Полк базировался в долине реки Кокча, примерно в 5 км от города. Мы с командиром полка выехали в Файзабад для встречи с руководством провинции. По дороге встретили командующего провинциальным царандоем и поехали к нему в управление, чтобы предварительно согласовать отдельные вопросы плана. Там мы увидели группу крестьян из близлежащего кишлака, находящегося в зоне контроля местного главаря А. Басира. Одеты все крестьяне были очень бедно, но держались с достоинством.

Старший этой группы сухонький старичок, с деревянным протезом вместо левой ноги, рассказал, что пастухи пасли стадо недалеко от кишлака, когда подверглись нападению «шурави», которые убили и забрали семь коз. Тут же находились и эти пастухи, подростки лет двенадцати-четырнадцати. Одежда у них была, мягко говоря, своеобразная. Меня особенно поразило, что, несмотря на январские морозы, на босу ногу у них были надеты только резиновые галоши. Показав на одного пастушонка, старик сказал, что у него девять братишек и сестренок, отца убили, а он остался старшим в семье. Козы, которых забрали солдаты, были чужими, и ему теперь нечем за них рассчитываться.

Когда переводчик перевел нам существо жалобы крестьян, командующий царандоем сказал им, что как раз здесь находятся советские командиры и они смогут дать ответ на все вопросы. Мы, конечно, чувствовали себя в этой ситуации крайне смущенно.

Мы предложили афганцам слетать на вертолете на заставу, там на месте изучить обстановку, поговорить с солдатами и после этого уже будем принимать решения. Так и поступили.

Командир полка улетел с представителями афганцев на сторожевую заставу, а я остался, чтобы закончить работу, ради чего приехал к командующему царандоем, и поговорить с крестьянами. Из разговора с жителями кишлака выяснилось, что они постоянно страдают от нападений и подвергаются грабежам — забирают и правительственные солдаты, и моджахеды, и советские. Я смотрел на этих бедных людей и искренне жалел их. Ведь именно их мы, по идее, должны были защищать, а на самом деле обижали.

Спустя примерно два часа вернулся Башкиров и доложил, что факт грабежа подтвердился. Сначала, правда, все солдаты и лейтенант, старший на заставе, отрицали свою причастность к нападению на пастухов. И чтобы установить истину, командиру полка пришлось спуститься с горы, на которой располагалась сторожевая застава, и пройти через минное поле. Там на снегу он увидел следы, ведущие к кишлаку. Затем обнаружили казан с сырым мясом (в полку довольно длительное время были только мясные консервы, которые всем навязли в зубах), источник появления которого никто толком объяснить не мог. После этого солдаты сознались, что действительно убили четыре козы.

Старший кишлака стал требовать возмещения убытка в размере 10 тыс. афгани за каждую козу. Мы в принципе были согласны, но командующий царандоем сказал, что это слишком много и мусульмане так поступать не должны. В конце концов определили, что афганцам за каждую козу будет выплачено по 6 тыс. афгани.

Мы заверили крестьян, что возместим им убытки, и так как уже начинало темнеть, поехали в полк. По приезде в расположение полка командир собрал своих заместителей и рассказал им о случившемся. Стали обсуждать, как уладить этот эксцесс. Сначала хотели отвезти афганцам несколько мешков муки, сахара и других продуктов из полковых запасов, но потом решили, чтобы расплатился за все лейтенант, старший на заставе (сумма, которую надо было заплатить, составляла примерно его трехмесячную зарплату). Так потом и сделали, правда, солдаты тоже внесли свою долю.

Через день мы привезли деньги и отдали их старшему кишлака, как оказалось, он был неграмотным и на расписке, подтверждающей получение денег, поставил свои отпечатки пальцев. Однако не все подобные инциденты заканчивались так, чаще афганцы не получали ничего. Особенно много добра и денег «прилипало» к рукам громивших караваны мятежников спецназовцев, которые далеко не всегда сдавали захваченные при этом ценности и вещи. Проработав в Файзабаде десять дней, мы возвратились в Кабул, где результаты работы мною были доложены руководителю Оперативной группы МО СССР, а об инциденте проинформирован командующий 40-й армией.

