Князь развернулся и, не оглядываясь, вышел из комнаты. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним, бросив перед этим предостерегающий взгляд на своих парней и жестом приказывая им оставаться в казарме.

Мы с князем проходим по внутреннему коридору, через неприметную дверь попадаем в переход, а потом в длинную галерею, чью стены украшает бесконечная череда портретов. Впервые в этом мире я вижу такое количество картин, собранных в одном месте. Как в музее, блин… Разница с замком Тиссенов впечатляющая. На освещение галереи магии тут не пожалели — матовые светильники закреплены над каждым портретом. Касиус Марций идет не спеша, будто давая мне возможность разглядеть лица на портретах. И я начинаю подозревать, что князь меня узнал с первого взгляда, так же, как и я его. Без вмешательства Софии видимо не обошлось.

— … Матушка все же написала вам? — не выдержав, спрашиваю я у князя.

— А должна была? — останавливается дядюшка и поворачивается ко мне лицом — Йен, зачем мне письмо кузины, если у меня есть глаза?

Он кивает мне на портрет, на котором изображен высокий темноволосый мужчина лет сорока в старинных латах. Я подхожу поближе и с интересом вглядываюсь в лицо незнакомца. Хотя… какой же он незнакомец? Это лицо, только более молодое и в шрамах, я вижу в зеркале каждое утро.

«Но я ведь в чужой личине!» — пронзает меня мысль, и я хватаюсь рукой за амулет. Нет он на месте. Значит… значит у Касиуса есть какой-то хитрый артефакт, позволяющий видеть сквозь наведенные личины. Что ж, придется играть в открытую. И не забыть предупредить Лукаса. Будем надеяться, что артефакт этот очень редкий — иначе вся наша маскировка насмарку. Дианель похоже, знал или догадывался о таком амулете.

— Это… мой дед?

— Да. Вианор Марций. Отец твоей матери Софии и младший брат моего отца — князь сделал несколько шагов и остановился у следующей картины — А на этом парном портрете Вианор как раз изображен вместе со своим старшим братом — моим отцом Густавом.

Боги… Здесь мой дед еще моложе, и еще больше похож на меня. Вернее, Йен на него. А вот Густав все же похож на отца, а не на своего деда, в честь которого его назвали.

— Интересно, почему во мне порода Марциев перебила Тиссеновскую? — задумчиво говорю я, продолжая рассматривать своего предка. Похоже, именно так я и буду выглядеть лет через десять — пятнадцать. Если, конечно, эльфийский амулет сделает свою работу и восстановит мое изувеченное лицо.

— Ничего удивительного…! — усмехнулся Касиус — Марции — потомки императорского рода, и в нас течет императорская кровь, которую трудно перекрыть. Мы хоть и боковая ветвь, но наследие этой крови все равно очень сильно.

— Знаете, что странно? Матушка никогда не рассказывала нам с братом о родственниках с вашей стороны.

— Альбрехт бы взбесился, услышав о них. Она просто берегла вас с Ульрихом от его гнева.

Дальше мы пошли рядом, плечо к плечу. Запнулся я только у одного старинного портрета, на котором белокурая женщина показалась мне удивительно знакомой. Но вспомнить, откуда знаю ее лицо, так и не смог. Может, память Йена шалит?

После картинной галереи мы с князем проходим через парадный зал замка, зеркала и окна которого до сих пор затянуты траурной темной вуалью. А на парадной лестнице я вижу большой портрет Густава, освещенный магическими светильниками. Перед ним до сих пор лежат букеты живых цветов, перевитые черными лентами. Некоторые цветы совсем простенькие — последние, осенние… Видимо слуги любили покойного княжича и оплакивают его смерть вместе с хозяевами замка.

В горле у меня встает ком… именно таким Густав и остался в моей памяти. Младший Марций на этом портрете такой живой, такой жизнерадостный и красивый, что хочется взвыть зверем от лютой несправедливости — ну, почему он, почему, Карифа?!!! И даже от того, что я уничтожил его убийц, мне не становится легче, сколько бы времени не прошло. Труднее всего простить себя за его смерть, и я к этому пока не готов.

