Он заснул мгновенно.

Прошло больше часа, когда в его сознание проникло смутное ощущение надвигающейся опасности. Как это часто бывает во сне, хотелось бежать, но ноги были налиты свинцовой тяжестью. Он чувствовал, что лежать неудобно: мешала сложенная в несколько раз и засунутая в карман кожанки карта. Не просыпаясь повернулся на другой бок, но ощущение неудобства не исчезло, а только еще усилилось, хотя карта больше и не мешала.

Житков сделал усилие, открыл глаза и встретился с устремленным на него тяжелым взглядом Мейнеша.

– Разрешите подать завтрак, господин капитан? – спросил Мейнеш.

– А который час? – спросил Житков, чтобы только что-нибудь сказать: он не хотел обнаружить своего волнения.

– Восемь утра, господин капитан.

– Ну, что ж, давайте завтрак, – сказал Житков и, спустив ноги с диванчика, заметил на палубе свою карту. Значит, она выпала во сне? Странно. Странно и очень жаль.

Когда Мейнеш вышел, Житков стал разворачивать карту и увидел, что она сложена не так, как он ее складывал, засовывая в карман.

Но зачем Мейнешу понадобилась карта? Уж не действовал ли он по наущению старшего офицера, заподозрившего что-нибудь неладное в прокладке?

Житков сидел в неудобной позе, спустив необутые ноги на холодную стальную палубу, и прислушивался к звуку, точнее говоря, к интонации – легкому изменению в пении электромоторов. Моторы звенели другим голосом: их тембр был выше, пронзительнее.

Забыв о завтраке, Житков поспешно надел ботинки и пошел в центральный пост. Переступая комингс, он быстрым взглядом окинул стоявших в ЦП людей, и от него не ускользнуло, что, встретившись с его взглядом, старший офицер поспешно отвернулся и с преувеличенным усердием занялся картой.

– Почему так звучат моторы? – резко спросил Житков.

Офицер пожал плечами.

– Главные моторы стоят. То, что вы слышите, – звук малого мотора, вращающего электронож.

Житков понял, что едва не попал впросак: командир этого корабля, несомненно, знал то, что оставалось неизвестным Житкову и о чем он не должен был расспрашивать.

– Что вы сказали? – спросил Житков, стараясь за наигранным бешенством скрыть смущение. – Вы запустили электронож? Разве я не приказал идти, пока не кончится лед?

– Он никогда не кончится.

Житков видел, что старший офицер с трудом сохраняет вежливость. Что же, если вывести его из равновесия и заставить нарушить дисциплину, – будет повод отделаться от этого назойливого, всюду сующего нос помощника. И Житков тихо, но настойчиво повторил:

– Я приказал идти, пока не кончится лед!

– Господин капитан!.. – офицер заносчиво вскинул голову. – Я хотел бы переговорить с вами наедине… – И, не ожидая ответа, он вышел из центрального поста.

Следом за старшим офицером Житков вошел в штурманскую рубку. Штурмана не было. Они оказались с глазу на глаз и молча глядели друг на друга.

– Ну-с? – сквозь зубы процедил Житков.

Офицер молчал.

Житков схватил его за грудь и встряхнул. К его удивлению, тот даже не сделал попытки защищаться.

– Чего вы хотите? – не повышая голоса, спросил Житков. – Мне не нужны ни соглядатаи, ни критики. Чего вы хотите?

Стиснув зубы, офицер застывшими в бессильной злобе глазами уставился на Житкова.

– Я не желаю задохнуться подо льдом из-за вашего упрямства, – прохрипел он наконец.

– Вам никогда не приходилось слышать о человеке по прозвищу «Капитан»? – спокойно спросил Житков. – Еще одна глупость, и вы уже никому не сможете рассказать о своем знакомстве с ним. Поняли вы, наконец, или нет?

– Я думал, что…

– За вас думаю я! – отрезал Житков.

– Но… ледяное поле казалось бесконечным…

– Вы оставили нас без энергии для моторов!

– Прорезав лед, мы пустим в ход дизеля и зарядим батареи.

– Хорошо… Теперь делать нечего. На этот раз я прощаю вам нарушение приказания, – произнес Житков. – Прогрызайтесь сквозь лед.

