— Что привело тебя сюда, госпожа?

Я резко обернулась. У огня стояла старая женщина, она словно появилась из дыма. Я испуганно перекрестилась, и она ехидно ухмыльнулась в ответ. Яркие, похожие на ягоды терновника глаза блеснули на сморщенном, как сухое дикое яблоко, лице. Старуха казалась отвратительной. Коричневая, как грецкий орех, кожа почти сливалась с грязным коричневым платьем.

— Я не хотела потревожить тебя, матушка. Я была... — шаркая ногами, она подошла ко мне, и я потеряла голос.

— Хочешь заполучить мужчину в свою постель? — хрипло спросила старуха.

Залившись краской, я покачала головой и отступила назад, когда она приблизилась ко мне. Но она только рассмеялась, откинув голову и показывая два последних почерневших зуба.

— Может, у тебя был мужчина, а теперь ты хочешь, чтобы в твоём животе не стало его семени?

Она вытянула длинную тощую руку и прижала к моему животу, смеясь ещё громче. Рука через одежду обжигала, как лёд. Я отшатнулась.

— Нет, дело не в этом, — сказала она. — В твоём животе смерть, госпожа. Окаменевшие дети. Вот оно что, потому ты и пришла — окаменевшие дети.

Я отшатнулась, как будто она меня ударила. Почему она так сказала? Никто здесь не знал. Мне хотелось бежать, но ноги словно приросли к земле.

Она кивнула в сторону украшенного куста шиповника.

— Да теперь к моему порогу чаще приходят, чтобы получить детей, а не избавиться от них. И как говорят, ни у коров нет приплода, ни у овец и свиней. Земля больна. Люди забыли старую жизнь. Хотят взять от земли слишком много, а потом удивляются, почему она оборачивается против них. Но они знают, старая Гвенит может помочь им произвести потомство. Что ты мне принесла? Дар за дар.

— Мне ничего не нужно, — сказала я, наконец обретя голос. Я забрела сюда случайно, собирала травы.

Гвенит — я уже слышала это имя, но не знала...

— Ничего не приходит случайно. Раз ты не искала меня, значит понадобилась ей. Она способна позвать разными путями. Должно быть, она увидела что-то в тебе, — старуха тяжело посмотрела на меня. — Ага, я тоже это вижу. — Она указала на хижину. — Идём к ней.

Мне этого совсем не хотелось, но под пристальным взглядом старухи я подошла к двери и нырнула внутрь. Рваный серый свет проникал сквозь дыры в соломенной крыше. Утоптанный сырой земляной пол вонял мочой. С потолочных балок свисали пучки сухих трав, но их отвратительный запах не делал воздух приятнее. Лежанку из прошлогодних листьев папоротника возле угасающего очага покрывала куча тряпья. Я догадалась, что это старухина постель, жёсткая и холодная для старых костей. На закопчённых камнях у очага стояли железный чайник и несколько глиняных горшков. В доме не было ни сундука, ни даже скамейки, чтобы присесть.

Той, к кому привела меня сюда старая Гвенит, не было видно. Старуха, должно быть, заговаривается, совсем не удивительно, когда живёшь одна в таком месте. Может, вообразила, что в доме её ждёт давно умершая мать. Старики часто впадают в детство, им кажется, будто их близкие рядом и всё ещё живы. Словно призраки приходят за ними, чтобы увести за собой. Я повернулась к двери.

Уже на пороге меня остановил чуть слышный шорох. Я резко обернулась, сердце застучало, я отчаянно пыталась понять, что это, и боялась пошевелиться. Когда глаза привыкли к тусклому свету, я увидела, что угол хижины отгорожен куском ткани, как занавеской. Звук исходил оттуда. Я осторожно приподняла ткани кончиком ножа и ахнув отскочила назад.

В углу, поджав ноги, сидела девочка в тонкой рваной рубашке, спутанные рыжие волосы рассыпались по плечам. На бледном лице горели кошачьи зелёные глаза. Это была Гудрун. Она сидела совершенно неподвижно, но при этом всё её тело извивалось и корчилось. Я разглядела, что именно движется, и содрогнулсь от ужаса. Тело покрывали гадюки. Они сплетались вокруг неё, скользили в волосах, оборачивались вокруг шеи. Чёрно-жёлтые браслеты обвивали запястья. Девочка поднесла их к лицу, её розовый язычок замелькал, высовываясь изо рта и снова прячась, а змеи касались его своими языками. Внезапно она посмотрела прямо на меня. Губы раздвинулись, как в улыбке, но изо рта не исходило ни звука.

