Барс припарковался, и я аккуратно слезла с мотоцикла. Голова слабо кружилась от поездки, зато в груди было тепло и радостно, несмотря на то, что произошло сегодня. Пойти в кабинет директора и рассказать правду о Есине для меня было нелегким решением. Однако я понимала — если я не сделаю этого, Барса могут выгнать из школы.

Себе я говорила — я делаю это только потому, что не хочу остаться без его защиты и снова стать изгоем. Но было ли это так на самом деле? Может быть, я просто не хотела, чтобы Барс уходил?

Плохо помню, как я решилась на это. Как шла по коридору, сбежав с урока, как стояла перед дверью, собираясь с мыслями. Как ворвалась в приемную, как секретарша пыталась выгнать меня, а я все равно подбежала к двери и распахнула ее в тот момент, когда мать Есина рассказывала всем, какой у нее замечательный сын.

Было сложно говорить о том, что Есин издевался надо мной. Честно говоря, еще утром я не думала, что смогу рассказать о буллинге в школе взрослым или посторонним людям. Потому что это безумно стыдно — настолько, что начинаешь винить не тех, кто травил, а самого себя.

Да, я не рассказала о других, но и того, что я рассказала о Есине, мне хватило, чтобы начать задыхаться от чувства стыда. Но я боролась с собой. Старалась держаться уверенно, не плакала — на моих глазах не появилось ни слезинки, даже когда учителя расспрашивали меня обо всем. Я даже приняла извинения Есина, который при этом смотрел на меня с презрением. Он бы снова и снова унижал меня, если бы мог. Но рядом находились взрослые, а напротив него сидел Барс, и Есин лишь бормотал «извини-прости», потупив глазки в пол.

Из кабинета директора я вышла уставшая, но гордая собой.

Я смогла! Сделала! Пересилила себя!

Это моя маленькая победа.

— Ты уверена, что не хочешь ни о чем сообщать родителям? — спросила Ольга Владимировна.

— Нет, — улыбнулась я. — Все ведь обошлось. Не хочу тревожить маму. Пожалуйста.

Классная руководительница лишь кивнула.

— Полина, ты должна была сразу рассказать мне о том, что произошло, — мягко пожурила она меня.

Я пожала плечами.

— Если что-то подобное повторится, пожалуйста, сразу же расскажи мне, — попросила Ольга Владимировна.

— Не повторится, — бросил Барс, идущий рядом с независимым видом. — Я ведь рядом.

— Дима, ты, конечно, рыцарь, но, пожалуйста, перестань решать все проблемы кулаками, — строго сказала учительница. — Поверь, это не выход. Многое сходит тебе с рук только потому, что ты школьник. Станешь взрослым — все изменится. В мире взрослых все решает ум, а не сила, понимаешь?

— Нет, Ольга Владимировна. Все решают деньги, — отозвался Барс. И в эту минуту он казался взрослее, чем многие учителя.

Мы направились в берегу, и у меня дух захватывало от красоты. Бесконечно высокое нежно-голубое небо, наполненное облаками, речная гладь, по которой бежит рябь, блестящие крыши домов на противоположном берегу. Вместо дороги — широкая тропинка, справа — деревья с огненной и золотистой листвой. Осень в этом месте наступила намного раньше, чем в городе. Только листва еще не опала.

Мы неспешно шагали вдоль берега, и я только головой вертела в разные стороны. А Барс смотрел на меня. Когда я это заметила, то улыбнулась ему, и он вернул мне улыбку.

— Тут так красиво! — воскликнула я, делая фотографии и снимая видео. Они получались просто невероятными. — А почему людей так мало?

— Об этом месте немногие знают, — пожал плечами Барс. — Да и добираться не очень удобно. Обычно тут местные гуляют.

— А ты откуда узнал? — спросила я.

— Жил там, — кивнул в сторону Барс. Там, за деревьями прятались старые трехэтажные дома, больше похожие на бараки.

— И давно переехал?

— Давно. С тех пор, как мамы…

Он резко замолчал.

— Что? — удивилась я.

— Ничего, — отрывисто сказал Барс и, ускорив шаг, направился вперед. А я присела на корточки и сделала несколько коротких видео. Если смонтировать их и наложить подходящую музыку, получится классный ролик. А потом побежала догонять Барса. Правда, споткнулась о камень и едва не упала — ему пришлось меня подхватить.

