Потом он ел, а Пленница сидела напротив и смотрела с радостной, неподдельной улыбкой.

После ужина он выкупался под душем, растерся полотенцем и забрался в старенький спальный мешок, расстеленный на раскладушке. Икону поставил перед глазами, чтобы видеть, засыпая, и проснуться потом под ее оком. Он опасался ночи, опасался проявлять заботу о Пленнице, которая могла бы разбудить и потянуть ниточку мужской тоски, сначала тонкую, как прикосновение, затем более прочную и суровую.

А проснувшись на восходе, увидел, что Пленница спит перед каминным зевом, разложив байдарку, когда-то изъятую у ее же команды, – она прекрасно сгодилась в качестве кроватки, напоминающей детскую зыбку.

В камине рдели угли – Пленница всю ночь поддерживала огонь в очаге…

Наутро Империя рухнула – точно так, как предсказывали.

Нет, ничего ощутимого, видимого в первый момент не произошло, никого не завалило обломками, не запорошило пылью взор, не оглушило грохотом, ибо крах Империи прежде всего должен произойти в сознании, и только потом у самых сейсмически чувствительных людей открываются глаза и уши; самые же бесчувственные оказываются погребенными или вовсе сметенными с лица земли.

Карогод не считал себя толстокожим, тем более состоял в числе людей посвященных, заранее предупрежденных о предстоящем крахе СССР, однако некоторое время ровным счетом ничего не чувствовал. Даже экс-президент Союза не метался по стране загнанным зверем, в одночасье потеряв все, и его влиятельная жена не голосила, как было положено обворованной хозяйке. И вообще ни на земле, ни в атмосфере ничего не случилось – даже отдаленно не пахло ни пылью, ни дымом. Впрочем, принюхиваться Гелию было некогда в те дни, в ту же ночь после встречи с генералом Непотяговым он отправил свою личную охрану в Свято-Кирилловский монастырь на специальном самолете с задачей незаметно выкрасть Слухача и доставить в Москву. Не доверять проведение такой операции старой охране или спецслужбам у Гелия были все основания: и так они что-то пронюхали и теперь рыскали вокруг Центра, чего раньше себе не позволяли.

Не так-то прост был этот бывший тракторист и начальник Центра, и потому до сих пор оставалось непонятным, зачем и с какой целью он спас Слухача, оговорив себя, приняв на себя страшную вину? Впрочем, в его лжи была и доля правды: жизнь схимника – чем не смерть?..

И все-таки чего он хотел – спасти или ликвидировать?

Охранники нашли бывшего каперанга в башенной келье, дождались ночи и момента, когда он высунется на улицу, чтобы принести дров – до утра молился и топил железную печурку, – завернули на голову рясу, как это делают, если воруют невест, завязали узлом и притащили в машину. Слухач, а теперь отец Рафаил, практически не сопротивлялся и лишь шептал молитвы, положившись на волю Божью и не ведая, кто и зачем его похитил.

Через несколько часов он втайне от сотрудников Центра был помещен в свою палату, наскоро отремонтированную и снабженную аппаратурой. Карогод примерно вычислил, кто из старых работников может поддерживать связи с бывшим начальником-генералом, и поставил им заслоны, исключающие всякий доступ к информации о Слухаче. Таких было немного, и они первыми стояли в списках на сокращение – Непотягову следовало укоротить руки.

Оказавшись в своем родном кубрике, каперанг только тут словно пришел в себя, что отмечалось его резко изменившимся поведением.