С трудом отрываю взгляд от портрета и проглатываю ком, стоящий в горле. Делаю первый шаг, поднимаясь по парадной лестнице. Густав мертв, а жизнь продолжается. И за спиной меня терпеливо ожидает его отец — князь, с которым нам теперь предстоит рука об руку воевать с темными…

Общались мы с дядей так, словно знакомы сто лет. Впрочем, Касиус действительно давно знал Йена, и последний раз они с Густавом приезжали в Минэй года четыре назад. Только в памяти Йена это событие почему-то не задержалось, так… лишь слабое воспоминание. Это я еще при знакомстве с Густавом отметил.

Незаметно для себя я перешел к рассказу о последних днях Густава, в желании выговориться перед Касиусом. Рассказывал, как мы с ним помогали друг другу, как много разговаривали с его сыном, и с каким уважением и любовью Густав отзывался об отце.

— Он вас очень любил, князь. И очень гордился вами. Даже когда рассказывал, как вы пороли его в детстве и наказывали за шалости, он никогда не забывал упомянуть, что доставалось ему от вас всегда за дело. Я даже немного завидовал Густаву, что ему так повезло с вами. Как вы понимаете, я таким справедливым отцом похвалиться не могу. И тогда же я решил для себя, что, если меня дома снова начнут гнобить, плюну на все и уеду к вам в Вертан.

— Чего ж не приехал?

— Да, у вас же инквизиторы шастают, как у себя дома! А у меня с ними напряженные отношения. К тому же и пары дней не прошло, как на наш Замок напали темные. Ну, и понеслось…

— Пойдем-ка, племянник, в мой кабинет. Поужинаем, и заодно подробно расскажешь мне, что у вас дома творится. А то слухи из Минэя и Тибала доходят такие, что впору уже роман писать…

Разговор с родственником затянулся у нас до полуночи, и переговорили мы с Марцием о многом. Предложение присоединиться к торговому соглашению с восточниками, князь Фесса принял со сдержанным энтузиазмом, и поблагодарил меня за проявленное участие. Идея с ярмаркой у Ведьминого перевала ему тоже понравилась. Переговоры с восточниками Касиус решил провести прямо у нас в Минэе, на праздновании моего совершеннолетия. Ведь в составе делегации из Тибала обязательно будут представители Регентского Совета. Вот и совместим приятное с полезным.

Потом пришлось честно рассказать князю, как темным чуть не удалось захватить родовой Замок Тиссенов. И кто какую роль сыграл в этом нападении.

— Альбрехт обезумел после битвы у Червонной…! — ужаснулся Касиус — Надо быть сумасшедшим, чтобы довериться Темным Лордам, пустить их в Минэй и принести в жертву младшего сына, взамен на возвращение старшего.

— Ну, с головой у отца точно было не в порядке — согласился я — И конечно, отец был в полном отчаянье. Мало того, что сам угробил наследника, так еще кто-то перехватил управление родовым источником, и Замок перестал подчиняться законному князю. Вот только боюсь, что безумие его началось вовсе не после позорного поражения в той битве, а гораздо раньше. Разве нормальный человек бросит умирать своего обгоревшего ребенка на Острове магов? Или будет стравливать своих бастардов, превращая их в стаю озлобленных волчат?

— Да, Альбрехт всегда был жестоким и бесчувственным. Страшно представить, сколько от него натерпелась бедная София. Но она никогда не жаловалась…

Марций удрученно покачал головой, сделал хороший глоток вина и торжественно произнес.

— Я оценил твое доверие, Йен, и клянусь родной стихией Земли, что никому не расскажу о том, как позорно погибли Альбрехт и Ульрих! — князь вытянул вперед руку и над ней вспыхнул зеленым светом призрачный лист дерева, подтверждая его клятву — Я рад, племянник, что ты не озлобился, перешагнул через свои обиды, и спас честь Тиссенов, представив отца и брата героями, погибшими в битве с Темными Лордами.

— Наши подданные не должны знать всего, что происходит в княжеских семьях — вздохнул я — иначе им вообще не на кого будет надеяться. А с грехами моих родных пусть теперь разбираются древние боги Риона.