На его глазах она повернулась и ушла в палатку. Его сердце заныло, он опустил бинокль.

– Оружие не показывать, – сказал на всякий случай Дмитрий.

– Какое оружие? – удивился Иван. – Все спрятали. У меня только нож. У Ал-Маса пистолет…

Три просторные палатки находились у подножия полуразрушенной каменной гряды. От самой крупной к ним бежали, размахивая руками, два человека. Ас-Зайдин снизил скорость, и оба бегущих тут же остановились, только белые кисти рук мелькали в воздухе. Из палатки вышла женщина, сердце Дмитрия тут же сбилось с ровного ритма.

Ас-Зайдин свернул в их сторону, машина медленно покатила, увязая в песке по самые-самые. Мужчины расступились, автомобиль въехал на расчищенное место. Здесь вместо песка на сотню метров в периметре простиралось каменное основание. Широкие ступени древнего камня сходили вниз. Там на таком же каменном дне виднелись брошенные в беспорядке лопаты и кирки.

Себ заговорил еще до того, как Дмитрий выпрыгнул через борт:

– Как хорошо, что вы подвернулись! У нас катаст­рофа!..

– Что случилось?

Одним глазом он смотрел на Виолетту. Та осталась у входа в палатку, на губах играла двусмысленная улыбка. Она не казалась ни взволнованной, ни встревоженной.

Себ сказал возмущенно:

– Я не знаю, что подействовало на этих дикарей! Вдруг собрались все, погрузились на грузовик и уехали!.. У нас работало двенадцать этих лакированных обезьян. То ли праздник у них какой, то ли жара им мозги… или то, что у них вместо мозгов, плавит?.. Тогда мы, американцы, покрепче, чем эти макаки.

Дмитрий спросил:

– Что вы хотите? Взять вас с собой?

– Нет, – испугался Себ, – тут мы такого накопали, тянет на пару миллионов долларов!.. Просто нам нужен грузовик и пара бочек бензина. Если вы сумеете сообщить… Нет, лучше пусть с вами поедет Виолетта, если это вообще возможно… Она знает, что и кому сказать.

Глаза его хитро сощурились, губы поползли в стороны. Дмитрий ощутил, как по телу прошла теплая волна. Он ­повернулся к Виолетте. Пронизанная солнцем, она тоже смотрела на него хитро и намекающе.

– Разве что сядет на колесо, – проронил он. – Нет, я лучше одного из своих людей оставлю с вами. А Виолетта займет его место.

Себ довольно кивнул, а Виолетта протянула разочарованно:

– Ну, настоящий мужчина предложил бы место у себя на коленях… Или ты боишься, что я помну тот бугор, что уже начинает выпячиваться?

Себ и Кон захохотали. Моджади и Ал-Мас переглянулись, в черных глазах росло презрение к этим существам. Ни мужчина, ни женщина не смеют говорить вслух, о чем кричат ишаки. Они могут только подумать… но даже мысли должны гнать.

– Он тебя поднимет, как на домкрате, – захохотал Себ. – Смотри, как бы ветром не сдуло!

Дмитрий сказал торопливо, скрывая смущение:

– Ал-Мас, останешься.

Ал-Мас поинтересовался лениво:

– А потом?

– Догонишь, – ответил Дмитрий. – Понял?

Ал-Мас кивнул:

– Понял. Где?

– В вашем убежище.

Себ посмотрел удивленно, но Ал-Мас уже выпрыгнул через борт, глазами указал Виолетте на свое место. Она с легкостью степного мотылька вспорхнула на заднее сиденье. Глаза боевиков выкатились, а щеки густо покраснели.

Мини-юбочка американки заканчивалась на уровне бедер, и, когда она перебиралась через борт, игнорируя дверцу, сидящим арабам открывались не только длинные красивые ноги, но и тончайшие трусики. Вообще-то Виолетта предпочла бы обходиться без трусиков, так свободнее и раскованнее, ближе к природе, но из-за необходимости всяких там прокладок трусиками все же пользовалась… Время от времени.

Дмитрий ощутил тепло на затылке, решил, что почудилось, но оказалось, что Виолетта, дразнясь, дует изо всех сил, смешно раздувая щеки.

