Одиноко лежащая на земле девочка судорожно вздрогнула и перевернулась. Даже под грубой рубашкой было заметно, что живот у неё раздут, как у утонувшей овцы, покрасневшее лицо скривилось от боли. Девочка вскрикнула, из неё снова полился поток зелёных испражнений. Но глаз она так и не открыла.

Хозяйка Марта крепко сжала мою руку.

— Раз они требуют реликвию, лучше мне сходить за Настоятельницей Мартой, она должна узнать. А ты пока забирай к нам ту девочку, раз брат бросил её здесь на наше попечение. Уверена, что хоть этот ребёнок будет благодарен за теплую комнату и сухую постель.

Вокруг только чёрная вода. Ноги отяжелели и не могут двигаться. Я не в силах освободить руки. Я застряла в ловушке, а вода прибывает. Она тонкими ручейками струится у ног, как паучьи лапки. Вода ползёт вверх, к животу.

— Ма, забери меня отсюда!

Почему она не приходит? Мне холодно, холодно. Зубы стучат, и я не могу согреться. В воде плавают страшные чудища с огромными зубами и клювами. Острые клювы колют и рвут, а я ничего не могу сделать, не могу поднять руки.

— Не оставляй меня здесь, Ма. Где же ты?

Вода поднимается. Во рту пересохло, я хочу выпить воды, но из глубины мне в лицо бросаются клювы. Острые, обжигающие, горячее, чем раскалённые клещи. Там, в воде, Чёрная Ану, она грызёт мой живот огромными зубами. Она пожирает меня.

— Мне больно, больно... Ма, прогони её!

— Тише, детка, тише. Ей становится хуже, Османна. Я видела детей в таком состоянии. Когда болезнь заходит так далеко, ничем помочь уже нельзя.

— Продолжай обтирать холодной водой, Пега. Надо охлаждать её, она горит.

— Мама?

— Твоей мамы здесь нет, детка. Тебя к нам принёс брат. Пожалуйста, постарайся ещё немного выпить, это тебе поможет.

— Оставь, Османна. Её снова вырвет, от этого только хуже. Ты больше ничего не можешь сделать, эту ночь она не протянет. Пусть отдыхает.

— Нет, Пега, она не умрёт. Я не дам ей умереть.

— Дети умирают, ничего не поделаешь. От этой болезни ничто не спасёт.

— Есть другой способ... Я помню... Я видела, как Целительница Марта однажды делала это с ребёнком, который не мог пить молоко. Переверни её на живот, Пега. Раз не лекарство не проходит вниз, может, получится вверх.

Отшельница и сестра святого Гутлака, святая Пега жила неподалеку от Кроуланда. Когда Гутлак понял, что смерть близка, он позвал сестру на свои похороны, и чтобы туда добраться, Пега поплыла вниз по реке Велланд. После кончины брата она отправилась в паломничество в Рим, где и умерла.

Все не сводили глаз с белой облатки, поднятой над головами — в ней, такой маленькой, заключены присутствие и суть самого всемогущего Бога, создавшего небо и землю. Я держу в руках каплю воды, в которой весь океан, искру огня целого мира.

— Salus, victoria et ressurrectio nostra.

Священное таинство, преобразующее хлеб в моих руках по моему слову в Его подлинную плоть. В этом бессмертие наших душ, всё наше бытие. Мои руки стали руками Христа, я поднималась вслед за ним на божественную высоту. Но там, наверху, было пусто. Босая и одинокая, я стояла в священном месте и видела пустыню. Ответ на все мои молитвы и просьбы — лишь гулкое насмешливое молчание. Для них я могла превратить хлеб в плоть, но в моём рту он обращался в пыль. Рука дрожала, и капельки красного вина проливались на белое одеяние.

Я чистила церковную утварь, когда увидела, что Османна встала и идёт к двери. Я окликнула её, и она остановилась, не оборачиваясь. Она колебалась, это явно был момент неповиновения. Потом Османна обернулась и смиренно подошла ко мне, изображая покорность. Я уже давно думала об этом, но так и не решила, с чего начать. Я свернула льняное одеяние. На него попало вино, и на белом камне алтаря осталось маленькое кровавое пятно. Я налила на пятно воды и потёрла, но оно не сходило.

