Стояло позднее лето, вечера были уже темные, но теплые и погожие. Рыболов вытащил лодку на берег, лег рядом, положив голову на камень, и заснул. Когда же он проснулся, месяц уже давным-давно взошел и так сверкал прямо над головой, что было светло как днем.

Рыболов вскочил и только было собрался столкнуть лодку в воду, как вдруг увидел, что по протоку движется много-много каких-то темных точек. Это был огромный косяк тюленей, быстро плывущих прямо к скалистому островку. Увидав, что тюлени собираются вползти на берег, парень нагнулся, чтобы отыскать гарпун, который всегда возил с собой на дне лодки. Но когда он снова поднял голову, тюлени уже исчезли. А вместо них на берегу стояли прекраснейшие юные девы, одетые в зеленые шелковые платья со шлейфами, с жемчужными коронами на головах. Тут рыболов догадался, что это — русалки, которые живут на безлюдных шхерах, далеко-далеко в море. А в тот день они облачились в тюленьи шкуры и приплыли сюда, желая порезвиться при свете месяца на зеленых скалистых островках.

Юные русалки поднялись на скалистый островок, и рыболов, тихонько положив гарпун в лодку, незаметно прокрался поближе к ним и стал глядеть во все глаза. Он слыхал, будто русалки прекрасны собой и будто всякий, кому случится их увидеть, очаровывается их красотой. Тут ему пришлось признаться самому себе, что так оно и есть.

Полюбовавшись немного, как русалки танцуют под деревьями, он спустился вниз к берегу, взял одну из лежащих там тюленьих шкур и спрятал ее под камень. А сам лег рядом со своей лодкой и притворился, будто спит.

Вскоре он увидел, что юные русалки тоже спускаются вниз на берег. Весело смеясь и болтая, они стали облачаться в тюленьи шкуры. Вдруг на берегу раздался отчаянный вопль и рыдания: одна из русалок не могла найти свой тюлений наряд. Подруги русалки бегали по берегу, помогая ей искать, но все было напрасно. Вдруг небо начало бледнеть, занялась заря. Тут русалкам, видно, дольше оставаться на берегу было нельзя. И все поплыли прочь, кроме той, что лишилась тюленьей шкуры. Она так и осталась сидеть на берегу и горько плакать.

Рыболову было ее жаль, но он заставил себя лежать смирно, пока совсем не рассвело. Тогда он поднялся и спустил лодку на воду, а взявшись за весла, прикинулся, будто только сейчас невзначай увидел русалку.

— Кто ты? — вскричал он. — Может, ты с разбитого корабля?

Она кинулась к нему и стала расспрашивать, не видал ли он ее тюленьей шкуры. Но рыболов притворился, будто вовсе не понимает, о чем она спрашивает. Села она тут на берег и снова заплакала. Тогда он позвал ее к себе в лодку.

— Поедем ко мне домой, — предложил он, — матушка моя позаботится о тебе! Не можешь же ты оставаться здесь на островке, где нет ни теплой постели, ни еды.

Он был так красноречив, что русалка согласилась уехать вместе с ним и села в лодку.

Рыболов и его матушка были очень добры к бедной морской деве, и ей, казалось, жилось у них не худо. С каждым днем она делалась все веселее, помогала старушке домовничать и была точно такой же, как всякая другая девушка со шхер, только не в пример краше. Однажды рыболов спросил ее, хочет ли она стать его женой, и она не стала противиться, а сразу же сказала «да».

Начали они готовиться к свадьбе. А как пришло время облачаться в невестин наряд, русалка надела зеленое платье со шлейфом и переливчатую жемчужную корону, в которой рыболов увидел ее в первый раз. Но в те времена на шхерах не было ни пастора, ни церкви, и надо было ехать на озеро Меларен, чтобы обвенчать жениха с невестой.

У рыболова в лодке сидели его невеста и мать, и он греб так сильно, что, опередив всех остальных, заплыл далеко-далеко. И вдруг увидел знакомый скалистый островок в протоке Стрёммен, на котором встретил свою невесту, что сидела теперь рядом с ним, такая гордая и нарядная. И тут он, не удержавшись, улыбнулся.

— Чему это ты улыбаешься? — спросила она.

