В связи с серьезной дезорганизацией и слабой боеспособностью афганской армии (а зачастую ее нежеланием воевать с оппозицией) основную тяжесть вооруженной борьбы с вооруженными отрядами мятежников в начале 80-х годов вынуждены были нести наши войска. Боевые действия войск армии по борьбе с мятежниками в основном начались и проводились с января (отдельные столкновения). Однако если в начальный период нашим войскам приходилось сталкиваться с мелкими, разрозненными группами бандитов, то в конце апреля и в начале мая группировки противника и его боевой состав претерпели существенные изменения — они действовали более крупными силами и оказывали организованное сопротивление (провинция Кунар). В этот период совместно с частями ВС ДРА были подавлены очаги мятежей в районах Файзабада, Талукана, Баглана, Джелалабада и других городов, а также ликвидированы крупные вооруженные формирования оппозиции в Нуристане и Хазараджате.

В результате крупных поражений противника весной 1980 г. активность моджахедов по ведению открытых боевых действий значительно снизилась. Мятежники стали уходить от прямого столкновения с войсками и перешли к тактике засад, террора и диверсионным действиям, особенно на труднопроходимых участках дорог долин, а также в населенных пунктах, широко применяя минирование.

Война для советских солдат оказалась долгой и изнурительной. Но каждому достался «свой» ее кусочек. У каждого было «свое» время «свой» бой, «своя» высота, «своя» пещера и свои боевые товарищи. Поэтому каждый солдат вспоминает эту войну по-своему.

Какими они были, эти первые бои для наших ребят в Афганистане? С чем столкнулись, что видели и чувствовали советские солдаты? Они ведь жили и воспитывались в мирной обстановке, а убивать людей для нормального человека противоестественно и ох как не просто.

Но об этом мало думали те правители, которые их посылали туда — в чужую страну, на чужую войну, ради своих амбиций. Да и разве, скажем, тому же Брежневу и окружавшим его партийным функционерам было до чувств и страданий солдат и их близких, если они жили в совсем другом измерении и, казалось, что основной их заботой было получение как можно большего количества орденов и всевозможных званий, доводя при этом многие идеалы до абсурда и выглядя смешно в глазах народа.

Хочу в связи с этим познакомить с честным, откровенным рассказом бывшего рядового «кандагарской бригады» Ограниченного контингента советских войск в ДРА Николая Семенова, ныне проживающего в Феодосии:

«Я один из тех рядовых советских солдат, которые участвовали в первых боях с мятежниками (тогда мы называли их душманами) в марте-апреле 1980 г.

Разве забыть, как к вечеру растянутые силы отряда собрались на обширном выжженном плато. Впереди раскинулась долина одного из притоков Гильменда. По обе стороны речной долины у подножья мрачных гор как бы растворились неприметно разбросанные кишлаки.

На самом краю плато смутно вырисовывались очертания крепости. В наступающих сумерках мы успели рассмотреть ее стены. Подобные сооружения из глины часто попадались нам даже в самых глухих и диких местах, почти все они заброшены, некоторые из них служили некогда убежищем монахам-буддистам.

Штурм крепости был назначен на следующий день, 27 апреля 1980 года мы поднялись в четыре часа утра. Рассвет еще только занимался, в горах было прохладно, многие как спали, так и вылезли из бронетранспортеров в шинелях. Старший лейтенант Волков собрал роту перед походной колонной машин. Лицо его выглядело необычно, каким-то сдержанно-сосредоточенным; похоже, он мало отдыхал ночью. Сам он тоже лишен был обычной своей строгости и не столько доводил боевую задачу, сколько отечески нас напутствовал. Нам предстояло овладеть крепостью и вместе с афганскими подразделениями очистить от душманов лежащие в пойменной долине сады, где предполагалось скопление банд.

