Витема провел рукой по вспотевшему лбу. Мейнеш сощурился так, что его маленькие глазки совсем скрылись под густыми бровями:
– А, может, так оно и есть, а?.. Что ты скажешь, а?
Витема вскочил, кулаки его судорожно сжались.
– Не смей!.. Не смей так шутить!.. А то я могу…
– Что ж ты споткнулся?.. Можешь убить меня? – насмешливо спросил Мейнеш. – Что ж… – При этих словах на ящик, служивший столом, выразительно лег пудовый кулак Мейнеша.
Не обращая внимания на злобный взгляд, который бросил на него Витема, Мейнеш спокойно закурил. Витема умоляюще воздел руки.
– Это невозможно выдержать без противогаза! – капризно проговорил он,
Мейнеш усмехнулся:
– Ты же имеешь дело с грузчиком, Генрих.
Витема досадливо отмахнулся от облака едкого дыма. Его взгляд остановился на трубке боцмана: это была все та же маленькая носогрейка с прогоревшим донышком, заделанным старинной монетой.
– Ты нашел свою старую трубку, Юстус? – с любопытством спросил он.
Мейнеш поглядел на трубку так, словно видел ее в первый раз, и, не отвечая на вопрос, рассмеялся. Словно забыв о заданном ему вопросе, он сказал:
– Можешь считать меня сумасшедшим, Генрих, но, честное слово: не верю я тому, что с Житковым удастся покончить.
– С «Марии-Глории» ему не уйти…
– Ты уже не раз был так же уверен в этом, а между тем…
В то время как происходила эта беседа, в больнице, расположенной на одной из тихих улочек портового городка, два врача следили за тем, как медленно возвращается сознание к тому, кого санитар принял за покойника, – к Найденову. Врачи констатировали глубокий обморок от сильной дозы какого-то одурманивающего вещества.
Найденов мог бы рассказать врачам, что однажды он уже испытал нечто подобное в Берлине, на Эрдман-штрассе. Но у него не было ни желания, ни сил разговаривать. Он старался вспомнить, что произошло с ним несколько часов назад. Постепенно появляясь из тумана беспамятства, одно за другим всплывали обстоятельства происшествия: вот он свернул в темный проулок между пакгаузами, вот внезапно, не успев сделать ни малейшего движения, почувствовал себя сжатым в таких объятиях, что все его кости затрещали. На рот легла влажная тряпка с каким-то ароматическим веществом, мозг помутился. Больше он ничего не помнил…
…Наутро Найденов был отпущен из больницы. Он брел, не без труда передвигая ноги. Морозный воздух действовал отрезвляюще. Дома ожидала зашифрованная радиограмма с «Марии-Глории»: «Ухо молчит. Дознайся у Майлса о свойствах снаряда».
Найденов устало побрел обратно в больницу.
На правах старого знакомого он угостил санитара папиросой и сказал, что забыл в палате записную книжку. Санитар разрешил пройти на второй этаж.
Очутившись в коридоре, куда выходили двери отдельных палат, Найденов быстро огляделся и юркнул в палату Майлса. Штурман спал, накрывшись с головой. Найденов не долго колебался – бесшумно отпер лежавший на стуле чемодан и приподнял крышку. Чемодан оказался пустым. Взгляд остановился на одежде Майлса, аккуратно развешанной на стене. Найденов быстро ощупал карманы пижамы, брюк, кителя и… невольно оглянулся на спящего. Тот продолжал лежать лицом к стене.
В руке Найденова была консервная банка. На вид она ничем не отличалась от обычной, но Найденов сразу определил, что в ней значительно больше положенных для колбасного фарша двенадцати унций. Сунув банку в карман, он в последний раз оглянулся на спящего. Как, однако, крепко спит этот Майлс! Найденов несколько секунд пристально смотрел на него, потом подошел к кровати, поднял одеяло. В окровавленной пижаме, на залитом кровью постельном белье лежал мертвый Майлс.
