Лодка всплыла. Житков, как всегда, собственноручно отдраил главный люк и вышел на палубу. Первое, что он увидел, несмотря на темноту, был пенистый бурун по левому борту. Ошибиться в происхождении этих разбегающихся полосок пены Житков не мог: их порождал форштевень быстро двигающегося судна. Самого судна почему-то не было видно, и потому мелькнуло предположение, что это – торпеда. Но для торпеды след был слишком велик, да и характер его не оставлял сомнений в том, что это именно судно. Только тут Житков догадался: перископ! Лодка! И действительно, пенистый гребешок буруна вдруг рассыпался на две широко разбежавшиеся белесые ленты, какие обычно обтекают по бокам рубку идущей в крейсерском положении подлодки. Вот и струи, стекающие со стенок рубки, вот волна, перекатившаяся через невидимую палубу.

В характере всех этих явлений Житков ошибиться не мог.

Стоявший рядом с ним вахтенный офицер с изумлением увидел, что командир широко и радостно улыбается. Немец, который, видимо, не хуже самого Житкова понимал причину появления пены и не мог объяснить это ничем иным, как присутствием невидимой советской лодки, обеспокоенно спросил – почему-то шепотом:

– Срочное погружение?! – и бросился к люку.

Но Житков схватил его за руку:

– Вы забыли: мы ведь тоже невидимы!

Но как бы в опровержение этих слов над пенистой волной, отбрасываемой советской лодкой-невидимкой, сверкнула вспышка орудийного выстрела. Снаряд просвистел над лодкой Житкова, оглушив его воздушной волной.

Стоявший рядом вахтенный офицер снова бросился к люку, но Житков подставил ему ногу. Немец ласточкой полетел вдоль палубы, но благодаря полученному от Житкова удару с отчаянным криком скатился за борт.

Житков выхватил носовой платок и размахивая им, что было сил, крикнул в мегафон:

– Товарищи! Отставить огонь – тут свои!

В ответ ему с невидимой лодки послышался радостный смех и зычный голос:

– Товарищ командир, это я, Сибирка!

Житков смотрел, как зачарованный, в направлении, откуда доносился хорошо знакомый голос его помощника. Казалось, он лишился дара речи, восхищенный полной невидимостью родного корабля.

– Сибирка?..

– Есть, товарищ командир!

– Как ты стрелял? Разве… разве меня видно?

– А почему же нет, товарищ командир?

– Я хочу оказать: мою лодку разве видно?

После короткого молчания, свидетельствовавшего о крайнем удивлении, Сибирка ответил:

– Как на ладони!

Житков растерялся:

– Значит… значит, она видима?! – И, вспомнив о своем «экипаже», привычным тоном скомандовал:

– Приготовиться к приему пленных! Дать сюда людей. Быстро! Пока фрицы не спохватились.

Под лучами мягкого солнца молодая зелень деревьев выглядела так празднично, что каждый листик казался заново старательно отлакированным, а каждая иголочка любовно расчесанной и прибранной. Склоны гор казались покрытыми нежно-зеленой тканью, сквозь которую лишь местами виднелась еще бурая, не успевшая одеться в яркий убор земля. Кусты кизила, поднимавшиеся по склону горы к самой усадьбе, желтели только-только распускающимся обильным цветом.

После долгого пребывания на суровом севере было радостно и даже немного странно видеть эти яркие краски, ощущать горячие лучи солнца, в таком изобилии, с такой щедростью льющиеся в растворенные окна.

С моря, синевшего у подошвы горы, тянуло крепким ароматом соленой воды, ветра и бескрайнего простора. Прибой опоясал берег пенной каймою. Но его рокот скорее угадывался, чем был слышен за гомоном птиц, возившихся в деревьях под окнами. Эта перекличка, эта хлопотливая возня бывает такой веселой только весной.

Только весной, южной, крымской весной такими голубыми бывают просторы этого моря, таким чистым воздух, таким ласково-свежим ветер. И только весной бывает таким чисто-прозрачным небо, что, кажется, видишь его вширь до самого края земли и ввысь до бесконечности.