— Аккуратнее, — нахмурился он, удерживая меня за талию, хотя мог уже отпустить. — Сорвешься вниз — костей не соберешь.

— Спасибо, — хрипло ответила, понимая, что автоматически схватилась за его плечо. И тут же убрала руку. В ответ Барс нехотя отпустил меня, и мы пошли дальше вдоль высокого берега.

Однако прошли недолго — я вдруг заметила качели для взрослых. И у меня загорелись глаза. Я захотела на них, хотя понимала, что сильно раскачиваться не стоит — так и с обрыва сорваться можно. Но если осторожно — почему бы и нет?

— Хочу, — восторженно прошептала я. Барс едва не закатил глаза.

— Тебе реально пять.

— Ой, отстань, ты такой душный иногда, я просто не могу.

— Чего? Душный? — возмутился он.

— Качаться можно не только в зале, — подмигнула я, стянула с себя рюкзак и всучила в руки обалдевшего Барса — ему ничего не оставалось, как взять его.

Я направилась к качелям, села и оттолкнулась ногами. На лице сама собой появилась улыбка, а за спиной — ощущение крыльев. Казалось, будто бы я лечу. А впереди — прекрасный вид на небо, реку и другой берег. Там, далеко за домами видно очертания гор, и кажется, что в этих горах прячется сказка.

Впервые за долгое время я почувствовала себя как дома. Легко и свободно.

Барс вдруг небрежно положил наши рюкзаки на траву — и почему парни порою такие беспечные? То вещи кидают на землю, то на ступеньках сидят? А еще каких-нибудь жуков голыми руками взять могут…

Сев на качели рядом, Барс тоже принялся раскачиваться. Ура, не выдержал! Понял, как это круто — качаться.

— Что, тебе тоже пять? — со смехом спросила я, сгибая и разгибая ноги.

— Глупость заразна, — ответил он наглым тоном.

— Сам тупой, — обиделась я. — Просто признайся, что ты душный! И не умеешь радоваться жизни!

— Посмотрим, — хмыкнул он, продолжая раскачиваться.

Сначала я не обращала на это внимание, однако, когда взглянула в его сторону, чуть не подавилась Барса так сильно раскачался, что подлетал почти параллельно земле.

У меня сердце ухнуло в пятки. Он что, с ума сошел?! Если сорвется, то улетит в пропасть!

Я остановилась, затормозив ногами о землю.

— Перестань! — закричала я, видя, что Барс продолжает раскачиваться. — Хватит, пожалуйста!

Он сделал солнышко. Один раз, второй, третий…

— Не надо! Ты уже упадешь! Дима! — испуганно закричала я.

Дима.

Я снова назвала его по имени. Второй раз за день.

И это подействовало. Он перестал раскачиваться. Замедлился. Остановился. Повернулся ко мне.

— Что?

Я бросилась к нему, вне себя от злости, которая сменила чувство страха. И ударила его по плечу.

— Ты с ума сошел?! — закричала я. — Так нельзя делать! Ты мог пострадать! Упасть в пропасть! Боже, Дима, ты сумасшедший! Никогда так не делай!

— Какая тебе разница? — спросил он.

— Что? — опешила я. — Какая разница? Я беспокоюсь о тебе, Дуболомина несчастная! Не хочу, чтобы ты пострадал!

На глазах появились слезы — в них будто стекло попало.

Я ударила Барса еще раз и еще, а он вдруг встал, поймал мою руку и обнял за плечи, сцепив руки за моей спиной в замок. Я моментально затихла, прижимаясь щекой к его груди.

— Ты идиот, — прошептала я, и мои руки сами собой сомкнулись на его поясе. — Такой идиот, не могу.

Я ждала, что Барс скажет мне что-нибудь, хотя бы одно слово, но он молчал, все так же обнимая меня. И в это мгновение он казался таким уязвимым, вовсе не крутым парнем, а одиноким подростком, что в груди что-то оборвалось.

Может быть, за маской самоуверенного типа, который ничего не боится, кроится другой человек? Одинокий, никому не нужный, не знающий, что такое любовь?

Потерянный.

Брошенный.

Несчастный.

Я ощущала это так хорошо, как могла ощущать свое собственное одиночество. Но у меня была мама, и бабушка, и кот, и друзья — пусть в другом городе. А еще воспоминания о папе, который всегда был со мной — я чувствовала это каждое мгновение. А у него? Что было у него? Я не знала. Я вообще ничего о нем не знала, кроме того, что о нем говорили другие.