Когда она проходила мимо, охранник позвал игриво:

– Красавица, погоди!.. Веселая ночь еще не кончилась!

Хейла отмахнулась, пьяным голосом ответила весело:

– Мне мама не разрешает разговаривать с незнакомыми мужчинами.

– А мы не будем разговаривать, – откликнулся охранник.

Хейла удивилась:

– А что же мы будем делать?

Она уже прошла мимо. Коротенькая юбочка едва прикрывала трусики, тугие ягодицы красиво переливались из стороны в сторону.

Охранник застонал от желания, выскочил, догнал ее в два прыжка, схватил за руку.

– Погоди, красавица, – взмолился он. – Ты красивая, зачем красоту прячешь в ночи? Дай смотреть в твои глаза.

Хейла попыталась выдернуть руку, но дергала слабо:

– Ты рыжий. Не люблю рыжих…

– Я рыжий? – изумился охранник. – Да мои волосы чернее гривы вороного коня! Меня зовут Гасан, мы все черные…

Иссагил неслышно скользнул в будку. Второй охранник следил за напарником заинтересованно, отшатнулся, когда перед глазами возникло злое мужское лицо. Иссагил с силой ударил в нижнюю челюсть, его пальцы схватили падающего за волосы. Голова охранника откинулась, оголяя горло. Кадык под ударом хрустнул, как яичная скор­лупа.

Огоньки на пульте погасли. На всякий случай он отключил сигнализацию по всему дому и даже связь с ближайшим полицейским участком, выскользнул и перепрыгнул решетчатый забор.

Хейла и Мерилин втащили первого охранника в будку. Следом скользнула Фатима, в ее руках была большая сумка. Гасан еще не разобрался, что напарник не дышит, при выключенной сигнализации хоть глаза выколи, сказал игриво:

– Девушки… Если это военные действия, то почему бы вам не поступить с нами по праву победителей?

Хейла смолчала, а Мерилин, американка, дочь профессора Гарварда, переспросила:

– По праву победителей? Это как?

– Да изнасилуйте нас, – напомнил Гасан со смешком. – Это же неотъемлемое право победителей…

Мерилин фыркнула и отвернулась, Хейла бросила гневно:

– Мерзавец! В то время, как твои братья томятся в израильских тюрьмах, ты сидишь здесь, обвешанный ору­жием…

А Фатима хладнокровно предложила:

– А почему нет?

Солдат обрадованно хихикнул, толкнул в темноте ногой напарника:

– А зря я отказывался идти в дозор.

Тот молчал, не двигался. Гасан подмигнул Фатиме:

– Надеюсь, ты не передумаешь?

– Что ты, – сказала Фатима низким грудным голосом. – Нет, конечно же, дорогой… Я никогда не останавливаюсь на полпути.

Она вытащила из сумки огромный нож. Ее темные, как маслины, глаза любовно пробежали по острому, как бритва, лезвию. Оно нехорошо блестело в лунном свете. Затем ее взгляд задумчиво опустился на облегающие солдата бриджи, отыскал змейку.

Он вскрикнул дрогнувшим голосом:

– Что ты хочешь делать?

– Как что? – промурлыкала она. – По праву победителя…

Он осторожно перевел дыхание:

– Фу, я уж подумал…

– Только я садистка, – закончила она тем же мурлыкающим голосом.

Глядя на ее нож, он задвигал ногами, отодвигаясь, заговорил быстро и сбиваясь:

– Нет-нет, я пошутил!.. Я не стану! Да и не смог бы…

– Ах, – сказала она возмущенно, – это уже оскорбление. Предложить такое честной девушке, добиться ее согласия, а потом отказаться? Тем самым опозорив ее?.. Нет, это смывается только кровью. Закон гор… тьфу, песков!

Хейла и Мерилин быстро вытащили из сумки короткие десантные автоматы, взрывчатку. Надо спешить, Иссагил уже начал избиение этих штатовских свиней!

Деревья неслышно скользили навстречу, расступались, под ногами пружинил слой перепрелых листьев, смешанных с кедровыми иголками, над головой часто мелькали черные беличьи хвосты.