В огненной западне Плывя на «Марии-Глории» в роли сопровождающего советский груз, Житков был спокоен: благодаря контакту между советской и британской контрразведками, он знал то, чего не знал «суперкарго Бэр»: консервные банки, которые тот считал наполненными пикриновой и серной кислотами, в действительности содержали невозгораемую смесь. Но, в свою очередь, Житков не знал того, что стало ясно из шифровки, сообщившей ему о банке, взятой Найденовым в больнице: это был настоящий снаряд. Значит, и среди банок, заложенных в пеньке, могли быть такие же снаряды, ускользнувшие от глаз британской службы, наблюдавшей за Бэром при отплытии из Англии. Это было явным просчетом англичан, но теперь имело значение другое: груз мог загореться. Правда, «Мария» уже прошла траверз Моржового, где по расчету Витемы должны были загореться снаряды, но все же Житков решил действовать и посвятил старого шкипера в суть дела.
– Так нужно поскорее выкинуть груз за борт, – сказал старик.
– Нет, груз мы обязаны сохранить. Давайте доберемся до снарядов. Вероятно, они заложены в нижних рядах пеньки.
– Как же проникнуть к нему, не разгружая трюмы? – Шкипер пожал плечами.
План Житкова заключался в том, чтобы, проделав в грузе вертикальную шахту, вынуть нижний ряд тюков, не трогая всей пеньки. По мере вытаскивания нижних тюков, верхние будут подпираться на манер штрека в руднике.
Житков руководил работой в трюме №3; шкипер взял на себя трюм №1. Спустившиеся с ними люди работали с ожесточением, и в скором времени Житков обнаружил две банки. Их вынесли на палубу и встряхнули, чтобы нарушить перегородку, разделяющую кислоты. Одна банка тотчас загорелась. Струя огня била из нее, как пламя паяльной лампы.
Продолжая раскопки, Житков извлек еще одну банку. Однако, кто мог сказать, сколько еще было заложено в трюме?
Вскоре и старый шкипер извлек жестянку и с торжеством принес ее Житкову.
– Дорого дал бы я, чтобы узнать, кто это сделал?
– Удовлетворю ваше любопытство бесплатно, – сказал Житков. – Немец, скрывавшийся под именем Бэра, был слишком осторожен, чтобы делать это своими руками. Он нанял для этого вашего первого офицера.
– Майлса? – едва не задохнувшись от негодования, спросил шкипер. – Английский моряк мог пойти на такую подлость? – Шкипер с поникшей головой направился было обратно к трюму. – На моей «Марии»… Англичанин! – Он остановился и спросил: – Сколько времени еще в нашем распоряжении?
– Точно не скажу. Но кислота действует довольно быстро.
Шкипер молча кивнул головой и исчез в трюме.
Через полчаса Житков нашел пятую банку. Весь нижний ряд тюков был осмотрен. Можно было надеяться, что в третьем трюме снарядов больше нет, и пора переходить во второй. Времени оставалось совсем мало, а тут еще некстати резко усилился ветер. Развело волну. «Марию-Глорию» стало класть с борта на борт. Верхние тюки то и дело срывались и грозили завалить шахту, где работали моряки. Партия Житкова стала редеть. Мало кто хотел быть заживо погребенным под пенькой… Оставшиеся внизу люди с настоящим остервенением выдирали тюки и крепили их к гаку, на котором груз вытаскивался наверх и майнался на борт. Работа подвигалась медленно.
Житков и шкипер выбивались из сил. Шкипер, наконец, отыскал еще одну банку. Это был первый снаряд во втором трюме. Старик выполз из штрека со своей находкой, и как раз в это время от сильного крена «Марии-Глории» груз пополз поперек трюма. Крепления не выдержали, и Житков оказался заваленным, как при обвале шахты. Он не сразу сообразил, что случилось, но когда понял, мороз пробежал по его спине. За толстым слоем пеньки не было слышно ни малейшего звука, даже могучих ударов волн о железные борта судна. Житков не имел представления о том, что происходит, не знал, приняты ли меры к его освобождению. Сам он был бессилен помочь себе. Нора, в которой он очутился, не позволяла даже повернуться. Нечего было и думать раздвинуть ее стены изнутри. Житков погасил переносный фонарь. Оставалось одно: ждать. А между тем с минуты на минуту мог возникнуть пожар…
Шкипер ясно представлял себе опасность, угрожающую русскому и всему судну от оставшихся в трюме снарядов. Он собрал экипаж и рассказал о положении дела.
– Нужно спасти русского, – сказал старик. – Кто идет со мной?
