К ним подошел Ас-Зайдин, его выслушали, не сводя с юной американки взглядов, исчезли. Вскоре посреди площадки вспыхнул костер. Вообще-то еду давно готовили в палатках, современная технология позволяет перевозить целую кухню в уголке багажника легкового автомобиля, но, когда взметнулось оранжевое пламя, Виолетта счастливо захлопала в ладоши:

– Как здорово!.. Давно не видела такого ритуала!

– В самом деле нравится?

– Еще бы! Будем плясать вокруг огня?

– Ну… может быть.

Она засмеялась:

– А это не смутит их чувства?.. Все-таки дети Востока не такие сдержанные…

Он не сразу врубился, что она не представляет танцы вокруг костра иначе как голыми. Хотя понятно, с ее великолепной фигурой, чувственной и одновременно спортивной, это в самом деле зрелище…

Что меня к ней так тянет? – спросил он себя яростно и в то же время беспомощно. Ведь это же просто тоска по простому миру… Подспудный страх перед сложностями. Ведь она же не только любви не знает, у них даже секс упрощен!

Он кое-что вспомнил, в щеки бросилась краска стыда, однако волна горячей крови пошла изнутри. Он с удивлением ощутил, как при одном только воспоминании о ее теплом и таком податливом теле в брюках потяжелело, набухло. Его тело вовсе не возражает против упрощенного секса. Совсем напротив, совсем напротив!

Она тихо засмеялась:

– Ты бы видел свое лицо…

Он встрепенулся:

– А что на нем?

– Бедненький, – пожалела она. – Как ты можешь быть в таких… спецвойсках? Ты же весь как на ладони! У тебя крупными буквами написано, что ты меня хочешь, что ты бы меня сейчас раздел, поставил, повернул, попользовал, развернул еще как-то… не поняла, дай всмотрюсь получше…

Дмитрий перехватил ее руки:

– Эй-эй! Ты слишком хорошо нас понимаешь.

– Еще бы. – Ее смех был тихий, затаенный, полный древнего понимания сути мужчин, этих вечных самцов и только самцов. – Я все понимаю… Пойдем в палатку. Я сделаю все, что ты хочешь.

Он в смущении оглянулся на боевиков. Все занимались делами, на них никто не смотрел, но Дмитрий представил, как они будут возиться в палатке, сопеть и вздыхать, а по тонкому полотнищу будут скользить тени молодых мужчин, что будут ходить мимо, слышать, чувствовать…

– Нельзя, – сказал он с усилием, – неудобно.

Она засмеялась, ухватила его за руку:

– Ты что? Ну совсем дикий!.. Как будто они не понимают!

Да, понимают, хотел он сказать. Но не о всех вещах, которые делаем, принято говорить вслух. О чем-то и умалчивается. Правда, это же скованность традициями, а юсовцы – молодцы, они наплевали на традиции, что пришли из викторианской Англии, из эпохи парусных кораблей и пышных жабо. Сейчас жабо не носят, не нужны и эти жабо-манеры…

Все эти мысли суматошно и смятенно носились, сшибались, сталкивались в голове, а за это время он, оказывается, дал себя втащить в палатку, раздеть. Виолетта повалила его на пол, прижала плечи:

– Сдаешься?

Под толстым покрывалом, что заменяло ложе, сминался и принимал нужную форму горячий песок, мягкий и шуршащий. Дмитрий лежал навзничь, снизу шло сухое тепло, а сверху нависало девичье тело, гибкое и женственное, с мягкими валиками жирка в нужных местах и в то же время четко видными ребрышками на боках.

– Это еще посмотрим, – ответил он с усилием.

– Тогда сразимся! – сказала она весело. – Но я тебя побью!

Ее тело рухнуло, прижав его к горячему песку сильнее.

По ту сторону палатки слышались шаги, приближался и удалялся в другую сторону разговор, а если кто-то проходил с солнечной стороны, то по освещенной стене проходила угловая гротескная тень.

