Когда удастся захватить внутренние помещения «Черного орла», заговорщики займутся верхней палубой.
– Право, я начинаю жалеть, что в детстве мне не привелось читать пиратские романы, – бунты на кораблях и все такое… – с усмешкой сказал Найденов Йенсену, укладываясь спать. – Теперь бы пригодилось. Не пришлось бы гадать, чем все это кончится.
– Как и во всяком романе с хорошим концом – победой! Клянусь всеми святыми и призываю вас в свидетели: не дальше, как нынче на заре Витема будет висеть в петле!
– Блажен, кто верует, Нордаль, – скромно проговорил Найденов. – Во имя отца и сына…
– Аминь! – Нордаль повернулся на бок. – В нашем распоряжении еще два-три часа, чтобы соснуть.
– У вас крепкие нервы, дружище, – проговорил Найденов. – Впрочем, я прогневил бы отца небесного, если бы стал жаловаться на свои. Покойной ночи!
С этими словами он натянул на себя одеяло. Скоро в каюте не стало слышно ничего, кроме ровного дыхания спящих.
Ни один из них не слышал, как осторожно отворилась дверь и в каюту кошачьими шагами вошел Витема. За его спиной стоял Мейнеш. Вглядевшись в спящих, Витема кивнул боцману. Тот проворно, с неожиданной для его тяжелого тела легкостью, проскользнул за капитаном и быстро обшарил карманы развешанной по переборкам одежды спящих. Все, что было в них острого, режущего, колющего, – все перекочевало в карманы Мейнеша.
– И больше ничего? – разочарованно прошептал Витема.
Мейнеш отрицательно покачал головой.
Так же тихо оба выскользнули из каюты.
…Перегнувшись через борт шлюпки, Элли болтала руками в воде. Вода была необыкновенно тепла. Приятное ощущение ласки поднималось от кистей рук к плечам, разливалось по всему телу.
Рядом с Элли, бросив весла, сидел Житков. Он молчал, но от того, что она читала в его взгляде, ей делалось еще теплей. Девушка чувствовала: еще мгновение – и голова ее закружится от этой никогда не испытанной сладкой теплоты, и она упадет за борт. Но странно, ей не было страшно: вода была такой теплой, ласковой… Так сладостно было бы окунуться в нее. Вот, вот, еще немножечко. Голова идет кругом, туман застилает сознание. Элли слышит странный звон и… в испуге просыпается.
Она – у раковины умывальника в буфетной. Руки опущены в теплую воду; она моет посуду. У ног – черепки разбившейся чашки. Элли встряхивает головой и смотрит на часы. Ровно час пополуночи. Пора. До условленного времени восстания – середины первой вахты – остался один час.
То, что она делает, очень мало похоже на приготовление к вооруженному восстанию на корабле. Ее маленькие руки проворно разжигают спиртовку. Через пятнадцать минут аппетитный запах закипающего какао распространяется по кают-компании. На второй спиртовке жарится яичница с ветчиной. Элли приготовляет рюмки, бутылку.
Время от времени она вскидывает глаза на часы и с беспокойством поглядывает в коридор, на двери офицерских кают. Ей кажется странным, что одна из дверей заперта не плотно, как обычно, а только притворена на длинный крючок. Элли силится вспомнить, оставил ли Витема эту дверь притворенной в полночь, когда прошел к себе в каюту, или приотворил ее, пока Элли так непростительно задремала над недомытой посудой?
Время близилось к двум. Сейчас должны прийти товарищи – помочь ей выполнить первую часть плана. Было бы безумием начинать все это около приотворенной двери командира.
Элли вздрогнула. Словно вызванные ее мыслями духи, наверху тонущего в полумраке трапа возникли три темных силуэта. Девушка застыла с пальцем, предостерегающе прижатым к губам. Но, по-видимому, пришельцы не замечают этого жеста. Они спускаются в кают-компанию. Ей кажется, что осторожное прикосновение их подошв к ступеням грохотом разносится по кораблю. Мурашки бегут по спине. Взгляд прикован к проклятой двери и… О, боже! Штора колыхнулась. Элли бросается к норвежцам, отталкивает их в дальний конец салона. Они бестолково пятятся, не понимая, в чем дело. Ее взгляд растерянно отыскивает укрытие. Три человека! Трое здоровенных мужчин! Взгляд ее падает на массивный обеденный стол. Лампа над ним погашена. Тяжелая плюшевая скатерть ниспадает до самой палубы. Элли поднимает ее край и жестом отчаяния указывает мужчинам под стол. Ей хочется кричать от досады на их медлительность. Первый раз в жизни рыбаки кажутся ей такими неповоротливыми. И, боже правый, как грохочут их сапожищи даже по ковру!
