Тут же следом выбежали еще двое, помоложе, но тоже с изрезанными морщинами лицами, оба простоволосые, с тронутыми сединой волосами. Заметив Гарримана, они присели за толстой валежиной, и только тогда из-за деревьев выбежали мужчины совсем молодые, почти подростки. У двоих головы были перевязаны белыми тряпками, свежая кровь выступала на бегу.

Один подбежал к Гарриману, плюнул ему на голову. Гарриман протянул к нему свободную руку, что-то говорил, Джозеф догадывался, что тот повторяет понятное на любом языке: доллары, много долларов, он даст много долларов…

Парень на бегу захватил растопыренными пальцами ветку. Та хрустнула, переломилась. Гарриман, что находился над грязной жижей по плечи, ушел под воду.

Ляхич зарычал, его автомат пророкотал коротко. Парень на бегу споткнулся, ружье выпало из рук. По тому, как он падал, Джозеф уже видел, что парень не подни­мется.

– Зачем… – прошептал он.

Вскрикнул, острая боль пронзила ногу. Он с ужасом увидел, как чуть выше щиколотки сапог разворотило. Из лохматой безобразной дыры толчками выплескивается кровь. Непроизвольно пошевелил ногой, закричал, заплакал от дикой режущей боли.

– Все, – прокричал он, – нас окружают!

– Мы отобьемся, – рыкнул Ляхич, – мы…

Он вскрикнул раньше, чем Джозеф услышал звук второго выстрела. Ляхич с перекошенным от боли лицом подтягивал ногу. На голени расползалось красное пятно.

– Надо сдаваться! – выкрикнул Джозеф.

– Нет, – отрезал Ляхич. – Помощь уже идет! Я слышал рокот вертолета!.. Нас ищут, нас найдут…

– Не успеют, – прошептал Джозеф, – эти нас изрешетят раньше. Они уже заходят и со спины… И тогда все.

Ляхич выругался, еще одна пуля ударила в край пня, срубила щепку и больно ткнула в бронепластину на плече. Джозеф плакал, автомат уже у ног, обеими руками нянчит раненую ногу. Мальчишка… Такие сцены в голливудских фильмах не показывают. Там любой рядовой и необученный солдат США идет через огонь и воду, пачками побивает тупых и не умеющих стрелять русских свиней, а сам ну ни царапины, ни соринки, прическа всегда на месте…

Он выругался еще, придавая себе твердости, охнул, начал подниматься. Руки он вскинул над головой, пальцы растопырил, показывая пустые ладони.

– Мы сдаемся! – крикнул он. – Мы сдаемся!

Джозеф прошептал:

– Сэр, вы… уверены?

– Разве ты не этого хотел? – ответил Ляхич одним уголком рта. – Ладно, надо тянуть время. Не может такого быть, чтобы нас не отыскали и не освободили… пусть даже в последнюю минуту… Мы сдаемся, сдаемся!

Джозеф поднял руки, начал медленно подниматься. Он тоже верил, что в последнюю минуту в небе появятся мо­гучие неуязвимые машины, зальют все огнем, уничтожат врагов, а их поднимут на борт, где командующий армией вторжения снимет со своей груди высшие ордена страны и перевесит на их забрызганные грязью и кровью боевые костюмы.

Все тело Ляхича осыпало морозом. Он чувствовал себя таким беззащитным, словно с него содрали одежду и выставили привязанным к столбу на холодном ветру.

Через некоторое время из темной зелени прозвучал грубый голос:

– Выходите!.. Вперед на открытое место.

Ляхич заковылял вперед. Джозеф попытался поддержать его, тот прошипел:

– Не прикасайся!.. Могут что-то подумать, не так истолковать…

Тот же голос скомандовал:

– А теперь лечь! Рылами вниз. Оба!

Джозеф поспешно рухнул, он видел в кадрах телепередач, как русские обращаются с захваченными, если те замешкаются выполнить все, что от них требуется. Ляхич из-за ранения в самом деле чуть замешкался, Джозеф услышал болезненный всхлип, майор согнулся от удара прикладом в низ живота. Уткнувшись лицом в мох, он слышал над головой глухие удары, затем рядом рухнуло тело Ля­хича.

Ляхич всхлипывал, задыхался. Из разбитого рта вытекала струйка темной крови. Джозеф хотел прошептать что-нибудь подбадривающее, но не рискнул, за переговоры можно получить ногой в голову. Эти охотники хоть явно не проходили службу в рядах русского спецназа, но действуют так же грубо и без оглядки на общемировые ценности.