Тропка знакомая с детства, хоженая и перехоженная. Еще с полверсты – и впереди покажется родное село, а за спиной останется воронью на расклевывание мясо чужих людей…

Савелий, несмотря на свои шестьдесят восемь лет, бежал ровно, дыхание если и участилось, то чуть-чуть. Охотники в тайге почти не ходят – бегают, как лоси. Кто не бегает по таким просторам – останется голодным, семью ­тоже оставит голодной. За спиной слышалось такое же ровное дыхание, это Васятка, внук, чуть в сторонке бегут мужики из охотничье-промысловой артели.

Васятка на бегу подхватил кедровую шишку, лущит орешки. Савелий на бегу так вот не нагнется, да и не до орехов… В голове как молоточками стучит тяжелая мысль, что беда докатилась наконец и до их села. По радио все про олигархов, про натиск из-за океана, но вот волна дошла и до их тайги. Хунхузы проклятые… Ладно, сейчас отбились, но сердце вещует, что ненадолго. Это молодые все твердят про международное право, про правила войны, как будто можно придумывать правила, как убивать людей! Их либо не убивать, что лучше, конечно… а если уж убивать, то какие уж тут правила? Убивать надо так, чтобы другим не захотелось быть врагами…

Через час знакомая с детства тропка вывела в бамбуковую рощу, пересекла ее наискось. Заросли распахнулись, словно с гигантского окна отдернули пеструю занавеску. Полыхнул яркий свет на редкость солнечного дня. Старенькие дома с покосившимися заборчиками на миг показались новенькими, праздничными, какими были в тот день, когда первопоселенцы срубили их всего за двое суток…

Охотники вышли из леса, в тот же миг Савелий услышал высоко в синем, почти безоблачном небе быстро нарастающий свист. В следующую долю секунды землю качнуло. В сотне шагов впереди вспыхнуло пламя, словно ­выметнулось из земли. Савелию показалось, что небо раскололось от грохота, а в землю врезался новый Тунгусский метеорит.

Ядовито-багровое пламя, похожее на гнойный нарыв, пошло во все стороны страшным огненным валом. Дома и сараи рушились странно и жутко: загодя рассыпались, как спичечные, а вал огня затоплял уже груды битых досок, изломанных столбов. Страшно кричали сбитые взрывной волной коровы, козы, овцы, кудахтали куры, встревоженно гоготали гуси и пытались взлететь.

Дом на окраине, самый добротный и массивный, раскатился, остался только остов кирпичной печи. Мелькнули далекие человеческие фигуры, Савелий успел увидеть, как из груды щебня и битого кирпича поднялся здоровенный дед Семен, но в следующий миг волна огня накрыла и его.

Донесся жуткий грохот. Земля качнулась так, что Савелий не удержался на ногах, даже Васятка ухватился за дерево. Один из охотников, Игнат, со страшным криком метнулся к селу, его дом на глазах вспыхнул, словно факел.

– Назад! – заорал отчаянно Василий, его двоюродный брат. – Назад!

– Там все мои… – донесся удаляющийся крик.

Василий завопил вдогонку, попытался рвануться следом, но удержали Савелий и Пескарь, тоже дальний родственник Игната. Они кое-что слышали о современных бомбах страшной взрывной силы, о «точечных ударах», когда уничтожается все село или даже город, а пушка, в которую целились, остается невредимой.

В ясном небе ничего не мелькнуло, но потом вроде бы оттуда что-то блеснуло. Все происходило так быстро, что разум не успевал понять. Незримые самолеты пронеслись на страшной высоте, едва ли не за пределами атмосферы, как космические корабли инопланетян. Ракеты или крылатые бомбы выстрелили с такой скоростью, что за полетом пули проще уследить простым взглядом, и тут же село целиком, все эти десятки домов, сараи, конюшни, больница, кузница – все это подпрыгнуло, приподнялось, словно рука Бога пыталась забрать это сверкающее чудо к себе на небо…

Догоняя поднимающиеся дома, выметнулась черная волна мертвой земли. Догнала, утопила в черноте, а следом полыхнул белый неживой огонь. Из черной волны замедленно начали подниматься обломки стропил, крыши, красными точками мелькал на солнце битый кирпич.

Только сейчас донесся тяжелый грозный грохот. Земля вздрогнула, качнулась взад-вперед, словно лодка посреди озера. Деревья затрещали, вершинки тревожно колыхались. Над головой сухо щелкнуло, Савелий видел, как одну вершинку ударной волной все же сломило, она улетела по косой дуге дальше, зависла на ветках.