Я бросилась прочь из хижины и побежала с холма вниз, той же дорогой, как шла сюда, спотыкаясь и скользя на склоне, почти не обращая внимания на колючие ветки, цепляющиеся за одежду и ноги.

— Что случилось, Беатрис? За тобой как будто гнались демоны ада.

— Меня напугала старуха, она живёт там, наверху.

Кэтрин взглянула вверх, на склон холма.

— Наверное, старая Гвенит? Пега говорила, она живёт неподалёку, но я никогда не знала, где именно. Пега сказала, у неё есть дар ясновидения. Говорят, к ней опасно подходить близко. — Она испуганно посмотрела на меня. — Она тебя не прокляла?

Я покачала головой.

— Там была ещё старухина внучка.

Глаза Кэтрин удивлённо расширились.

— Ты видела Гудрун вблизи? Обычно она убегает прежде, чем кто-нибудь приблизится. Какая она?

Я покачала головой, вспоминая, что видела. Змеи! Это были настоящие змеи? Трудно что-то разглядеть в том полумраке. Кому не случалось, идя в полутьме по дороге, увидеть стоящую на пути старуху, которая вблизи оказывается сломанным деревом? Может, это был просто морок.

— Я... я не очень хорошо разглядела. Идём, ты же не хочешь опоздать к вечерне?

Я знала, что от страха опоздать хоть куда-нибудь, Кэтрин забудет о своём любопытстве.

По дороге к бегинажу мы увидели направляющуюся к воротам торжественную процессию. Четверо мужчин несли на носилках укутанное тело. Серый монах уверенно шагал впереди. Позади них безмолвно шли несколько женщин, одетых слишком хорошо для деревенских, но и не из Поместья. Не слышно было никаких стенаний или плача, только тяжёлое молчание. Маленькая печальная группа скорбящих выглядела жалко. Должно быть, тело принадлежало древнему старику, пережившему друзей и родственников.

Я схватила Кэтрин за руку и оттащила назад.

— Дождёмся, когда они повернут к церкви. Перейти дорогу похоронной процессии — плохая примета. Помолимся за отошедшую душу, кем бы она ни была.

Но, к моему удивлению, процессия не свернула к деревне. Вместо этого они подошли к входу в бегинаж и опустили носилки на землю. Монах потребовал впустить их, Привратница Марта, появившаяся изнутри, решительно захлопнула перед ними ворота, но они ждали, и мы тоже ждали, не желая приближаться, пока они не уйдут. Вскоре к ним вышла Настоятельница Марта с несколькими бегинками, которые занесли носилки внутрь. Монах и плакальщицы развернулись и медленно, той же дорогой, двинулись обратно, поддерживая друг друга, как в великом горе.

Кэтрин озадаченно посмотрела на меня.

— Почему они принесли к нам этот труп?

— Должно быть, я ошиблась, и это не покойник, а кто-то очень больной. Нам лучше поторопиться, Кэтрин. Целительнице Марте могут понадобиться эти травы.

Привратница Марта позвала меня, как только её острые глаза заметили процессию на дороге. Через окошко в воротах мы смотрели, как те люди медленно приближаются к нам. Даже отсюда я видела, что Андреа завёрнута с ног до головы, как мёртвая. Возможно, они боялись, что соберутся зеваки, если её узнают, или она сама попросила закрыть лицо, чтобы не смотреть на внешний мир. Казалось, процессия почти не приближалась, они еле ползли, как будто проделали долгий путь. Они несли святую женщину, но шли безрадостно, тяжёлой походкой. Должно быть, мне не всё о ней рассказали. Наконец, носилки поставили у моих ног. Завёрнутая фигура выглядела огромной, совсем не та тень женщины, которую я помнила. Может, это ошибка? Кого они к нам принесли? Я вопросительно взглянула на францисканца.

— В последнее время Андреа очень изменилась, — только и сказал монах.

То же самое говорила мне и Хозяйка Марта после Майской ярмарки. Надо было послушаться и ещё тогда навестить Андреа.