Мама улыбается мне.
Именно так, дорогой. А теперь иди и приведи себя в порядок!
Есть, капитан! — салютую матери рукой, чмокаю ее в густо пахнущую духами щеку и быстро бегу наверх в свою комнату.
Там я с разбегу падаю на кровать и почти блаженно вздыхаю — сил на то, чтобы принять душ нет абсолютно, и я засыпаю прямо так, даже не успев раздеться…
Когда я открываю глаза, предзакатное солнце, неестественно желтое и почти болезненное, ярко светит в эркерное окно моей комнаты, — значит проспал я часов шесть, не меньше, решаю я, находясь еще в том пограничном состоянии между сном и явью, когда ты словно и сам не знаешь, где и зачем оказался…
Рядом на кровати вибрирует телефон — Вероника. Тянусь было ответить, но передумываю: в голове стоит туман, не хочется усиливать неприятные ощущения разговором с подругой. Она, наверняка, в бешенстве… Я игнорирую ее целый день. Усмехаюсь и стягиваю с себя футболку — возможно горячий душ поможет привести голову в порядок.
А это бы не помешало: перед глазами явственно стоит бледное лицо той, что лежит сейчас на больничной койке с забинтованной головой… Это странно, по крайней мере мне кажется это странным и эта странная странность меня тревожит. А потому я быстро принимаю душ, борясь с желанием позвонить в больницу и навести справки о Ханне Вебер: вдруг свершилось чудо и она пришла в себя — в конце концов я сдаюсь и набираю номер Зюдклиники…
Мы не даем никаких справок о пациентах по телефону, — сообщает мне женский голос на том конце провода. — Если вы ее родственник, то вам лучше приехать и поговорить с ее лечащим врачом.
Будто я и сам не знал, что мне именно так и ответят… Но, как говорится, попытка — не пытка; следовало отвлечься, и я решаю, что лучшим отвлечением в данном случае станет визит к бабушке… Я не видел ее с прошлой недели и именно сейчас нуждался в ней как никогда — по сути я всегда нуждался в ней, когда на душе становилось особенно тяжело — да и стоило сбежать из дома хотя бы для того, чтобы не столкнуться с Вероникой, которая вполне могла заявиться сюда в поисках моей персоны. Видеть ее не хотелось абсолютно… Стыдно признаться, но это, действительно, так.
Моя ба жила в большом «жилом комплексе для пожилых людей»: что-то вроде общежития с медперсоналом и стойкой ресепшена, в котором она поселилась четыре года назад. Здесь у нее была отдельная угловая квартирка с маленькой терраской и видом на городской парк, в котором по весне умопомрачительно благоухали магнолии. Здесь она чувствовала себя счастливой, но мне постоянно было немного стыдно за наш огромный дом, в котором для ба не нашлось места. И все из-за мамы — они никогда не могли найти с ней общего языка… А я был бы рад подобному соседству. Увы…
Ну и что это значит? — с порога произношу я, заглядывая в комнату старушки и наигранно хмуря брови. — Не успел я на пару дней отлучиться, как ты уже слегла с какой-то хворью… Ну это уж совсем никуда не годится! Здравствуй, ба, — целую ее морщинистую щеку.
Разом захлестывают воспоминания о том, какой красивой и совсем молодой она была когда-то, такой прекрасной, что представлялась мне феей… Теперь лицо этой шестидесятилетней женщины изборождено глубокими морщинами, и только ее ярко-голубые глаза по-прежнему лучатся умом и любовью — только это одно и осталось неизменным.
Здравствуй, мой мальчик, — отзывается она на мое приветствие чуть хрипловатым голосом. — Всегда рада тебя видеть, даже если ты с порога начинаешь меня отчитывать… Это, наверное, профессиональное?! — улыбается она мне. — Ну как, ты теперь у нас врач? Как прошли экзамены?
Ну, врач — это, пожалуй, сильно сказано, бабуля, — тихонько усмехаюсь я. — Сначала мне предстоит интернатура, ты знаешь…
Да, да, я помню, — она награждает меня хитрющей улыбкой, словно шаловливая девчонка, — твой папаша небось уже припас тебе местечко под своим крылышком?!
Невольно скриплю зубами: это та самая болезненная тема, которую бабушка неизменно поднимает в наших разговорах и которую я по возможно хотел бы и вовсе избежать — тема собственной несамостоятельности…
Что, зубы ломит от правды? — осведомляется бабуля, похлопывая меня по руке. — Ничего, правда, она, знаешь ли, как проститутка: все ее хотят, но никто ее не любит… — Бабуля любит крепкое словцо, и я невольно растягиваю губы в улыбке. — А кто еще тебе скажет правду, кроме меня?! — она слегка приподнимается на подушках, не обращая внимания на мою гримасу. — Никто. Уж точно не моя ненаглядная доченька… Хватит держаться за ее юбку, мой мальчик! Пора жить своим умом.
Ба, я вообще-то пришел тебя проведать, а не морали выслушивать, — вздыхаю я со значением. — Сестра Агнес сказала, ты приболела…
Плюхаюсь на стул рядом с кроватью — бабушка фыркает.
Это особа может говорить, что хочет… У меня просто небольшая ангина, а это и болезнью-то считать нельзя! — и уже мне: — А ты, молодой человек, не пытайся уйти от темы… — Тут она смотрит мне прямо в глаза и интересуется: — Что с тобой случилось? Ты какай-то другой сегодня…
Другой? — удивленно вскидываю брови. — C начала ты набрасываешься на меня с обвинениями в инфантильности, а теперь заявляешь, что я другой…
Заметь, это ты начал с обвинений прямо с порога, — улыбается старушка. — Так что случилось? Снова твоя ненаглядная Вероника? — слово «ненаглядная» старушка произносит таким ехидным голосом, что не остается никаких сомнений в тех чувства, которые та испытывает к названной особе.
Моя «ненаглядная», как ты выразилась, Вероника зовет меня замуж, — хмыкаю я под стать бабушкиному тону, — говорит, пора бы мне уже, мол, остепениться, а свадебные колокола, как я понимаю, прекрасно этому способствуют… Что скажешь? Соглашаться мне али нет? — насмешничаю я. — Ты-то давно велишь мне оторваться от мамкиной юбки, так что, я думаю, против быть не должна…
Изначальный игривый тон в течении этой короткой тирады как-то столь же быстро сбивается на унылый конечный аккорд, словно внутри меня проткнули отлично надутый воздушный шарик. Словно мысль о браке с Вероникой и есть та игла, что протыкает и мое собственное сердце… Почти реально ощущаю болезненный укол в левом желудочке своего кровеносного органа! Смешно.
И пока я борюсь со своими внутренними демонами, старушка, давно победившая каждого из них, вдумчиво изучает мое собственное лицо…
Ну, женитьба — дело неплохое, — наконец признает она, похлопывая меня по руке, — главное, чтобы избранница была подходящей…Твоя-то тебе подходит?
Выдыхаю с усилием:
Все сложно…
Ах, — та возмущенно взмахивает рукой, словно отгоняя назойливую муху, — все сложно лишь при отсутствии любви… А вот если любишь, — она мне подмигивает, — по настоящему любишь, внучек, — тогда легко ответить себе на один-единственный вопрос: а хочу ли я прожить с этим человеком всю свою жизнь или нет?
Хочешь сказать, я не люблю Веронику?
Это ты мне скажи, милый! Готов ли ты провести лучшие годы своей жизни рядом с этой высокомерной девицей с пайетками вместо мозгов?!
