– Это звездец, мужики!..

Сергей отцепил клешни наручников – ключик остался в замке, – с силой ударил ими в стену и принялся разминать руки, прохаживаясь между столами.

И подумал вслух:

– Ну теперь, суки, я вам устрою!

А за дверью снова сказали про «звездец» и как-то неслышно удалились, поскольку через минуту, когда Бурцев выглянул, в полуосвещенном казенном коридоре тишина стояла необыкновенная, словно на оставленном командой корабле.

Можно было идти на все четыре стороны, однако он вернулся в кабинет и сел на стол. Эти двое бежали из кабинета, оставив ключи, торчащие из сейфового замка – читай оперативные материалы, бери что хочешь. Не вставая с места, он дотянулся, откинул дверцу, небрежно переворошил бумаги и пластиковые папки и подумал: «Неплохо бы сейчас все это вынести и спалить». Однако замкнул сейф и спрятал ключи в карман.

– Вам и так звездец! – опять подумал он вслух, ощущая прилив какой-то веселой злобы и жажды глумления. – Ничего не прощу…

Нижняя челюсть враз потяжелела, и кровь застучала не в ушах, а в кистях рук, сжатых в кулаки.

На сей раз в коридоре послышались шелестящие шаги и в дверном проеме очутился невысокий моложавый полковник. Нет, не испуганный, а скорее отчаянный и в высшей степени решительный: с таким лицом, пожалуй, идут закрывать амбразуру…

– Садитесь, – Бурцев указал на стул, где сам недавно сидел.

Полковник сел – руки на коленях, прямая спина, голова прямо, будто фотографироваться собрался. Эдакий последний в жизни снимок, на могилу героя.

– Вышло недоразумение… преступное… – неуклюже выдавил он. – Готов понести…

Бурцев ткнул его в плечо и отдернул руку, словно от ожога.

Еще мгновение, и он бы превратился в примитивного мента, в руки которого попался беззащитный воришка, гаврюха из какого-нибудь Урюпинска: злобно-веселая кровь пульсировала в кулаках, а глаза уже отыскивали резиновую палку на вешалке…

В этом кабинете витал в воздухе иной эфир, противоположный тому, что был в камере и впитывался в сознание, но одинаковый по природе. Только что пережитое унижение требовало такой же мести. Ихним салом по мусалам…

Полковник ждал именно такой реакции и был готов к унижению, хотя внутренне страдал и противился. Для него сейчас жесткий и унизительный «междусобойчик», без свидетелей и огласки, был понятнее, спасительнее, чем любые официальные действия, которые грозили ему если не сроком, то полным крушением карьеры.

– Претензий к вам нет, – заявил Бурцев. – Я должен поблагодарить… Хотя ваши работники действовали… с нарушениями закона.

Половину слов полковник не понял из-за невнятной речи и потому решил, что это обыкновенная язвительная издевка. Сидел и смотрел в одну точку.

– Я полностью… Готов выполнить… Исправить, – пробормотал он нечленораздельно…

Бурцев склонился к полковнику и сказал по слогам, преодолевая боль в ноющих губах и верхней челюсти, где из десны торчал обломок зуба:

– Я же вам сказал – претензий нет!

Полковник медленно поднял глаза, но переспросить не посмел. Сергей незаметно выложил на стол ключи от сейфа.

– Где сейчас находится… мой товарищ? Разглашать, что происходило в квартире Бурцева на самом деле, сейчас ему не хотелось, да и не следовало этого знать полковнику. В общем-то, он спас положение, вытащил из сложной ситуации, и наплевать, что разбили губы и вышибли зуб…

И тут полковник оживился и сам предложил выход:

– Это была… проверка? Негласная проверка?

– Да, плановая проверка, – подтвердил Бурцев. – Подразделение вневедомственной охраны сработало… в общем, неудовлетворительно. Запоздала группа захвата, на целых пять минут. Настоящие грабители удрали бы три раза. И захват провели грубо… Ну а об этих… костоломах и говорить нечего.

– Исправим! – заверил полковник, еще больше оживляясь: ну снимут звезду, врежут выговор, понизят в должности, однако не раздавят!

– Где мой товарищ? – осадил его Сергей.

– С ним полный порядок! – Полковник вскочил и вытянулся. – За ним уже приехали! И увезли.

– Куда увезли? Кто?

– Служба охраны!

– А-а, да-да, все правильно. – Значит, телохранитель Скворчевского действовал согласно инструкции. – Из Генеральной прокуратуры еще не приехали?

– Никак нет!

– А сообщали дежурному?

– Никак нет!

