— Не, ну мало ли. Кстати, как тебе моя новая рубашка? Нравится?

— Ничего так, — в ее словах звучит неприкрытый сарказм, умница.

— А мне нравится твой макияж. Смело. Ты молодец. Выделяешься.

Потом надо похвалить ее. И вот она уже краснеет от смущения и бросается в твои объятия. Уверенность в себе пошатнулась, но вроде как вернулась на прежнее место. И теперь ты — герой. Потому что эту уверенность подарил ей ты.

Но Стелла не смущается и не краснеет. Изучает меня беглым взглядом и хитро ухмыляется. А потом выдаёт:

— Врать ты не умеешь.

— Что?! Да нет же, я серьезно. Ну ладно, макияж и в правду… Перебор. Чуть-чуть переборщила. Я же даже глаз твоих не вижу, одна чернота. Но мне нравится твоё… Твой… Твои туфли!

Она морщит нос, как будто от меня воняет помоями, и я понимаю, что совсем растерялся. Как эта девка провернула такое?! Я ведь умею подкатывать к девчонкам! Да и рубашка моя нереально крута, мамка даже на диван упала, когда увидела. И она не притворялась!

— Завязывай с этой фигней, — отмахивается Стелла и указывает рукой на балкон. — Пойду подышу.

— Я с тобой!

Ситуацию срочно нужно исправлять. Что я скажу Ли? Что эта мышь меня отшила? Да никогда! Чтоб меня об асфальт размазало, этого не будет никогда! Я выполню приказ моей королевы, чего бы мне это ни стоило. Ерунда же.

Плетусь за Стеллой на балкон и ищу глазами Ли. Замечаю ее среди толпы. Она танцует. Как же она танцует, не передать словами. Так бы и застыл на этом месте и любовался бы, пока вся Вселенная не обратится в прах. Хотя нет. Вижу, как волосатые руки обхватывают за талию мою девочку, и меня вот-вот стошнит. Свежий воздух, действительно, не повредит.

На балконе холодно и очень тесно. Даже здесь лампы красного цвета. Не пойму, ритуалы они тут какие-то запрещённые проводят или что?

Стелла снова томно вздыхает, и я воспринимаю это, как призыв к действиям. Уже тяну к ней руки, когда она вдруг спрашивает:

— Ты собираешься рассказывать обо всем или нет? Не буду тебя отговаривать, просто хочу знать.

Руки возвращаются на родину. Как же девчонки любят попусту сотрясать воздух!

— Нет, не собираюсь. Я передумал. Но я собираюсь сделать кое-что другое.

Приближаюсь к ней, пока что прощупываю только обстановку. Ну же, давай, я же тебе нравлюсь, я же неотразим в этой дорогущей рубашке!

Конечно, она не против. Строит из себя недотрогу, замирает, но и не отстраняется, а это уже половина победы. Наши лица практически соприкасаются. Я с нежностью заглядываю в ее глаза, в них отражаются эти идиотские красные лампы. Она так же серьезно смотрит на меня в ответ, но внезапно ее щека начинает дрожать. А затем она хихикает. Хихикает, екарный бабай!

Поднимаю ладони кверху, делаю шаг назад и врезаюсь в дверь. Больно, между прочим, врезаюсь. А она уже не сдерживается, ржёт во всю глотку. Врезать ей охота, чокнутой такой! Ну зачем, зачем я согласился на все это? Разве непонятно, что раз уж она не повелась на меня, не поведётся и на других? Ее кукушка улетела далеко и надолго, возвращаться не собирается. Гиблое это дело. Ги-было-е. И унизительное.

— Слушай, если хочешь трепаться, — на выдохе говорит она, морда раскраснелась, тушь течёт, пугало, блин, огородное, — так трепись! Только вот давай без этого.

О, она решила, что я ее шантажирую. Либо обжиманцы со мной, либо я выдаю ее тайну всем подряд. Да кем она себя возомнила вообще?! Больно надо…

Разворачиваюсь и ухожу. Плевать вообще. С сумасшедшими я связываться не собираюсь. Себе дороже. Но что я скажу Ли? Что же подумает моя богиня, если я не смог выполнить даже такое пустячное поручение?

Ох, думай, Эдуард, думай. Не просто так природа тебя наградила таким умом и таким телом. Ты все сможешь.

Утром встречаю маму на кухне. Она, как ни странно, отрывается от своего компьютера и поднимает на меня глаза. Что-то новенькое. Меня так и тянет удалиться обратно в комнату, но она уже открывает рот, ничего не поделаешь:

— Доброе утро, соня!

