– Вы с ней? – Ярослав почему-то сразу поверил и ощутил всплеск ревности.

Боярин почувствовал это, надавил на больное место.

– Мы с ней. Надолго и вдвоем.

Тут уж надо было бить врага его же оружием.

– Поздно, боярин, она не поедет.

– Что ты хочешь сказать? – дрогнул и насторожился тот.

– То самое, о чем ты подумал, – отпарировал Ярослав и усмехнулся. – Катер оставь себе. Так и быть, разрешаю сейчас же сняться с якоря, но озера проходить на малых оборотах. Ты все понял?

В темноте не видно было выражения ни глаз, ни лица – белесое пятно, окаймленное черной бородой, – однако Ярослав ощутил, как от супермена пахнуло злостью. Ничего не говоря, он заскочил на палубу и, толкнув на ходу стриженого с автоматом, скрылся в кубрике – пошел докладывать начальству.

Ярослав подумал, что в кубрике находится Овидий Сергеевич. Но из недр белого суденышка появился совсем незнакомый человек – Закомарного по фигуре можно было узнать и ночью. Этот же как-то неумело спустился на берег, поддерживаемый стриженым бойцом, и направился к Ярославу.

– Молодой человек, Елена моя племянница, – сообщил он встревоженным голосом. – Прошу вас немедленно отвести меня к ней.

– Какая Елена? – откровенно удивился Ярослав. – У меня находится девушка по имени Юлия.

Незнакомцу было за пятьдесят, и вид какой-то учительский, как у сельского интеллигента.

– Да-да, – поправился он. – Юлия, моя племянница Юлия…

Путаница с именами насторожила Ярослава.

– Почему же назвали Еленой? Дядя…

– Так она представляется незнакомым людям, – вывернулся тот. – Я прошу вас!..

Потревоженные лебеди перекликались в камышах, и создавалось ощущение человеческой речи. Прислушиваясь, Ярослав почувствовал, как птичья тревога и тоска заполняют сердце.

Дядя выждал, давая время на размышление, и приступил снова, со скрытой угрозой:

– Что у вас было? Что между вами произошло? Признавайтесь мне сейчас же! Вы соблазнили ее? Вы, взрослый мужчина, воспользовались девичьей неопытностью? Говорите!

Его нельзя было дразнить, как бородача: сквозь угрозу прорывались родственная боль и негодование.

– Спросите ее сами, – проронил Ярослав и пошел в гору.

Они поднимались долго – дядя часто спотыкался, скользил на размокающем от росы лишайнике, и приходилось поджидать его, выслушивая возмущенное бормотание. Найти в темноте лестницу среди курумника было трудно: она органично вписывалась в каменный развал, виляя по склону.

И все же дядя забрался на уступ без передышки и остановился на ступенях крыльца, астматически отпыхиваясь.

– Позовите… Елену, – снова ошибся он. – Сами позовите…

Ярослав расценил это как доверие.

– И это не все. Дайте мне фонарь или свечу. В вашем доме очень темно.

– Есть только свеча…

– Хорошо, дайте. И покажите, как подняться в мансарду.

– Зачем?

– Хочу увидеть сам.

Ярослав зажег свечу и вложил ее в руки дяди. Он поднял свет над головой и смело пошел по лестнице…

А Ярослав осторожно проник в свою комнату – Юлия озябла и сама теперь натянула на себя полушубок, свернувшись под ним калачиком, как тогда, на теплом камне. Ярослав встал у изголовья на колени и просунул руку под голову Юлии. Кажется, у нее поднималась температура, возможно, сказывалось купание под ледяным душем.

Из полураскрытых губ тихо струилось чарующее дыхание…

Ярослав склонился и поцеловал их. И тут же почувствовал, как она отозвалась на прикосновение и стала искать его губы, как недавно – край кружки с водой…

Но теперь она уже не спала.

– За мной приехали, да?

– Твой дядя… Пошел смотреть иконы. Он называл тебя Еленой. Ты Елена?

Она не услышала, потому что не хотела отвечать.

– Мне было хорошо у тебя… В этой комнате чистая энергия… Как в талой воде.

– Ты еще помнишь «лестницу любви»?

– Как не хочется просыпаться… И вставать на ноги.

– Мы же с тобой встречались, помнишь? Ты поднялась и ушла по черной лестнице вниз. И сказала, чтобы я ждал.