Офицер поспешно выскользнул из штурманской.

Через несколько минут Житков услышал радостные крики в центральном посту. Все приветствовали струю свежего воздуха, ворвавшуюся через аппендикс, выпущенный в дыру, прорезанную электроножом.

– Уберите аппендикс и пропустите в прорез малый перископ, – приказал Житков.

Первый же взгляд в перископ, и Житков торжествующе рассмеялся. Он молча взял за плечо старшего офицера и заставил его наклониться к окуляру.

– Теперь вы понимаете, что десять минут выдержки сохранили бы нам аккумуляторы и несколько часов времени? До чистой воды не больше двух-трех миль!

Подзарядив батареи, лодка снова погрузилась и, пройдя подо льдом последние мили, вынырнула на поверхность. Были включены дизеля. Корабль продолжал поход, одновременно заряжая аккумуляторы. Даже в самое светлое время суток Житков не погружался.

К вечеру вахтенный с мостика доложил, что видит землю. Штурман просил разрешения подойти ближе к берегу, чтобы обсервацией проверить счисление, но Житков решительно ответил:

– Оба мы – вы и я – не могли ошибиться в прокладке. А она у нас сходится абсолютно. Значит, мы находимся именно там, где должны быть, – на траверзе бухты Сельдяной. Будем держаться как можно мористей, пока темнота не сгустится. Я хочу быть уверен в скрытности нашего подхода к проливу.

– Но если и здесь нужно ждать темноты, то к чему тогда лодке ее невидимость? – недовольно проворчал штурман.

Ура! Теперь Житков знал все! Он знал – лодка невидима. Это и есть ее вторая и главная «тактическая особенность».

Но, черт возьми, значит, нацисты обогнали в этом деле советский флот! Или попросту выкрав основу работ Бураго, довели их до конца?.. Так или иначе…

– Если вам непременно хочется, – сказал он штурману, – мы войдем в пролив в самой светлое время суток, – пожалуйста!

– Нет, это было бы, конечно, ошибкой. Попадись нам на пути самолеты, они обнаружили бы наш погруженный корпус, но я не понимаю…

– Очень об этом сожалею, – перебил его Житков, – но зато понимаю я: если нас не видно, то слышно.

– У русских нет средств услышать нас на таком расстоянии.

– Если бы я не побывал в Советской России, то, может быть, думал бы так же. Но я там был…

– Не переоцениваете ли вы противника, господин капитан? – усмехнулся старший офицер. – Ведь речь идет о пресловутом «ухе Найденова»?

«Фу, черт их дери! Они знают и это! Однако разведка у них, видно, работает не так плохо, как мы воображаем».

– Вы тоже слышали о нем? – спросил Житков, стараясь остаться равнодушным.

– Откровенно говоря, я думаю, что это одно из средств устрашения, а не реальный прибор, – с самодовольством ответил офицер. – Пока еще ни один такой прибор не попал в наши руки. Быть может, его и вообще-то не существует?

У Житкова отлегло от сердца.

– Мы проникнем в пролив, когда русские будут вполне уверены в его неприступности, – сказал он, чтобы переменить разговор.

– Да, господин капитан.

Оттянуть операцию до ночи Житков старался не из опасения быть обнаруженным, как думал старший офицер, а лишь ради того, чтобы не дать возможности штурману опознать по береговым ориентирам, что лодка войдет не в пролив, ведущий к Сельдяной, а в пролив Кривой губы. Темнота и незнакомство с берегами не позволят нацистам обнаружить «ошибку» в прокладке, сделанную Житковым при изготовлении копии с карты.

Но Мейнеш, Мейнеш! Видел ли он карту? Понял ли, что изменение прокладки приведет лодку вовсе не в Сельдяную?

Мейнеш! Вот к кому сейчас непрестанно обращалась мысль Житкова.

Он поставит мины в горле Кривой губы, куда корабли противника пойдут для высадки десанта. Проход в советском минном поле перед Сельдяной останется чист. Советские корабли выйдут из нее по тревоге и добьют десантные суда, которые не подорвутся на минах, расставленных Житковым.

Изменение на несколько градусов в прокладке на карте – вот все, что сделал Житков, чтобы на сто восемьдесят градусов повернуть результаты немецкой диверсии.