Противниками Саурской (Апрельской) революции велась мощная антиправительственная и антисоветская пропаганда. Причем реальная жизнь часто подтверждала ее правоту, так как провозглашенные НДПА цели и задачи не осуществлялись, происходило дальнейшее ухудшение жизни и обнищание широких масс. Смерть и разрушения, страдания и лишения, вызванные гражданской войной, вынуждали людей с грустью вспоминать времена королевского правления и уповать на заверения оппозиции — прекратить кровопролитие после прихода ее к власти. Созданные НДПА государственные органы власти оказались неспособными не только установить контроль над значительной частью территории страны, но и защитить от террора даже те населенные пункты, которые хотели бы присоединиться к новому режиму.

Между тем в Афганистане да и в СССР многие прогрессивные руководители стали понимать: так дальше продолжаться не может. Для них, а не только для военных, тоже становилось все более очевидным, что решить внутриафганскую проблему военным путем невозможно. Этот путь вел в тупик. Не сразу, но все-таки было выработано убеждение, что нужны новые подходы и дополнительные шаги по разработке стратегии, способной погасить пожар братоубийственной войны. Была предпринята попытка решить эту проблему политическими средствами, путем переговоров. Однако были силы, прежде всего в США, которым было выгодно, чтобы Советский Союз как можно дольше вел эту войну.

После избрания Рональда Рейгана президентом США давление на Советский Союз на международной арене (в связи с афганскими событиями) заметно усилилось. Вот как оценивал тот период западный журналист Стивен Гэлстер в статье «Соперничество и примирение в Афганистане: каковы перспективы для соглашения?»: «Для того чтобы «отбросить» советские «приобретения» в Афганистане, как он их воспринимал, Рейган выступал за американскую помощь силам, сопротивляющимся марксистско-ленинскому правлению в этой стране.

Неудивительно поэтому, что так называемая «доктрина Рейгана» шла дальше «доктрины Картера» в Афганистане.

Администрация Рейгана превратила деятельность моджахедов в краеугольный камень своей политики в Юго-Западной Азии и в важную часть своей глобальной стратегии «отбрасывания» Советов.

Официально политика администрации Рейгана в отношении Афганистана заключалась в том, чтобы «исключить возможно более раннее договорное политическое решение там, для того чтобы осуществить вывод войск». Однако более внимательный взгляд на действия американцев в Афганистане показывает, что их политика в действительности заключалась в предоставлении моджахедам всего, чего те хотят в военном отношении, а также в преуменьшении перспектив договорного соглашения до тех пор, пока моджахеды были готовы сражаться. Эта политика была сформулирована в директиве национальной безопасности № 166 (NSDD 166), подписанной президентом в апреле 1986 г., в которой призывалось отбросить советские войска «любыми имеющимися средствами».

Результатом явилось то, что афганская программа помощи получила единогласную поддержку конгресса и выросла до гигантских размеров…»

Приведенные доводы известного журналиста отчасти проливают свет на то, почему не удалась попытка советских руководителей, в частности Ю. В. Андропова, осуществить вывод советских войск из Афганистана в более ранний период. Еще в 1980 г. после длительной работы по дипломатическим каналам, благодаря усилиям Генерального секретаря ООН, а также некоторых других стран (Индия), ДРА и Пакистан в конечном счете договорились о непрямых переговорах. СССР положительно оценил сам факт переговоров, хотя наиболее быстрым и эффективным средством решения спорных вопросов он считал прямой афгано-пакистанский диалог. Одновременно заявлялось, что в контексте политического урегулирования может быть рассмотрен вопрос о выводе советского воинского контингента, временно находящегося на территории ДРА.