Ал-Мас вскинул руку в прощании. Он понял безмолвный приказ. А чтобы догнать боевиков, вон у этих археологов стоит джип. Бензина в баке, как он успел заметить по стрелке, достаточно, чтобы домчаться до города.

Еще Дмитрий услышал, как Иван со знанием дела вполголоса втолковывал юному Ас-Зайдину:

– Где черт… это такой шайтан, не сумеет сам, туда бабу шлет. Не понял? Говорят, где дьявол не справляется, там справляются красивые женщины.

Горячий воздух завихрялся почти зримыми смерчами. Дмитрий хотел было опустить тент, но Виолетта запротестовала, предпочла ехать в открытой машине. Солнце жгло затылок и плечи, но она весело щебетала обо всем на свете, беспечная и раскованная, красиво закидывала хорошенькую головку, смеялась. На щеках появлялись милые ямочки.

Справа от шоссе появилась невысокая каменная гряда, неспешно поднималась, а через полчаса там уже вздымалась древняя крепостная стена. Трещины исполосовали ее сверху донизу, вдоль и поперек, вниз скатывались огромные глыбы. Дмитрий подумал, что, если бы от дороги не отгораживал глубокий ров, движение оборвалось бы через пару дней…

Он поймал себя на том, что глаза трусливо шарят по сторонам, а мозг лихорадочно ищет новую информацию, только бы не переваривать ту, которой он владеет сейчас. А Виолетта смеется, хохочет счастливо. Боевики криво улыбаются, но она их скованности не замечает, это ведь лакированные обезьяны, они всегда скованные, они о Фрейде не слыхали, они не умеют расслабляться, балдежиться, ни о чем не думать…

Он вздрогнул от ее удивленно щебечущего голоса:

– Почему свернули?.. Эта дорога прямее.

Боевики молчали. Дмитрий ответил после паузы:

– Мы не едем в город.

– А куда?

И снова Дмитрий ответил после паузы, борясь с собой:

– У нас тоже есть лагерь.

– Лагерь?

– Не такой большой, как у вас… археологов, но есть.

Он чувствовал за спиной настороженное молчание, затем ее голос снизился до трагического шепота:

– Это связано… как-то связано с твоей работой?.. Настоящей работой?

Дмитрий видел в зеркальце заднего обзора, как переглянулись Иван и Ас-Зайдин. Глаза Виолетты были широко раскрыты. На щечках проступил румянец, а загар так и не сумел сильно затемнить ее нежные щеки.

– В самую точку, – ответил Дмитрий мрачно. – В самую точку.

Каменная гряда медленно поворачивала на север. Автомобиль съехал с дороги, Моджади вел медленнее, их покачивало на ухабах и рытвинах. Стена выросла и заслонила небо.

У самого подножия белели две выгоревшие палатки. Навстречу машине побежал худой парнишка в бурнусе, весь в белом, похожий на средневекового ангела. Он был без оружия, все выглядело мирным, как и стена казалась монолитной, хотя именно в ее толще находились склады с оружием, радиоаппаратура, взрывчатка, даже обмундирование и фальшивые документы.

– Мир вам! – закричал юноша. Его узкое смуглое лицо расплылось в улыбке так, что стал похож на монгола. – О, нас посетила пери…

Он умолк в растерянности. Хотя он играл восторженного поэта, но это был сам Хаджи, умелый и беспощадный боец, фанатично преданный делу возрождения старых традиций ислама, именно тот, о ком было сказано: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы…» Он как чувствовал, что с возрастом ему придется остепениться, как и старшим братьям, вести дела своей фирмы, вовремя жениться на указанной родителями невесте и жить дальше остаток жизни в простейших радостях, радостях раба: обильной еде, среди послушных женщин, в развлечениях, услаждениях и бесконечном бездумном ничегонеделании… Возможно, в самом деле чувствовал, потому лез в самую гущу схваток, сражался, как молодой лев, но все никак не удавалось отдать жизнь за святое дело.

Виолетта легко выпрыгнула из машины. Еще двое крепких мужчин появились из палатки. При взгляде на них не скажешь, что они избрали жизненный путь, полный наслаждений плоти: оба сухие, жилистые, прокаленные солнцем и горячими ветрами. Оба уставились на Виолетту пристально, испытующе.