— Доброе.

— Как вчера повеселилась?

Внезапно проявившийся интерес матери к моей личной жизни обескураживает и немного пугает. Я не позволяю себе расслабляться, жду подвоха, куда же без него.

— Нормально.

— Это хорошо, потому что тебе пора готовиться к отъезду. Я нашла чудное заведение, тебе понравится. Если хочешь, можешь даже закатить прощальную «тусовку». Или как вы там сейчас выражаетесь? Только, молю тебя, не тут.

Теперь понятно, с чего она такая радостная и разговорчивая. Только и мечтает вышвырнуть меня из своей жизни. Несмотря на то, что в последние дни мама предпочитала не нарушать тишину дурацкими словами, я догадывалась, что проблема с отъездом никуда не исчезла. Но почему-то эта новость все равно застаёт меня врасплох. Я не хочу уезжать.

Мысль о том, что мне придётся общаться с какими-то незнакомцами, вываливать содержимое моей души им на растерзание, вызывает головную боль. Но эта мысль не самая страшная. Впервые рядом с кем-то мне не хочется кричать. Впервые мне не приходится терпеть чьи-то прикосновения, они мне нравятся, более того, я жду их со сладким предвкушением, даже внутри все переворачивается и дрожит.

Появилось что-то, что удерживает меня на плаву. Я думала, такого и быть не может. И теперь я должна это бросить? И как я это сделаю?! Я не могу отказаться от этого. Я не могу потерять Ника.

— Я не поеду.

Стараюсь быть твёрдой и непоколебимой. Я — скала. Я — несокрушимая стена. Я — гранитная плита.

— Ты ведь помнишь, кто ты, верно? — мягко спрашивает мама, но я прекрасно знаю, что за этой наигранной любезностью скрывается дико растущее раздражение. — Ты — моя дочь. И я ещё раз повторяю, что именно я, только я несу ответственность за тебя.

К сожалению, она права. Бабушки не стало несколько лет тому назад. Мне не к кому бежать, некому плакаться и не с кем болтать по душам и распивать чаи. Она — мой единственный родственник. По крайней мере, это то, что мне известно.

— Поэтому, будь добра, слушайся меня, — продолжает мама, чинно подносит чашку с кофе к губам, причмокивает и впивается в меня взглядом, даже моргать перестаёт, для верности. — Смотри, что с тобой происходит? Я хочу, чтобы из тебя получился хороший человек. Но это невозможно при нынешних обстоятельствах. Поэтому я вынуждена…

Ох, вынуждена она! Ей было так сложно принять это решение, с ума сойти! Шумно выдыхаю и наклоняю голову. Я готова была умолять ее разрешить мне остаться здесь, но она меня разозлила, черт возьми, как же она меня бесит! Какая же я была глупая, когда сидела в соседней комнате и мечтала, что однажды мы будем делиться друг с другом секретами, как две подружки.

Она продолжает что-то говорить своим излюбленным тоном, который так часто заставлял меня чувствовать себя полным ничтожеством. Но я не слушаю. Просто прерываю ее на полуслове.

— Фиг с ним, с отцом, — говорю я. Мама удивленно раскрывает глаза и непонимающе сводит брови, — его нет, тут все ясно. Бабуля смотрит на нас с небес, тоже не вариант. Посмотрим, и кто же у нас остаётся…

Демонстративно поднимаю глаза к потолку и задумчиво тру подбородок.

— Что ты такое несёшь?

Ставлю локти на стол, наклоняюсь ближе к ней, чтобы уж точно все расслышала.

— Тебе плевать, какой человек из меня получится. И тебе так же плевать на то, что со мной происходит, а что именно, кстати, ты понятия не имеешь. Ты не хочешь жить со мной в одной квартире. Прекрасно. Отца у меня нет, бабули тоже, вот и возникает вопрос: кто у нас остается? Кто, блин, готов потерпеть меня до моего совершеннолетия?

Мама на секунду опускает глаза, вроде как смутившись, но мигом принимает прежний уверенный вид.

— Сбавь обороты, — строго произносит она. — Чуть потише, если можно.

У меня появляется нестерпимое желание содрать скатерть со стола, разбить все стеклянные предметы в этом помещении, садануть кулаком в стену на худой конец. Сделать хоть что-то, чтобы распирающие меня изнутри ярость и досада обрели свободу. Она не возражала. Я думала, она станет возражать. А ей действительно плевать. Почему надежда — такое живучее чувство?..