Время после смерти бедной странницы словно кошмарный сон осталось в памяти детей. Они не знали, долго ли, коротко ли оно тянулось, но помнили, что дома у них пошли одни сплошные похороны. Все их братья с сестрами поумирали друг за дружкой, и их похоронили. Умерло-то их четверо, так что похорон было ровно столько же, но детям казалось, будто смертей было куда больше. А под конец в лачуге стало так тихо и так тяжко, словно там каждый день справляли поминки.
Матушка-то еще чуточку держалась, не падала духом, но отец стал вовсе на себя не похож. Он не мог больше ни шутить, ни работать, а сидел с утра до вечера, закрыв лицо руками, погруженный в свои думы.
Однажды — после третьих похорон — отец разразился дикими речами, напугавшими детей. Он сказал, что не может понять, за что на них обрушилась такая беда. Они ведь сделали доброе дело, когда помогли больной женщине. Неужто зло в мире сильнее добра? Матушка, которая уже покорилась судьбе, пыталась образумить отца, но не могла склонить его к смирению.
Через несколько дней они потеряли и отца. Нет, он не умер, он просто ушел, неведомо куда. Захворала старшенькая девочка, ее-то отец всегда любил больше всех других детей. А как увидел, что и она вот-вот умрет, сбежал из дому ото всех бед. Матушка твердила одно: отцу так лучше. Она боялась, как бы он не свихнулся — недолго и в уме повредиться, думая, что бог позволяет жестокому человеку сотворить столько зла на земле!
После того как отец ушел, они совсем обеднели. Сначала он посылал им деньги, но потом, верно, дела его пошли худо, и он перестал помогать семье. А в тот самый день, когда схоронили старшую сестру, матушка заперла лачугу и ушла из дому с двумя оставшимися у нее детьми. Она отправилась в Сконе, чтобы наняться на свекловичные поля, но получила место на сахарном заводе в Юрдберге. Матушка была великая труженица, нравом веселая, прямодушная. Все ее очень любили, а многие удивлялись, как она может оставаться такой спокойной после всего, что перенесла. Но матушка была человек большой силы и терпения. Когда же кто-нибудь заговаривал с нею о двух чудесных детях, которых она привела с собой, она только повторяла: «И они вскорости помрут!»
Говорила она это без дрожи в голосе, без единой слезинки в глазах. Она уже не ждала ничего, кроме плохого.
Но получилось не так, как думала матушка. Болезнь сразила не Осу с Матсом, а ее саму, и сразила много быстрее, чем четверых детей. Пришла матушка из Смоланда в начале лета, а еще до осени оставила Осу с Матсом одних на всем белом свете.
Во время болезни матушка не раз повторяла детям, чтобы они запомнили: она не раскаивается в том, что позволила хворой женщине остаться у них. Ведь умереть не страшно, если поступаешь справедливо. Все люди должны умереть, это неизбежно. Но от самого человека зависит, умрет ли он с чистой совестью или нет.
Перед тем как уйти навеки, матушка попыталась пристроить детей. Она попросила оставить их в каморке, где летом они жили втроем. Если только у детей найдется пристанище, они никому не будут в тягость. Она знала, что дети смогут сами прокормить себя.
Осе с Матсом позволили жить в каморке, когда они пообещали пасти за это гусей. Нелегко ведь найти малышей, которые хотят взяться за такое дело! И все получилось, как думала матушка: они смогли сами себя прокормить. Девочка умела варить леденцы, а мальчик — вырезать из дерева игрушки, которые они продавали в окрестных усадьбах. У детей была торговая жилка, и вскоре они начали закупать у крестьян яйца и масло, а потом продавали их рабочим сахарного завода. Они были такие честные, надежные и обязательные, что им можно было доверить все на свете. Девочка была старше, и когда ей исполнилось тринадцать лет, она, такая тихая и серьезная, была разумна, точно взрослая. Мальчик же любил болтать и веселиться; сестра говаривала, бывало, что он гогочет, как гуси, которых пасет на полях.