— Вы хотели дать мне какую-то работу, Настоятельница Марта?

Господи, неужели она не могла хотя бы подождать, пока я начну разговор? Османна стояла с руками за спиной, выжидающе глядя на меня. Голова наклонена, брови вопросительно подняты. Она и в самом деле не понимает, зачем я попросила её остаться?

— Османна, ты заметила, что сегодня вечером восемь женщин не подошли принять гостию?

Она молчала, избегая моего взгляда. Похоже, у неё еще сохранилось какое-то уважение ко мне. Уже неплохо.

— Я ушла в молитву, Настоятельница Марта... Я не следила, кто выходил вперёд. Но мы ведь и не должны смотреть...

— Ушла — подходящее слово, Османна, сейчас ты именно в таком состоянии. Я наивно полагала, что тебе хотелось лишь прийти к большему пониманию священного таинства, но ты не только не вернулась со смирением к трапезе нашего благословенного Господа, ты побуждаешь других следовать твоему примеру, отвращаясь от него. — Я вдруг поняла, что расхаживаю по часовне взад-вперёд, а мой голос почти перешёл в крик. Я постаралась говорить спокойнее. — Не всех женщин Бог благословил таким умом, как тебя, Османна. Они довольствовались своей верой, а ты умышленно подрываешь её. Борьба с сомнениями — часть жизни в вере, но она не должна происходить открыто, чтобы не заражать других ядом сомнений...

— У меня нет сомнений, Настоятельница Марта.

Она стояла с раскрасневшимся лицом, глядя прямо на меня, стиснув руки, как будто старалась удержать над ними контроль. Так Османна смотрела в тот день, когда я впервые встретилась с ней в доме отца. Я начинала думать, что, в конце концов, относительно дочери он не так уж и ошибался.

— Нет сомнений, Османна? Что ж, прости меня, вижу, твоё благословение выше, чем у всех божьих святых. Никто из них не стал бы так утверждать.

— Я не имела в виду... Настоятельница Марта, вы сами говорили, что наши души могут прямо обращаться к Богу, а он к нам. И между нами не нужен кто-то третий.

Милостивый Боже, прости эту девчонку.

— Мне не нужно напоминать о том, что я сказала, Османна. Может, я и кажусь тебе древней старухой, но уверяю тебя, мой разум пока при мне. Я польщена, что ты так внимательно меня слушала. А если так — твой отказ принимать Его благословенное тело ещё более необъясним. Бог духом своим возложил на меня руку, как и на всех своих слуг, чтобы мы могли освящать хлеб и вино. И даже ты, Османна, когда-нибудь сможешь сделать это, если...

— Нет! Вы не поняли!

Как она смеет повышать на меня голос, здесь, в часовне? Но, по крайней мере, это доказывает, что мои слова пробили броню её самомнения. Я не мигая посмотрела ей в глаза, и у неё наконец-то хватило совести опустить взгляд.

Османна глубоко вздохнула.

— Понимаете, Настоятельница Марта, в этом-то всё и дело. — Она говорила неестественно медленно, словно старалась удержать свои чувства. — Вы говорили... я имела в виду... разве Бог не дух, и мы не духом должны поклоняться ему? Так зачем нам есть этот хлеб? Почему этот кусочек из пшеницы с водой должен поддерживать нас больше, чем те буханки, что мы каждый день режем в трапезной? Нас хранит только вера, и она не нуждается в материальном подтверждении. Так вы мне говорили.

— Мы делаем это по приказу нашего Господа. Этого тебе должно быть достаточно. Разве Авраам возражал, когда Бог приказал ему принести в жертву сына?

— Когда женщины побоялись взять к нам Ральфа, вы... вы сказали, Бог в каждом из нас, Настоятельница Марта. Но если Бог уже во мне — зачем принимать Его плоть в своё тело? Всё, что мне нужно сделать — протянуть за спасением руку и взять его. Чтобы получить спасение, мне не нужны ни вы, ни кто-то другой. — Османна вздёрнула подбородок, как будто ей принадлежал весь мир.

Мне потребовалось собрать все свои силы, чтобы не дать ей пощёчину.