью. — Я же сказала, что могу заплатить… Нет, деньги мне не нужны, — спокойно говорю я, — картина ваша.

Благодарю. — Она снимает холст с мольберта и идет к дверям, так ни разу на меня и не оглянувшись. Весь ее вид полон такого королевского достоинства: начиная от высоко вскинутого подбородка и заканчивая особой горделивой походкой — что я ощущаю себя жалкой замарашкой, которую вдруг поставили на место.

Вас зовут Вероника? — обращаюсь я к ее удаляющейся спине, пересекающей в этот момент порог нашего дома. — Вы невеста Марка, не так ли?

Она делает несколько шагов, а потом оборачивается… Глаза у нее блестят.

Бывшая невеста, — говорит она с горечью, которая так и сочится с кончика ее языка. — А этот взгляд, — кивок в сторону картины в руках, — вам удалось передать его идеально…

У обочины стоит красивый небесно-голубой автомобиль, и моя незнакомка… теперь уже знакомка, если быть точной, стремительно распахивает водительскую дверь и садится за руль. Портрет Марка занимает место на пассажирском сидении…

Смотрю им вслед и сердце сиротливо сжимается.

Когда вчера вечером Мелисса возвращается домой, все следы моего творческого буйства старательно отмыты и изничтожены, так что ничто даже не намекает на безумную маленькую музу, посетившую меня днем.

Тем лучше. Не стану же я объяснять дочери, куда делась написанная мною картина: «Подарила ее бывшей невесте своего нынешнего возлюбленного». Лучше не придумаешь!

Маттиас подарил мне вчера букет гладиолусов, я не очень люблю эти цветы, но само внимание не могло не польстить мне. Возможно, не все у нас еще потеряно, как знать…

Белые Марковы розы, преподнесенные мне Маттиасом в день выписки из клиники, превратились в цветочные мумии, и я с болью в сердце заменила их этими гладиолусами — как будто бы избавлялась от последних следов пребывания Марка в нашем доме.

Можно ли полюбить кого-то так сильно всего лишь за неделю?

Иногда, говорят, хватает и взгляда… а у нас был целый месяц почти магического — почему нет? — общения в клинике. Женщина в коме и ее пылкий поклонник! Я улыбаюсь. Все это звучит, как роман…

Ханна, — окликает меня старческий голос. Я оборачиваюсь.

Фрау Ридель? Доброе утро.

Старушка нынче облачена в сиреневый кардиган и в сиреневый же берет, ручной вязки, как я полагаю.

Подарок, — говорит она мне, заметив мой интерес к своему головному убору. — От подруги. Мы можем поговорить?

Я как раз выходила из детского садика, куда отвела Ёнаса поутру, и эта нежданная встреча разжигает мое любопытство, хотя я практически уверена, что говорить мы будем о Марке. Ну что ж, так тому и быть.

Пройдемте немного в ту сторону, — старушка указывает по направлению детской площадки, которая в это время дня обычно пуста, — там есть где присесть. Мои ноги нынче не те!

Мы молча пересекаем проезжую часть и движемся в указанном направлении.

Прекрасные деньки, — восторгается моя спутница, — одни из последних в этом году. Так называемое, бабье лето! Спешите насладиться им до следующей весны. — Потом она бросает взгляд на мой округлившийся живот и спрашивает: — Так когда у вас срок? Декабрь- январь, я полагаю?

Да, январь четырнадцатого.

Уже знаете, кто у вас будет?

Еще нет, хочу сделать себе сюрприз.

Та одобрительно кивает головой, и мы наконец добредаем до первой же лавочки, на которую и садимся.