За все свое пребывание в Центре еще до Карогода объект вел себя тихо, не буянил и ничего не требовал. И некоторое время после возвращения из монастыря тоже никак не проявлял себя, а тихо молился и, когда под видом медика к нему в кубрик входил Широколобый с разведочным опросом, тоже никаких претензий не высказывал и чаще всего цитировал Святое Писание или полностью покорялся судьбе. Однако к концу первых суток богобоязненный монах разбушевался: сначала, срывая ногти до крови, выцарапывал на стенах кресты, затем начал бить в двери, звать на помощь и, когда наблюдатели вошли к нему, потребовал немедленно перевести его в другое место, ибо в этой комнате он задыхается, потому что от стен исходит дым и смрад сатанинский. Дышал он тяжело, пульс был учащенный, но дежурные сотрудники не придали этому значения, вкололи успокоительное и оставили на месте. Стены были как стены, ни дыма, ни запаха, на всякий случай включили кондиционер, после чего Слухач лег в постель и, кажется, заснул. И все-таки наблюдатель в операторской заметил на мониторе какие-то странные движения – что-то вроде судорог – и поднял тревогу. Прибежавший в палату врач обнаружил признаки агонии и подручными средствами начал делать реанимацию, вызвав специальную бригаду. Начальнику Центра сообщили о случившемся, когда в камере уже минут сорок работала спецбригада: подключили искусственные легкие и пытались запустить сердце электрическим разрядником.

Но все было напрасно, опытные врачи констатировали клиническую смерть и продолжали «качать» покойника лишь для очистки совести. Правда, датчики на голове еще отмечали слабые импульсы работы головного мозга

В тот момент гибель Империи казалась событием пустячным и незначительным по сравнению с внезапной смертью Слухача, причем без всякой видимой причины. Гелий заподозрил вражеские происки Непотягова и хотел той же ночью поехать к генералу и спросить с него по всей строгости. Было невероятно обидно – так блестяще отыскать ясновидца, чтобы тут же и потерять его!

Мертвого отца Рафаила упаковали в металлизированный пластик, подняли лифтом «на-гора» и сдали коменданту, который поместил тело в холодное подсобное помещение, расположенное на поверхности земли под наружной охраной.

Проводив спецбригаду, Карогод начал дознание. Он собрал дежурную смену и только начал давать разгон сотрудникам, как сработала охранная сигнализация, известившая о проникновении на секретный объект. Поднятый в ружье караул блокировал Центр, то есть всю его подземную и наземную часть, перекрыв входы и выходы, а также и космическое пространство над ним, введя в действие специальный спутник. Смерть Слухача и эта тревога связывались напрямую, Гелий почти не сомневался, что поисковые группы обнаружат кого-нибудь из приспешников Непотягова или его собственной персоной.

Потребовалось около получаса, прежде чем комендант наружной охраны доложил по внутренней связи, что нарушитель задержан. Оставив провинившихся сотрудников, Карогод сам пришел в караульное помещение и тут увидел нарушителя – черноризного Рафаила, живого и здорового, правда, совершенно голого, каким он и был положен в металлизированный пластиковый мешок.

Старый прожженный бериевец, комендант наружной охраны, не имел представления, кого охраняет и что находится под землей.

Оказывается, Слухач воскрес в неотапливаемом подсобном помещении наверху, благополучно выбрался из упаковки, потом из здания, и тут сработала сигнализация. Заметив бегущих людей, он зарылся в снег, однако, и так сильно промерзший, не смог долго пролежать в сугробе и выдал себя.

От холода и свежего воздуха у Слухача алели щеки, а взгляд был радостным и сверкающим, как у расшалившегося ребенка. Повторно вызванная спецбригада докторов к бывшему покойнику отнеслась спокойно, видимо, привыкнув ко всевозможным чудачествам в секретных организациях, и в течение часа тщательно исследовала состояние здоровья странного пациента. Никаких патологических изменений в организме Слухача не обнаружили, в том числе и психических отклонений. Чудесному воскрешению врачи тоже нашли объяснение, дескать, редко, но встречаются подобные формы клинической смерти: в общем, отбрехались. Гелий не пытался настаивать на глубокой экспертизе душевного здоровья объекта, он впервые рассмотрел каперанга и решил без всякой подготовки побеседовать с ним: пережитый шок должен был подействовать благотворно.

Он приказал привести отца Рафаила в порядок, после чего сам пригласил его в комнату психологической разгрузки для обслуживающего персонала, где в мягком полускрытом свете росли пальмы, цветы и тихо журчали по камням искусственные источники, усадил в кресло и предложил кофе.