Небольшой дом лепился к горе, как белая коробочка, расцвеченная полосатыми козырьками маркиз. Быть может, название, все еще сохранившееся от старых времен на бронзовой дощечке у калитки, было случайностью, а возможно, что давние владельцы домика впервые увидели издали его алую черепичную крышу и какая-нибудь девочка, ехавшая на линейке по извилистой горной дороге, весело хлопая в ладошки, воскликнула: «Мама, мама! Смотри: совсем как красная шапочка, заблудившаяся в зеленом лесу!» Так или иначе, но домик назвали «Красная шапочка».

Высокие, почти черные султаны старых кипарисов не загораживали дом от солнца. Сквозь большие зеркальные окна оно заливало в нем каждый уголок.

В комнатах царила ленивая тишина.

Потянувшись, Житков медленно произнес:

– А, пожалуй, знаешь ли, жаль, что не нам самим пришлось вытряхивать из Витемы то, что у него за душой.

– Могу тебя уверить, что и без нас это будет отлично сделано. Что касается тебя, то, по-моему, следователь из тебя – никакой!

– Почему?

Но Найденов не успел объяснить: в комнату ворвались Элли и Валя. Светлые платья, раскрасневшиеся лица, пронизанное солнцем золото волос – все сияло.

– Они еще не готовы! – всплеснула руками Элли.

– Все равно едем, едем! – весело кричала Валя. – Везем их прямо так! – И, схватив Найденова под руку, она потащила его к выходу.

Через несколько минут машина, шурша шинами по гальке, выехала из ворот и помчалась по береговому шоссе.

На даче, куда они приехали, их сразу провели на веранду. Они увидели нарядно сервированный стол на семь приборов. Это значило, что должен был присутствовать еще кто-то, кроме них и хозяина дома.

Через несколько минут тяжелыми большими шагами на веранду вышел Ноздра. Приостановившись у порога, он быстрым, как всегда, пристальным взглядам оглядел гостей.

– С возвращением на родную землю, друзья!

И всех, одного за другим, не исключая женщин, крепко обнял и расцеловал. Потом приблизился к столу, отодвинул стул и, не садясь, жестом пригласил остальных.

– Не стану произносить приготовленный тост, – сказал он и сделал паузу. – Непредвиденные обстоятельства заставляют изменить программу этой встречи. Двое приглашенных присутствовать не будут.

Все взоры невольно обратились к пустым стульям, предназначенным не явившейся паре.

– Но все же открою вам: у вас есть чем гордиться. Задание выполнено благодаря вашему мужеству, верности долгу и одному из самых прекрасных чувств, какие знает жизнь – чувству дружбы. Оно не изменяло вам в самых тяжелых условиях. Вы выдержали трудный экзамен. Нам удалось в полной тайне осуществить нелегкую и очень ответственную военно-техническую проблему. Ее решение пытались похитить у нас самые опытные работники вражеской разведки. Подробностей я вам сейчас не открою. Прошу занять места. Ешьте, пейте и простите, что я покидаю вас. Служба! А когда закончится завтрак, вас будет ждать автомобиль. Приезжайте туда, где узнаете все подробности операции, какие вас интересуют. Итак, до скорого свидания!

Дверь за Ноздрой затворилась. Друзья в недоумении переглядывались.

Первым заговорил Житков:

– Ну, что же, адмирал приказал завтракать… По-видимому, здесь – самообслуживание! – Житков вынул из ведерка со льдом бутылку шампанского.

– За наш народ, за нашу страну!

Они чокнулись.

Солнце уже давно прошло зенит, когда Житков сказал:

– Но не пора ли нам куда-то ехать?

– Кажется, это первый случай за все время знакомства с Тарасом Ивановичем, когда не были строго-настрого указаны час и минуты прибытия к месту назначения. Поэтому еще один бокал не испортит дела. Все будет в наилучшем порядочке, – согласился Найденов.

Извилистой горной дорогой машина мчалась в лес, становившийся все гуще, все тенистей. Доносившийся рокот моря затихал в отдалении. Сильней стал зной, пропитанный ароматами леса – машина явно удалялась от берега.