Сильные руки похлопали его по карманам, сорвали бронекостюмы, снова обшарили, из тайных карманов вытащили пачки долларов. Ляхич сказал торопливо:

– Это аванс. Остальные получите, когда передадите нас нашему командованию.

Старший из охотников смотрел на пачку долларов на своей ладони со странным выражением. На миг Джозефу показалось, что старик плюнет на пачку зеленых бумажек и швырнет в болото, однако старик деловито сунул деньги в оттопыренный карман.

– Ладно, – сказал он, – пора идти… Васятка, готово?

Откуда-то сверху раздался звонкий голос:

– Тащите!

Вниз упала, раскачиваясь, веревка. Конец болтался в метре от земли, а другой конец исчезал в зеленой кроне. Мужчины, отложив винтовки, ухватились за веревку. Деревце затрещало, с великой неохотой начало наклоняться.

Джозеф всхлипывал, его трясло, лицом уткнулся в землю, страшась повернуть голову. Ляхич проговорил громче, стараясь сделать голос как можно убедительнее:

– Мы оба ранены. Понимаете? Нас нужно перевязать, пока мы не потеряли слишком много крови. За это мы вам дадим еще доллары… Понимаете?

Верхушку дерева пригнули к самой земле, привязали к вбитому в землю колу. Только тогда подросток с ловкостью обезьяны вскарабкался на другое дерево. Мужчины за опущенную веревку притянули и вторую вершинку к земле, закрепили.

Ляхич повторил громче:

– Вы поняли? Мне нужно перевязать ногу. Я истекаю кровью… Джозеф, ты что молчишь?

Джозефа трясло. Черный ужас пронизал тело с такой силой, что язык примерз к гортани, а перед глазами мелькали черные мухи. Он слышал голос майора, но горло перехватило судорогой.

Затем из темноты выступила поляна. Мужчины подошли с веревками в руках. Он видел, как дернулся Ляхич, когда его здоровую ногу начали привязывать к нагнутой вершинке дерева. Джозеф старался отвернуться, но глаза как завороженные смотрели, как вторую ногу Ляхича точно так же привязали к другой вершинке.

Старый охотник отступил на пару шагов. Глаза его с крестьянской обстоятельностью оглядели привязанного за ноги американца.

– Готовы? – сказал он. – На счет «три», поняли?.. Раз… два… три!

Двое парней ударили острыми ножами по туго натянутым веревкам. Вершинки взметнулись, унося майора. На доли секунды деревца поднимались вместе, потом вершинки начали расходиться в стороны.

Джозеф услышал душераздирающий крик. Крик начался еще на земле, задолго до того, как ужасающая боль рванула Ляхича за ноги в разные стороны.

Сверху полетели широким веером красные брызги. Деревья раскачивались, на вершинках болтались окровавленные половинки туши, похожие на те, что вывешивают на рынке. Вниз по листьям стекали красные потоки, сыпались внутренности, а кишки вывалились и растянулись вниз едва ли не до земли, похожие на спутанные пожарные шланги.

Старший охотник деловито посмотрел через голову Джозефа:

– Готовы?

Джозеф оглянулся. Молодые охотники со злыми лицами заканчивали пригибать к земле вершинки молоденьких березок. Настолько молоденьких, что могут не разорвать его пополам…

Он представил себе, как его взметнет, жуткая боль рванет в паху, как его тело раздерет пополам… и закричал жутко, дико, нечеловечески.

Когда десантный вертолет наконец добрался до места, с которого засекли сигнал маячка, на экране локатора еще мигал огонек. Пилот кружил над лесом, выбирая место, полковник лично сидел за крупнокалиберным пулеметом, пальцы вцепились в рукояти, а глаза цепко сканировали зеленую поверхность. Верхушки деревьев раскачивались под напором воздушной струи.

С другой стороны вертолета, где майор Кугельц точно так же вцепился в рукояти пулемета, донесся потрясенный вопль:

– Что это? Езус Кристос, я не могу поверить!

Кабину качнуло, на мгновение открылась крохотная полянка. Шум лопастей поднял целую стаю крупных ворон. На вершинке дерева закачалась окровавленная туша непонятного животного. Мороз проник в тело с такой неожиданной силой, что пальцы на рукоятях умерли и разжались. Всего секунду майор видел это, верхушки деревьев тут же качнулись обратно и закрыли поляну, лишь теперь он понял, что видел еще точно такую же тушу, похожую, как отражение в зеркале, и понял, что на верхушках молодых деревьев болтаются разорванные пополам человеческие тела…