— Тогда, Настоятельница Марта, пока Османна решает для себя вопросы веры, мы не можем назначать её Мартой и позволять руководить другими.

В голосе Хозяйки Марты слышались триумфальные нотки. Она считала, что победила.

Неделя всеобщей безнаказанности в монастырях и аббатствах. Назначался Аббат бесчинств, монахи жгли старые сандалии вместо ладана, пили, сквернословили, портили воздух в церкви, пели пародии на гимны и ели черные пудинги во время шутовской мессы.

Настоятельница Марта со вздохом отложила перо.

— Как я тебе говорила на прошлой неделе, Османна, ты будешь работать в лечебнице, пока мы не выберем новую Марту. Мои указания не изменились.

Но я же не врач. Я могла поддерживать порядок и продолжать лечить имеющихся пациентов теми лекарствами, что назначила Целительница Марта, поскольку она чётко записывала, кому что следует давать. Но если кто-то придёт ко мне с новой болезнью или раной, я не буду знать, что делать. А как же сама Целительница Марта? Как мне лечить её?

— Но, Настоятельница Марта, когда же будет назначена новая Марта?

— Ты не слушала, когда я всем объясняла, что Святой Дух не указал нам, кто должен стать новой Мартой?

— Да, но...

— Тогда ты знаешь ответ.

Но в том-то и дело, что я не знала. Никто не знал, лишь шепотом бесконечно высказывали предположения.

— Единогласие означает, что Дух Святой наложил свою печать на наше решение, ибо он вкладывает свою волю в наш разум, — сказала Настоятельница Марта.

Но Марты не пришли к согласию. Говорили, что они спорили, и если все ожидали, что изберут Беатрис, значит, спор мог идти лишь о ней. Но кто же был против нее?

Беатрис была рассержена и уязвлена. Все свое время она проводила с Гудрун, не обращая внимания на взгляды и шепоток. Она и раньше нежно о ней заботилась, но сейчас, похоже, не занималась ничем другим, лишь возилась с Гудрун, как с новорожденным младенцем. Они часами лежали вместе в кровати, и если Гудрун удавалось ускользнуть, Беатрис бросала все свои дела и в любую погоду отправлялась в дом старой Гвенит искать девочку. Я не винила ее. Гудрун единственная не понимала, от какого унижения страдала Беатрис, и Гудрун не могла шептаться у нее за спиной.

Настоятельница Марта отозвала меня в сторону после того, как выступила перед всеми в трапезной. Напряженный голос и стиснутые челюсти выдавали, что она раздражена произошедшим на Совете Март. Ее распоряжения были краткими: я продолжу работу в лечебнице, пока не будет назначена новая Марта. Это будет моей единственной обязанностью, а Пега поможет.

Я испытала облегчение от того, что мне станут помогать, но часть меня хотела, чтобы это был кто угодно, только не Пега, а другая — радовалась, что это именно она. Мне хотелось объяснить ей, почему я убежала из сарая в тот день, когда она поцеловала меня, сказать, что не сбегу, если она сделает это снова. Но всякий раз, когда я пыталась к ней приблизиться, Пега уходила, делая вид, что занята.

Я часто ловила на себе её взгляд, когда ей казалось, что я поглощена работой, и тогда на моём лбу опять начинало гореть то место, к которому прикоснулись её тёплые губы. Я тысячу раз проклинала себя за то, что сбежала — это всего лишь поцелуй, а она только старалась быть доброй. Сотню раз за день я обдумывала слова, которые могли бы исправить случившееся, чтобы она снова начала разговаривать со мной, но даже в моей голове всё это звучало глупо.

— Настоятельница Марта, у меня нет навыков работы в лечебнице. Уверена, найдётся кто-нибудь, способный делать это гораздо лучше. Например, Беа…

— Чепуха!

Родинка на её подбородке дрогнула.

Если бы Настоятельница Марта жила во времена Ноя и Бог сказал бы ей, что собирается наслать потоп и разрушить мир, она просто сказала бы: «Чепуха». И Он не рискнул бы это сделать.

— Ты сильно разочаровала меня, Османна. Не ожидала, что именно ты откажешься взять на себя немного работы, зная, как нам это необходимо.

