– Что повторилось? Что?

– То, что было, – все!

– Одевайтесь и уходите отсюда! – Он швырнул ей платье. – Немедленно! Пока я не выкинул вас отсюда!

Гелий схватил ее за плечи и выпихнул за дверь.

Улыбка на лице женщины превратилась в бабий испуг. Она пронзительно взвизгнула и, озираясь, бросилась по коридору…

Гелий пошел за ней следом и на ходу дергал все двери подряд, откуда-то наносило дымком от ментоловых сигарет и свежесваренным кофе…

Наконец он выбрел в зону центрального пульта и остановился перед стеклянной перегородкой, за которой во всю стену искрились зеленые сигнальные лампочки. Оперативный дежурный, подполковник-ракетчик, сидел в обществе операторов спиной к пульту и играл в преферанс на деньги.

А на экране телевизора все еще торчал струнный оркестр, и Гелий узнал музыку…

Это был действительно реквием, только неизвестно по какой причине исполняемый.

Он разыскал Суглобову через час, когда окончательно пришел в себя и осознал, что с ним происходило в жилище Слухача. Она была уже не та перепуганная бабенка, успевшая переодеться в гражданское платье, слегка подкрасилась и освежилась своими нежными духами… застал ее возле кабинки в гардеробе, где переодевались младшие офицеры-женщины: на поверхности никто из служащих Центра не имел права носить военную форму и имел документы прикрытия. Но чтобы их получить на пропускном пункте, следовало сдать охране свою визитку.

А ее у Суглобовой не было. Так и не посмев доложить о случившемся своему непосредственному начальнику, она не могла избавиться от сладострастного ощущения, когда едва знакомый глава Центра, этот Железный Гелий, грубо всунул руку ей под платье и нащупал сосок. Остальное как бы забылось, и тело вновь пробивало щемяще-приятным током, волна которого катилась от груди к голове, затем к ногам…

Недосказанность в ощущениях теперь держала ее накрепко остро-сладким жаром внизу живота… Чудилось: еще бы одно прикосновение его руки, хотя бы к руке, и наступит… молнией сверкающее чувство!

– Возьмите. – Гелий протянул ей визитку. – И забудьте то, что произошло. Это недоразумение… Да, это нервы и недоразумение.

– А разве… что-нибудь произошло? Я ничего не помню… Все как во сне.

Он молча расстегнул рубашку, показал искусанные плечи:

– Я тоже хотел бы забыть…

Женщина потянулась рукой, однако Гелий запахнул рубашку и застегнул молнию на куртке.

– Это сделала… я?

– Не мог же я сам себя искусать!.. И исцарапать спину… Представляете, что будет, если оператор на пульте включил запись видеокамер?

– Понимаю, компромат, – тихо вымолвила Суглобова и дрожащей рукой потянулась за карточкой. – Если это сделала я, то была… без памяти.

Гелий почувствовал ее прикосновение. Прохладная рука задержалась на пальцах, и он выпустил визитку.

Карточка упала на пол, а ее рука становилась настойчивее, увереннее и уже добралась до запястья. Он посчитал это за дешевый трюк, поднял глаза и тут же подумал, что, если бы пришлось сидеть в бункере девяносто девять лет, пожалуй, он выбрал бы ее. Стройное, спортивное тело, сильные ноги, высокая грудь и темные, черные от расширившихся зрачков глаза – с такой можно возрождать новое человечество.

Гелий высвободил руку, поднял визитку.

В ее взгляде скользнуло недоумение.

– Как вас зовут? – спросил он, чтобы вывести ее из оцепенения…

– Марианна, – вымолвила она, разглядывая свою руку. – Как странно… Я ничего не ощущаю! Обнимите меня. Пожалуйста, обнимите меня!

– Зачем? – тупо спросил Гелий. – Что это значит? – Ступайте домой и не майтесь дурью! – прикрикнул он.

– Нет! – воскликнула Марианна и отпрянула. – Не смейте так говорить! Какое вы имеете право?

– Право начальника, которого хотят взять в руки через постель, – отрезал Гелий. – Причем грубо и бесцеремонно.

Она вырвала из его руки визитку, схватила шубку, сумочку и побежала в холл. По пути обронила перчатки, но не заметила этого: в коридоре остался лишь запах духов, названных в честь последней любовницы Наполеона.