Самая главная задача, — сказал он в заключение, — не потерять ни одного нашего солдата. Лучше упустить десять душманов, чем лишиться хоть одного парня из роты…

Тем временем артдивизион уже начал огневую подготовку. Странно было думать, что это не учебные стрельбы, а настоящие, боевые, и что там где-то притаился невидимый враг. После нескольких залпов в крепостной стене образовалась брешь, пробитая специально для облегчения штурма. Батареи продолжали огонь, воздух сотрясал оглушительный грохот, перекатывающийся эхом в окрестностях, над крепостью вздымались клубы дыма и пыли. После небольшой паузы с воздуха начали атаку вертолеты. Реактивные снаряды с характерным шуршанием окончательно, казалось, уничтожили все живое, что еще могло там оставаться…

Наступила минута ввода в бой мотострелков. Раздалась команда: «По машинам! Вперед!» — и мы двинулись на штурм.

Наш бронетранспортер подъехал под самую стену. Один за другим мы выбрались из люков на землю и бросились в еще дымящуюся брешь.

Почти сразу стало ясно: душманы оставили крепость. И благополучно проскочив ее, мы спустились в долину. Между заболоченным лугом и обрывистыми склонами плато раскинулся сад, в котором росли невысокие деревья с непривычными красными плодами.

Наша маленькая группа растянулась цепью с дистанцией в три-пять метров и двинулась вперед. Каждую секунду мы ожидали появления врага. Для нас все было впервые, мы испытывали неизвестное доселе чувство, то ли это был страх, то ли возбуждение, то ли ожидание опасности. Позже мы постепенно привыкнем к боевой обстановке, но тогда впереди и где-то сбоку уже слышались частые выстрелы. Каким-то шестым чувством угадывалось, что здесь обстановка было уже гораздо серьезнее. Внезапно справа из-за кустарников возникла фигура в белой чалме, характерных для афганцев широких светлых шароварах и темной рубашке, подпоясанной кушаком, поверх которого была наброшена суконная безрукавка. Машинально я вскинул свой ручной пулемет и нажал на спусковой крючок. Тотчас и душман поднял свое оружие — английскую винтовку старого образца. Нас разделяло не более семи метров, выстрелы раздались почти одновременно, и он, пригнувшись, исчез с глаз так же неожиданно, как и появился. Наша группа продолжала медленно продвигаться вперед. Через несколько шагов между деревьями, но уже в другом месте, возникла фигура опять все того же душмана. Мы вновь обменялись выстрелами и вновь промахнулись буквально с нескольких метров. Все происходило быстро, в доли секунды, а между тем виделось мне как-то замедленно, точно в странном сне. Инстинктивно я стрелял не с пояса, а с плеча, не столько прицеливаясь, сколько прикрываясь оружием.

Мы прошли по саду около ста метров и уже начали огибать заросли кустарника, почти примыкающие к склону плато. «Коля! — крикнул мне командир отделения. — Обойди этот куст с той стороны! Чтоб не зашли нам в спину!» Слова его едва различались в шуме стрельбы. Я тотчас бросился исполнять приказ. За мной последовал автоматчик рядовой Куликаев.

Подойдя к зарослям, мы обнаружили узкий, искусно вырытый арык. Перед нами открывался как бы естественный зеленый коридор, стенами которого служили густой протяженный кустарник и склон горы. Протекая вдоль этого коридора, арык огибал гору и скрывался впереди, за выступом.

Бредя по колено в воде, мы обогнули выступ и в то же мгновение обнаружили засаду. Метрах в пяти впереди, в небольшой темной пещере, откуда выбегал арык, находилась группа бандитов, около семи-девяти человек. Из пещеры в нашу сторону был направлен пулемет, однако именно в этот момент залегший возле него душман отвернулся к своим и что-то им говорил. Я открыл огонь — жуткие предсмертные крики послышались в ответ.

Миша же Куликаев, словно тень следовавший за мной, оставался стоять по колено в воде. Его бледное лицо находилось совсем близко от меня, он яростно стрелял из автомата, добивая тех, кто оставался в пещере. «Сволочи! Сволочи!» — бормотал он сквозь зубы. Несколько мгновений я не мог отвести от него глаз, настолько поразил меня вид этого тихого, даже казавшегося в обычное время забитым деревенского паренька из далекой Карелии. Но вот, отступив в проем, он скрылся в лощине сада…