Я открыла рот, чтобы возмутиться — я вовсе не отказывалась от работы, но она не стала ждать ответа.

— Бог назначил тебе эту работу. Значит, Он научит тебя, как её выполнить. Думаешь, Целительнице Марте мастерство и знания добрая фея на крестины подарила? Она накопила знания долгими часами учения и труда. И ты приобретёшь нужные навыки, если постараешься.

Я понимала, что она не в настроении отвечать, но выпалила вопрос прежде, чем смогла остановиться.

— Настоятельница Марта, разве притча о талантах не учит нас, что все рождаются с разными дарованиями и должны использовать их, чтобы служить Богу?

Она выпрямилась, медленно поднялась с кресла — как отец перед тем, как ударить непослушного ребёнка — прошла мимо меня и остановилась у открытой двери, глядя наружу, на тяжёлое серое небо за стенами.

— Притча говорит не о дарованиях, Османна, а о монетах. Подарком можно распорядиться как хочешь, но хозяин потребует у слуги отчёта о вверенных ему деньгах. Монеты должны быть потрачены с умом, иначе они просто бесполезные кружки металла. Монета, о сохранени которой говорит Бог, это твой разум, Османна, твоя способность учиться. Не расточай его на остроумные рассуждения и пустые вопросы, а приобретай те знания, которые могут спасти твою душу и помочь ближнему. Читай травники, Османна, читай Псалтырь. Отложи изучение других книг до тех пор, пока не приобретёшь полную меру знаний, зрелость и трезвость ума.

Я ощутила, как горят щёки — понятно, о какой книге речь. Когда я призналась Настоятельнице Марте, что читала эту книгу, я ожидала, что она велит её уничтожить, в крайнем случае, отберет. Этого не случилось. Настоятельница Марта много раз говорила на проповеди о том, как глупо заставлять знание умолкнуть. Она всегда повторяла, что если слова на страницах — правда, её не уничтожить, сжигая книгу. А если ложь — рано или поздно Бог откроет её, всем на посмешище. Как бы её не сердила книга, она никогда не изменяла своим принципам.

Настоятельница Марта отвернулась от двери и, стиснув губы, пристально смотрела на меня. Я раздражала её с той минуты, когда она впервые увидела меня в отцовском доме. Что бы я ей ни говорила, это всегда было неверно, но я не могла молчать. Я должна ответить, даже если она заявляет, что разговор окончен. Но на этот раз мне хотелось, чтобы она поговорила со мной, серьёзно поговорила. Мне так много хотелось узнать. Что она чувствует, держа тело Христово в момент преображения? Ощущает ли присутствие Бога? Может, это убедило бы меня, что так важно есть эти маленькие хлебные диски.

Настоятельница Марта, как будто внезапно ослабев, ухватилась за дверной косяк.

— Османна, я понимаю, что ты ещё очень молода. Понимаю, что в твоём возрасте лечебница — это тяжёлая обязанность. Но ты всегда можешь спросить совета у других. Тебе не придётся нести этот груз одной. В этом вся суть бегинажа — ни одна женщина не остаётся один на один со своей ношей. Но знай: я не доверила бы тебе эту задачу, если бы не была уверена, что она тебе по силам. Я убеждала других, что ты способна с ней справиться, и поверь, многие думают иначе, так не позорь меня перед ними, Османна. Я этого не прощу.

— Уильям, твой отец дома?

Стоящий в дверях мальчик нерешительно оглянулся через плечо и наконец чуть отступил в сторону, так что я смог протиснуться мимо него в дом. Там, как и во всех домах Улевика, отвратительно воняло навозом и гнилью. Размокший камыш собрали с пола и гниющими кучами бросили на улице. Но земляной пол и стены насквозь пропитались после потопа грязной водой с экскрементами и содержимым помоек, так что невозможно избавиться от вони.

Алан сидел, согнувшись над чадящим очагом. От огня над сырым земляным полом поднимался леденящий душу холодный пар, липкий и зловонный. Взгляд у Алана был рассеянный, руки слегка дрожали. После потопа я наблюдал такое у многих деревенских.