Гелий поднял перчатки и, поиграв пустыми пальчиками, спрятал в карман.

Откуда-то послышался тоскливый звук, напоминающий плач уставшего от слез ребенка. Он огляделся, прислушался и понял, что это исходит откуда-то изнутри, будто плачет собственная душа.

Движимый неким интуитивным позывом, Гелий двинулся по коридорам к двери, за которой сидел Матка, и, вставив карточку в замок, толкнул ее ногой.

Изображать главного врача больше не хотелось…

– Что еще вы знаете о детях и мертвых душах? – спросил Гелий с порога.

У объекта, как отмечали наблюдатели, поведение было необычным. От него ждали буйства, он же все свободное время спал. А поскольку с ним никто не работал, тот вставал, чтобы поесть, и снова заваливался в постель, желая выспаться и откормиться, пока есть возможность. Нормальная психология бродяги. Однако он сильно тяготился неволей и жизнь в «больнице» переживал как трагедию, бесконечно бормоча о какой-то матке, которой он обязан служить.

Матка вскочил с кровати и ответил мгновенно:

– Знаю о них все! Почему вы до сих пор ничего не предприняли? Я же вам объяснял! Предупреждал! Что вы ждете?

За неимением специальной одежды его обрядили в голубую униформу, правда, без колпака, и потому юродивый сейчас сильно напоминал Широколобого.

– Можете показать, где они находятся? – спросил Гелий, отчего тот еще больше возмутился.

– Да как же так?.. Вы что, глухой? Слепой? Не видите, что рядом с вами твориться?!. Хорошо, я укажу! Не мешайте мне!

Матка вышел из комнаты и уверенно двинулся вперед, остановившись у перехода из зоны в зону.

– Отоприте эту дверь!

Гелий открыл вход, а блаженный прислушался, понюхал воздух и повел дальше, двигаясь куда-то от Нулевой зоны. В галереях стояла абсолютная тишина, если не считать тихого и привычного гула неоновых ламп и вентиляции. Миновав очередную зону, Матка остановился.

– Ничего не понимаю… Где-то тут, близко!

– Вы ничего не путаете?

– Спутаешь тут, как же! – огрызнулся юродивый. – Неужели и сейчас не слышите?!

– Что именно я должен слышать?

– Мертвые души! Скрежет зубовный! – Матка болезненно потрогал свою голову. – О Боже! Зачем я согласился вести!

И вдруг насторожился, точно уловил направление, и ринулся в какой-то полуосвещенный коридор-аппендикс.

Тупик заканчивался широкой, словно у гаража, белой медицинской дверью с маленькой, как дверца холодильника, калиткой и электронным замком. Горело непривычное табло: «Грязная зона!» – будто на какой-нибудь атомной электростанции.

– Здесь, – простонал Матка, зажимая уши. – Какая невыносимая энергия… Придется долго очищаться.

Гелий был уверен, что и сюда ему хода нет, и все-таки вложил в замок свою магнитную карточку: полная тишина, лишь мигнула лампочка индикатора, посылая куда-то сигнал-сообщение.

– Будем ждать! – решил он и сел под дверь. Несчастный проводник обхватил голову руками, пристроился на корточках в углу и заснул! Причем так крепко, что нижняя челюсть его отвалилась и послышался легкий храп.

Около получаса Карогод терпеливо слушал рулады своего спутника, пока не ощутил тихое раздражение.

– Как вы можете спать? – Он толкнул юродивого в плечо. – Если слышите зубовный скрежет?

Матка проснулся и ответил, как всегда, мгновенно:

– Когда сплю – ничего не слышу. Иначе можно сойти с ума.

– Но как вам удается уснуть?

– Я умею отключать восприятие реальности, – признался Матка. – Это необходимо, если человек живет в мире существующих и отраженных энергий.

– Научили бы, – ворчливо попросил Гелий.

– Вам это не нужно. – Юродивый вновь страдальчески сморщился. – На вас не действуют ни АЗ, ни ЯЗ…

– Откуда вы знаете? – разозлился Гелий.

– Идет! – выкрикнул Матка и чего-то устрашился. – Сейчас откроет дверь.

На какой-то момент Гелий забыл, зачем пришел сюда, мозг будто оцепенел от ужаса, однако юродивый своей корявой рукой махнул перед лицом и привел в чувство.