Дети прожили в Юрдберге уже несколько лет, когда однажды вечером в местной школе читали лекцию. Предназначалась-то она для взрослых, но среди слушателей сидели и двое смоландских ребятишек. Сами они себя за детей не считали, да едва ли это могло прийти кому-нибудь в голову. Лектор говорил о страшной болезни, чахотке, которая каждый год убивала столько людей в Швеции. Говорил он ясно, доходчиво, и дети понимали каждое его слово.
После лекции они стали поджидать лектора возле школы. Когда же он вышел, дети, взявшись за руки, торжественно подошли к нему и спросили, не могут ли они с ним потолковать.
Чужой человек, видать, изумился при виде этих розовых округлых ребячьих лиц. Но дети говорили с ним так серьезно, как пристало бы людям втрое старше их. И он выслушал их очень сочувственно и внимательно.
Дети рассказали ему обо всем, что случилось у них в доме, а потом спросили лектора, не думает ли он, что их матушка, сестра и братья померли от хвори, о которой он рассказывал. «Вполне вероятно, — ответил он. — Вряд ли это могло случиться от какой-нибудь иной болезни».
Но если бы матушка с отцом знали то, что детям довелось услышать нынче вечером, они могли бы поостеречься. Сожги они одежду, которая осталась после странницы, выскреби и вымой лачугу дочиста, не пользуйся они ее постельным бельем, все те, о ком так горевали нынче дети, могли бы остаться в живых, сказал лектор. Хотя полностью поручиться за это нельзя, но, по всей вероятности, никто из их близких не заболел бы, если бы они знали, как предостеречься от заразы.
Дети хотя и медлили со следующим вопросом, но уходить не торопились, так как ответ на него был для них самый важный. Стало быть, неправда, что цыганка наслала на них хворь? Ведь они помогли той, на которую она разозлилась. Не было ли тут какой особой причины, раз беда постигла их одних? Нет, лектор мог твердо заверить их, что это не так. Ни один человек не в силах наслать болезнь на другого никакими проклятиями. И они ведь знали теперь, что чахотка распространена по всей стране. Она заглядывала почти в каждый дом, хотя не всюду унесла столько жизней, сколько в их семье.
Дети поблагодарили лектора и ушли. В тот вечер они долго беседовали друг с другом.
Назавтра они пошли и отказались от места. В нынешнем году они не смогут пасти гусей, им надо идти в другие края. Куда же они пойдут? Им надо отыскать отца и сказать ему, что матушка и братья с сестрами умерли от обыкновенной хвори, а не от проклятия, которое наслала на них злая женщина. Они сами так обрадовались, когда узнали про это! Теперь же их долг рассказать обо всем отцу. Он, верно, и по сей день ломает голову над этой загадкой.
Сначала дети отправились в свою лачугу на вересковой пустоши в Суннербу и, к величайшему удивлению, нашли ее в огне. Потом они побрели в усадьбу пастора и там узнали, что один малый, служивший на железной дороге, встретил их отца у Мальмбергета, далеко-далеко в горах Лапландии. Отец работал тогда на руднике, а может, и теперь там работает. Кто его знает! Когда пастор услыхал, что дети хотят отправиться на поиски отца, он, вытащив карту, показал им, как далеко идти до Мальмбергета, и отсоветовал пускаться в такое путешествие. Но дети сказали, что им обязательно надо отыскать отца. Он ушел из дому, уверовав в одну неправду. А им надо пойти и сказать ему, что он ошибался.
Торговлей дети заработали немного денег, но не захотели тратить их на железнодорожные билеты, а решили весь путь пройти пешком. И ничуть в этом не раскаивались. Они совершили такое необычайное, такое прекрасное путешествие!
Едва оказавшись за пределами Смоланда, они зашли на какой-то крестьянский двор, чтобы купить немного съестного. Хозяйка попалась им веселая и словоохотливая. Она расспросила детей, кто они и откуда, и они рассказали ей всю свою историю.
— Да нет, неужто это правда?! Неужто это правда?! — без конца повторяла женщина, пока они говорили. Она вкусно их угостила, но денег взять не пожелала. Когда дети, наевшись досыта, поднялись из-за стола, женщина спросила, не зайдут ли они по соседству, в ближнее селение к ее брату. И сказала им, как его зовут и где он живет. Дети охотно согласились.