– Иногда я забываю, что полиартрита давно нет. И боюсь вставать… Мне до сих пор трудно ходить по земле.

– Не хочу, что бы ты уезжала. – Ярослав положил голову рядом на подушку, вдыхая будоражащий запах ее дыхания.

– Я приеду, обязательно приеду, – пообещала она. – Через несколько месяцев. И снова приду, чтобы искупаться в живой воде и напитаться твоей энергией, как сейчас… А кто это кричит?

– Лебеди на озере…

– Принеси мне одежду, князь.

– Почему – князь? Меня зовут Ярослав.

– Потому что так хочу, – со знакомой капризной ноткой вымолвила она и села, не стесняясь наготы. – Принеси одежду!

Он принес купальник, а вместо непросохшей майки и верхней одежды подал свою тельняшку и спортивный костюм. Помог ей одеться, и, пока шнуровал кроссовки, она гладила его волосы…

– Теперь встань, не шевелись и не мешай мне, – приказала она и взяла с подоконника банку с талой святой водой. – И ни о чем не спрашивай.

Юлия плеснула воды в ладонь, умыла ему лицо, затем точно так же – руки. Ярослав ощутил легкость в теле, какая бывает, когда бросаешь самолет из горизонтального полета в свободное падение. А она набрала воды в рот, прыснула на него и подставила край банки к губам.

– Выпей половину!

Он повиновался, продолжая падать к земле… Остатками воды Юлия умылась сама, щедро поливая на лицо и руки, но пить не стала.

– Теперь ты навсегда мой. И будешь служить мне. До встречи, князь! Не провожай меня, я этого не люблю.

– Капля дождя ударилась о висок и согрелась, – проговорил Ярослав.

– Холодная капля дождя, – поправила она и притворила за собой дверь…

После ее отъезда у Ярослава несколько дней все валилось из рук, и мало того, он заболел. Что это было – непонятно: то ли простуда, то ли просто хандра, несвойственная ему и никогда не испытанная. Ломило все тело, выворачивало суставы, держалась температура, а главное – мир стал безвкусным, природа, когда-то заманившая его в эти глухие места, казалась самодовольной, тупой и упрямой, как горный козел. Таблетки и отвары не помогали, трудотерапия, обычно спасающая его от тоски, вызывала лишь раздражение, потому что не имела цели и была бесполезной. Так что грядки оставались невскопанными, растерзанная гостями с гор изгородь непоправленной и лебеди с выводками – без присмотра.

Ярослав хотел писать новую икону, брал все те же неструганые доски, кисти и в тупом оцепенении бросал все на пол, ложился на постель, где спала Юлия, и упирал глаза в потолок.

Ему чудилось, что от простыни и подушки все еще исходит чарующий запах Юлии – называть ее Еленой он не мог, и, когда истощилась фантазия, Ярослав вспомнил о майке, бережно хранящейся вместе с остальными вещами в отдельном ящике шкафа. Она действительно не выветрилась, хотя просохла, и на розовом поле остались белесые соляные разводья. Он радовался, что не постирал ее, и теперь простенькая трикотажная тряпица не просто хранила запах, как хранит его скошенная и высушенная трава; она впитала в себя энергию Юлии, словно талая вода энергию солнца.

Он свернул майку, упаковал в пластиковый пакет и не расставался с ней, как с талисманом.

И этот талисман помог ему встать и избавиться от непонятной болезни. Перво-наперво Ярослав вспомнил о лебединых выводках – горели весенние работы по подсчету поголовья и приплода, – собрал рюкзак, почистил карабин, вместо разбитого бинокля взял оптический прицел и отправился к гнездовьям – на Ледяное озеро, в северный угол заповедника Если на других лед ломало и уносило паводком, то здесь, оторвавшись от берегов, он оставался целым иногда до конца мая, поскольку Ледяное имело только подземную связь с другими озерами через карстовые пещеры. Когда лебеди и серые гуси выбирались с выводками отдыхать на льдину, она шевелилась, как живая. Подсчет вести здесь было просто: отснял на пленку весь этот базар, выложил из кадров общую картину и не спеша в домашних условиях пересчитал. Затем полученную цифру можно было увеличить на сорок процентов, и это станет общим поголовьем птиц в заповеднике. Такое нововведение Ярослав сделал, когда сократили научных сотрудников, так что основным инструментом стал фотоаппарат с сильным телеобъективом