Судя по его военным ответам, полковник пришел в милицию из армии, из числа офицеров, попавших под сокращение.

– Ладно, не сообщайте, сам поеду.

– Прикажу дать свою машину!

Бурцев отставил стул с середины кабинета и сел.

– Мне от вас потребуется не только машина…

– Двери в квартире уже ставят, стальные!..

– И не только двери… В коридоре моей квартиры осталась дорожная сумка. Если хоть что-нибудь из нее пропало!..

– Никак нет! Ничего не пропало! В квартире сейчас усиленный наряд, четыре офицера…

– Молитесь, чтоб ничего не пропало, – посоветовал Бурцев. – Если в Бога веруете… К сумке лучше не прикасаться. Дайте приказ!

– Будет исполнено! Что еще прикажете?

– А что вы еще можете сделать?

– Есть зубной врач! – доверительно сообщил полковник. – Специалист по челюстно-лицевой хирургии, профессор! Прикажу сейчас же доставить в клинику!

– Это хорошо, – не сразу одобрил Сергей, раздумывая. – Только этого мало, полковник.

Тот поднял пытливый, выжидательный взгляд, в котором промелькнул испуг, чего раньше не наблюдалось.

– Слушаю… Слушаю вас, товарищ!..

– Мне нужны два толковых оперативника. Самых лучших! Желательно из отдела по борьбе с организованной преступностью.

Полковник облегченно вздохнул…

– Найдем, товарищ прокурор! Есть такие!..

– Запомните, виртуозы своего дела! А не костоломы. Откомандируйте в распоряжение Генпрокуратуры.

– Все понял, товарищ…

– Прямо сейчас ко мне их… И сроком на месяц.

– Прикажу вызвать! – Полковник схватил телефонную трубку и стал давать какие-то распоряжения.

А Бурцев вдруг подумал, что это его рвение все равно пойдет насмарку. И зря он сейчас приказывает кому-то вытащить из постели зубника-профессора, привести в порядок квартиру спецпрокурора и держать наготове персональную машину. Полковника сократят, а точнее, вышвырнут на улицу: Скворчевский никогда не простит собственного унижения и, даже будучи наказанным, найдет способ, как отомстить.

Полковник положил трубку.

– Через десять минут профессор будет, – отчеканил он. – Можно выезжать. Оперативники прибудут в зубной кабинет.

Профессор оказался на своем рабочем месте – в частной клинике, расположенной на первом этаже жилого дома. Пятидесятилетний человек с припухшими от сна глазами, но веселый и благодушный, наверняка привыкший к ночным побудкам. Работал он виртуозно, шутил, доверительно успокаивал, обещал сделать все быстро и по высшему классу. И пока он ковырялся во рту, залечивал раны, Бурцев никак не мог отвязаться от мысли, что Скворчевский рассказывал именно про этого врача, который сделал жене колье из человеческих зубов…

А потом в кабинет вошли старые знакомые – очкарик и крашеный, лучшие оперативники, откомандированные полковником…

Помня судьбу дискет, вывезенных с Кавказа, Бурцев не стал вываливать руководству все, что добыл в командировке в Спасо-Кирилловском монастыре. А пленку с записью неофициального допроса головореза Елизарова вообще спрятал в надежное место – зашел к холостяку-приятелю в соседнем доме и, пока тот бегал в магазин за пивом, запихнул кассету под неподъемный старинный буфет на кухне. Остальное хранил в сейфе, еще более надежном, – в собственной голове.

Обеспокоенное руководство меж тем ожидало информации – любой, касаемой исчезновения бывшего хранителя «ядерной кнопки». Оно ждало бури, если каперанга Губского умыкнула какая-нибудь разведка, и потому нервничало.

Бурцев же теперь отчетливо понимал, что его прошлые дела – зубцовский старец и убийство Николая Кузминых – тесно связаны с похищением инока Рафаила. Он вытащил из небытия эти дела и вплотную уселся за их проработку, назначая новые экспертизы. Многие детали и факты теперь воспринимались по-новому, да и круг экспертов за это время сильно изменился, поэтому заключения по некоторым предметам приходили совершенно другие. Особенно потрясла иная интерпретация автографа, оставленного на грамотке в руках старца и затем повторенная на лобной кости его черепа. И удивительно, что об этом и словом не обмолвился дотошный добровольный эксперт-ученый из МГУ. Перевод он сделал точный и верно установил принадлежность зубцовского старца к царскому роду, поскольку аналогичная надпись была на стене подвальной комнаты в доме Ипатьева, где расстреляли царскую семью Романовых.