Рожков вынул трубку изо рта и с удивлением поглядел на Житкова:
– Такие шутки не забываются, но… откуда вы знаете?
– Он мне рассказывал.
– Мало на него похоже, – в сомнении покачал головою Рожков. – Хотя иногда и на него накатывало. Тогда он любил подразнить противника. Иногда даже с риском для самого себя. Видно, нервы сдавали. Им нужен бывал допинг в виде этакой щекоточки.
– Но при каких именно обстоятельствах, вернее, на каком именно деле вам от него досталось, – этого он так и не сказал.
– Коли уж об этом речь зашла, то и вы мне откройте одно обстоятельство: сказал он вам, что знает, кого ударил стилетом? Мне это очень интересно.
Житков постарался вспомнить:
– Нет, он дважды подчеркнул, что не знает, кого убил. Он ведь думал, что этот удар был смертельным.
– А ведь я, бывало, гляжу на него и думаю: знает или не знает? Может, играет мною, как кошка мышкой, и только ждет случая, чтобы покончить со мной на каком-нибудь очевидном провале…
– И под такою угрозой… – начал было Бураго и не договорил.
Рожков только пожал плечами в ответ. Потом он подошел к стене, где над железной койкой висел небольшой ковер. На его темно-красном фоне Житков только теперь заметил тусклую сталь узкого и короткого клинка. Рожков снял кинжал с гвоздя и протянул Житкову:
– Старинный кортик.
– Ни за что бы не поверил, что с этакою штукой в спине можно уйти.
– Правда, на четвереньках, ползком, из последних сил, но ушел. Не мог не уйти. Дело нужно было довести до конца. А кроме меня, никто не знал одной детали, которую за минуту до этого удара Витеме открыл его собеседник. Без этой детали…
– А он мне сказал, будто кто-то из-под самого носа у него похитил тайну какой-то третьей разведки. Он был уверен, что это сделал русский, но кто именно…
– Если бы он хоть на волос подозревал кто, я бы не беседовал тут с вами. Покойник был не из тех, кто выпускал обнаруженного врага. Это уж только за последнее время он немного обмяк, словно растерялся, а прежде крепкий был зверь. Он, знаете ли…
Ему не удалось договорить: в саду послышалось злобное рычание и лай Волчка. Рожков исчез в колодезной черноте сада так уверенно, словно светил себе ярким фонарем, а через минуту вернулся в сопровождении Найденова, который долго не мог прийти в себя от ошеломившей его встречи.
– Где ж ты пропал? – недовольно спросил он, наконец, Житкова. – Мы стали беспокоиться, и я решил вернуться…
– Вот это уж лишнее, – пробурчал Житков.
– Ай-ай, Паша! – с укоризной проговорил Бураго. – Разве друзья когда-нибудь бывают лишними?
– Я совсем не о том… – начал было Житков, но его голос утонул в басе Бураго:
– Помню вы певали про дружбу, скрученную крепким морским канатом… Ну-ка, Саша, за рояль. Напомни мотив: про море, про ястреба, про крепкую дружбу… Споем про то удивительное, что называется дружбой моряков… И ты, Хрисанф. Какая же дружба без таких, как ты?.. Как это там: «Мы дружбу скрутили канатом…»
Из комнаты послышались приглушенные модератором звуки рояля.
Житков вполголоса пропел:
– Помню, помню! – воскликнул Бураго и хриплым басом проскандировал:
– Хорошо! Пусть волны доходят до рубки, но с ног они нас не собьют… Нет, не собьют!
Он медленно поднялся и прошелся, попыхивая трубкой. Под его тяжелым телом испуганно скрипели половицы.
– А теперь… Вот, теперь спать! – скомандовал вдруг Бураго. – Дорогу к калитке найдете?
– Погодите, – сказал Рожков. – Привяжу Волчка. – И через минуту из темноты донеслось: – Идемте, я вас провожу.
Они осторожно сошли по скрипучим ступенькам веранды. Шли между рядами розовых кустов, тянувшихся к ним светлыми пятнами больших цветов и обдававших густым, пьянящим ароматом. Под ногами приглушенно, по-ночному, шуршала увлажненная росою галька.
Вышли на шоссе. Шли молча. Особенно громкими казались шаги Рожкова. Подкованные каблуки его тяжелых башмаков разбивали черную тишину уверенными звонкими ударами.
Прошли до поворота. Рожков вдруг умерил шаг, остановился. Молча пожал обоим руку. Повернулся и пошел обратно.
Житков и Найденов постояли, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Освещенная яркой луною дорога казалась извилистой серебряной рекой, уходящей в стиснутую горами бесконечность. Идти бы и идти этой серебряной дорогой, где далеким эхом отдаются шаги Рожкова, маня за собой в загадочную даль.
Бесконечно извивается серебряная река. Идти бы по ней да идти…