— Я думаю о той ночи, когда спрятал твою тюленью шкуру, — отвечал рыболов.

Теперь-то он был глубоко уверен в любви русалки и не считал нужным что-либо от нее скрывать.

— О чем ты говоришь? — удивилась невеста. — Никакой тюленьей шкуры у меня и не было.

Казалось, она все позабыла.

— А ты не помнишь, как танцевала с другими русалками? — спросил он.

— Не знаю, о чем ты толкуешь, — ответила невеста. — Тебе, видно, приснился диковинный сон!

— А коли я покажу тебе тюленью шкуру, ты поверишь мне? — спросил рыболов и повернул лодку к скалистому островку.

Они вышли на берег, и он вытащил тюленью шкуру из-под камня, где ее спрятал.

Увидев тюленью шкуру, невеста в тот же миг рванула ее к себе и набросила на голову. Шкура обвилась вокруг нее, точно живая, и русалка тут же бросилась в проток Стрёммен.

Жених, видя, как она уплывает, прыгнул за ней в воду, но не смог догнать. В отчаянии, что ему не удержать ее, он бросился к берегу, схватил в лодке гарпун и метнул его в русалку. Удар оказался более метким, чем он думал. Бедная русалка, испустив жалобный крик, исчезла в глубине.

Рыболов остался стоять на берегу, ожидая, не покажется ли она вновь. Но тут он заметил, что вода вокруг вдруг как-то засветилась, стала прекрасна, как никогда. Вода сверкала и блестела, отливая то белым, то нежно-розовым, словно перламутровая изнанка морской раковины.

Когда же сверкающие волны ударились о берега, рыболову показалось, будто изменились и они. Берега начали цвести и благоухать. Над ними разлился мягкий свет, и они обрели невиданную красу.

И тут он понял, почему все так получилось. Ведь тот, кто увидит русалок, считает их прекраснее всех на свете. А когда кровь русалки смешалась с водами озера и омыла берега, им передалась в наследство ее русалочья красота. И отныне всякий, кто только увидит эти воды, эти берега, непременно полюбит их и вечно станет тянуться к ним в томительной тоске.

Тут пожилой осанистый господин взглянул на Клемента. Старик серьезно кивнул в ответ, не сказав ни слова, чтобы не помешать рассказчику.

— И заметь, Клемент, — продолжал пожилой господин, и в глазах у него вдруг мелькнул лукавый огонек, — что с той самой поры люди начали селиться на этих скалистых островках. Сначала там жили одни рыбаки да крестьяне. Но постепенно эти места стали все больше привлекать людей. И вот в один прекрасный день по протоку прошел парусник самого короля. Король стал толковать про эти островки со своим ярлом[41] и обратил внимание на то, что все суда, державшие курс в глубь озера Меларен, проходили мимо них. Тут ярл и скажи: надо, мол, закрыть здесь фарватер на замок, отпирать и запирать его по своему желанию — впускать торговые суда и не давать ходу разбойным флотилиям.

— Так оно и вышло, — проговорил пожилой господин и, поднявшись, снова стал чертить тростью на песке. — Видишь, на самом большом из островков ярл воздвиг укрепленный замок-крепость с мощной сторожевой башней. И назвал он тот замок Чернан — сердцевина, ядро. Новоселы обнесли скалистый островок стенами. На северной и южной его стороне прорубили они в стенах ворота, а над ними возвели неприступные башни. Они перекинули мосты к другим островкам и тоже оградили их высокими стенами с башнями. На воде же вокруг понаставили целый частокол свай с засовами — поперечными балками, которые выдвигались и задвигались, и ни одно судно не могло самовольно проплыть мимо.

Вот так и получилось, Клемент, что эти четыре островка, которые долго никто не замечал, вскоре были сильно укреплены. Но и это еще не все! Здешние берега и проливы притягивали к себе, и вскоре сюда со всех сторон хлынул поток людей, желавших поселиться на островках. Начали они возводить своими силами рядом с замком собор, который позднее нарекли Стурчюрка — Большой собор. А лачуги себе первоселенцы строили за крепостными стенами. Сначала было новоселов не так уж и много, но по тем временам много и не требовалось, чтобы считать поселение городом.[42] Город же нарекли Стокгольмом; он зовется так и поныне.