Да черт с ними, мелькнула раздраженная мысль. Почему, в самом деле, надо соблюдать эти смешные табу? Почему он должен стыдиться того, что лежит с обнаженной женщиной? Наоборот, пусть завидуют. В Виолетте словно бы воплотились все женщины мира: красивая, чувственная, ласковая, не требующая ничего взамен, готовая развлекать его, чесать и гладить, выполнять любые сексуальные прихоти… даже жаль, что у него их нет, а все так по-простому, без выпендрежа. И хотя сейчас она показывает ему все, что имелось в секс-арсенале человечества, он все равно чувствовал, что словно бы обманывает ее, притворяясь насытившимся…

А затем, после новой опустошающей тело волны, в черепе забрезжила другая мысль, слабенькая, но – другая. Ни фига, пискнула она, здесь не отыщешь нового. Да, мощнее этой страсти нет… наверное, нет, но это уже потолок. Ты уже достиг потолка. Сколько в него ни стучись, ни черта нового не создать, не придумать. Не потому, что человек еще слишком туп или нечуток – это для прыжка по звездам он еще слишком туп, а потому, что здесь… ни хрена больше нет. Хоть так ее поставь, хоть иначе, а оргазм все тот же…

По ту сторону палатки прошли двое. Сильный насмешливый голос Ивана произнес громко и отчетливо:

– Обед готов?..

– Заканчиваю, – ответил другой голос, – а ты смели пока кофе.

– Сделаю, – сказал Иван. – А кто не успел, тот опоздал.

– Да, – ответил голос от костра, – тогда поедим без опоздателей…

– Опоздунов, – поправил Иван. – Или опозданцев… черт, не выйдет из меня лингвиста…

Шаги удалились. Дмитрий с усилием поднялся, Виолетта лежала навзничь, раскраснелась. По всему телу пламенеют пятна от его безжалостных пальцев. Глаза сияющие, накусанные губы и груди разбухли и стали вдвое крупнее. Вытянутые соски торчат, как наконечники пуль, кожа блестит от влаги.

– Встаем, – сказал Дмитрий. – Слышала, что задумали эти мерзавцы?

– Обед без нас?

– Да.

– В самом деле мерзавцы, – согласилась она весело. – У меня тоже волчий аппетит. И хотя во всем моем теле не осталось ни единой целой косточки… ты просто зверь!.. к вашему котлу я поползу хоть на брюхе! Зато ух и наемся…

Костер горел, как показалось Дмитрию, особенно ярко. Солнце уже склонялось к закату, долина оказалась в гигантской тени. В накаленном воздухе чувствовалось ожидание ночи, поэтому огонь из бесцветного превратился в насыщенное золотом бешено полыхающее пламя.

Боевики сидели и лежали вокруг костра. Ал-Мас примостил на треноге кофейник. Так готовили кофе их далекие предки, открывшие целебные свойства этого напитка, пусть же и теперь так.

Иван настраивал гитару. Он тоже застыл и смотрел на приближающихся почти восторженными глазами. Они были просто красивы: мужественный и смуглый, как араб, Дмитрий, золотоволосая и чистая, как пери, Виолетта. Ее крохотная юбочка не скрывала ее наготу, она подходила к костру молодая, но уже созревшая, спелая, все ощутили зов молодой самки, готовой тут же раздвинуть ноги.

Едва Дмитрий с Виолеттой подошли к костру, Иван запел сильным красивым голосом. Пел он по-арабски, на ходу подставляя слова. То ли в нем умер великий лингвист, то ли такой шедевр никаким переводом не испоганишь, но слова звучали красиво и торжестенно:

Слушали его удивленно, только Ас-Зайдин переспросил, что такое «тайга». Иван объяснил, что это такая пустыня, на которой тесно-тесно растут огромные и толстые деревья, высокие настолько, что низкое небо опирается на их верхушки, а вместо раскаленного песка – снег, и жара такая, что птицы замерзают на лету и падают на промерзшую землю комочками льда.

Дмитрий похлопал Ас-Зайдина по плечу, тот откатился в сторону, Дмитрий и Виолетта сели в круг. Боевики смотрели круглыми глазами. Глаза Ас-Зайдина заблестели, он старался вообразить ту дивную сказочную землю, где птицы от жары на землю комками льда…

– А я еду за туманом, – повторил он мечтательно, – за… мечтами… и за запахом тайги… Как здорово!