Она опустила край скатерти и обернулась. В конце коридора стоял Витема в полосатой пижаме.
Элли почувствовала, что ноги ее сделались ватными, – вот-вот подогнутся. А Витема, прямой и спокойный, не спеша вошел в кают-компанию.
Элли силилась понять, видел он или не видел? Но ни одна черточка не дрогнула на его лице. Она даже не могла понять, видит ли он ее, – так пуст и безразличен был его взгляд.
Элли собралась с силами и сделала шаг навстречу Витеме; почтительно присела. Он поглядел на нее безразлично, словно не узнавая.
Девушка смущенно пролепетала что-то о завтраке, приготовленном для второго помощника, которому скоро вступать на вахту.
– Принесите мне содовой. – Голос Витемы звучал устало. Он повернул кресло и сел за стол, вытянув ноги.
Элли поставила перед ним сифон. Она заметила, что на ногах Витемы нет туфель – он был в одних носках.
Уловив ее удивленный взгляд, Витема повернул кресло к столу и сунул ноги под скатерть. Девушка замерла в страхе: сейчас он обнаружит спрятанных под столом людей. Вот он уже что-то нащупал ногой, нагнулся, приподнял край скатерти. Непонимающе поглядел на свою необутую ногу и…
– Принесите туфли, там, возле койки.
Элли впервые очутилась в каюте Витемы. Но сейчас ей было не до любопытства. Она схватила туфли и побежала в кают-компанию. Витема все так же сидел, откинувшись в кресле. Сифон был наполовину пуст. Не спеша капитан вынул из кармана пижамы сигару. Пальцы его слегка дрожали. Когда он обернулся к Элли, лицо его приобрело обычное холодное выражение.
– Вы сказали… завтрак? – насмешливо спросил он. – Прежде я не замечал, чтобы вы готовили офицерам завтраки по ночам.
С палубы донеслись удары склянок. Четыре!..
Элли вздрогнула: час восстания! Найденов в корме и Житков в носу ждут сигнала, что с офицерами покончено…
Витема встал, тихонько засмеялся. Не спеша подошел к буфетной стойке и задул обе спиртовки.
– Отнесите содовую ко мне в каюту.
Он повернулся, и… удар тяжелого сифона по голове заставил его покачнуться. Прямое длинное тело бессильно согнулось и беззвучно осело на ковер.
Через две-три минуты Витема лежал спеленутый, как ребенок, с завязанным ртом. Все произошло в полной тишине. Элли в бессилии опустилась в кресло. Нордаль налил ей стакан содовой. Слышно было, как стучат о стекло ее зубы.
Шкипер Лунд погладил девушку по голове. Она пришла в себя и собрала на подносе завтрак: какао, яичницу, бутылку вина. В следующую минуту осторожно постучала в дверь второго помощника. Около нее, прижавшись к переборке, стояли Нордаль, Лунд и крепкий белокурый рыбак.
За дверью послышался шорох. Щелкнул замок. Заспанный офицер выглянул в коридор.
– Что такое?
Смущенно опустив глаза, Элли стояла с подносом. Офицер несколько мгновений смотрел непонимающе, машинально приглаживая волосы.
– Вахта может немножко подождать.
Он распахнул дверь и с гадким смешком потянул Элли к себе. Она остановилась в дверях, чтобы не дать их захлопнуть. В каюту ворвались Нордаль и белокурый рыбак. Лунд с пистолетом Витемы в руках остался на страже в коридоре. За дверью второго помощника слышалась возня, хрипение, заглушенные немецкие ругательства. Через несколько минут Элли, Нордаль и рыбак вышли в коридор. В руках Нордаля был второй пистолет. Белокурый сунул Лунду винтовку. Элли привела в порядок поднос и направилась к третьему помощнику. Но дверь его каюты уже отворилась, и молодой офицер выглянул сам.
– Что за шум?
Лунд ответил ему ударом приклада. Офицера втащили обратно в каюту и тоже связали.
