Катерина спрашивает, что со мной. Я показываю клинок, как бы заявляя: какие вопросы? Она ухмыляется. Не могу понять, она действительно не имеет ничего против убийства этих людей?

Ричард забавно коверкает ей на ухо тост Зои. Макс лихорадочно роется в карманах плащей, с него сыпется хлам и огрызки. Эмили учтиво кивает мне.

Отчего-то я горжусь температурой моих отношений с ковеном. Идол спокойствия. Всего полгода назад я бы волосы на себе рвал, однако сейчас вы не услышите от меня ничего, кроме вопросительно-заполненных пауз. Сегодня я — холоднокровие.

Макс заканчивает выворачивать карманы, из желтой рубашки (под тремя плащами), он достает тюбик зеленой жижи и разбрызгивает на гостей.

Все вскидываются на рыжего.

— Какого черта!

— На хрена ты это сделал?!

— Дьявол!

— У мага-отшельника нет цели, есть только путь, — чеканит Макс и кричит: — Тост! За нашу друг к другу любовь. Безусловную любовь! Предлагаю почаще собираться, ведь кто еще у нас есть? Никто нас не любит. Кроме инквизиции. Которая тоже любит лишь то, как чарующе мы горим на костре.

Он кидается на мою шею и рыдает на плече.

Сара закатывает глаза.

— Еще кто-то хочет высказаться? — устало спрашивает она.

Виса залпом осушает бокал и разрывает круг, секунда — и он позади пленников, кладет ладони им на макушки, запускает пальцы с семью перстнями в их волосы и начинает речь:

— Вы ждали этого целый год, любимые мои, так не будем тратить ни мгновения! Продлим нашу недолговечную, но упоительную жизнь, да подшлифуем трещины на рожах.

После чего вампир в танце огибает жертв и шутовским полупоклоном предлагает мне начать ритуал.

До всех не сразу доходит, что изо рта Висы не льется океан пустословия — он, видите ли, не отличается лаконичностью, и ковен к этому привык. Когда вампир открыл рот, они мысленно приготовились разбить палатку, рассесться вокруг и, словно пионеры у костра, слушать одну байку за другой. Этого не случилось.

И теперь уже ковен уставился на меня.

Деркач сыпет в бокал белый порошок. Злой как побитая овчарка. Макс отбирает бокал: по его заверениям, цианид счастья никому не принес, а Деркач еще встретит свою любовь. Деркачу не нужна любовь. Он хочет избавить себя от мук творчества, бессонных ночей и мыслей об уничтоженном будущем. Макс обещает устроить ему будущее в кино. Деркач хочет быть певцом. Макс утешает его, уверяет, что готов слушать его песни круглые сутки. Деркач просит дать ему спокойно сдохнуть.

Весь этот цирк прерывает Виса.

— Ко мне, Рексик! — радостно восклицает он. — Время пришло, малыш!

Я показательно швыряю кинжал на пол.

— Пошел на хрен, — ровно выговариваю и скрещиваю руки на груди.

Виса поднимает нож, качает головой, словно он моя мама.

— Рекси, Рекси, Рекси... Какое неуважение к традициям предков!

— Мои предки были религиозными, — я заикаюсь, вспоминая отца, — хорошими людьми!

Кресты, библия, клетка... святая вода, меня рвет водой, отец заставил очиститься... очень хорошими людьми, ага...

— Твои предки, как и наши, были потомками Каина, убившего собственного брата, потому что тот принес жертву богу куда лучше, чем он сам, — возвышенно и размахивая над головами пленников руками, будто дирижер, припевает Виса. — Мы, колдуны, должны платить за наши силы и приносить богу его испорченных детей.

— Ты, мразь, всех подряд убиваешь, а не только... этих.

— Этих убью не я, а ты, мой глуповатый товарищ.

Я шагаю к нему и раздельно рычу:

— Засунь. Этот. Нож. Себе. В задницу!

Отталкиваю вампира и начинаю развязывать девушку.

— Правосудие свершится, — голос Катерины за спиной. — С тобой. Или без.

Веревка сама стягивается обратно, туже затягивает конечности жертв.

— Вы не посмеете!

— Этот мужчина — жестокий серийный убийца, — твердо и громко заявляет Катерина. — В народе его прозвали Расчленителем. Догадываешься почему?

— Да к черту! Вы не их судьи!

— Верно, — игриво поддерживает вампир, водя острием по щеке девушки. — Их судья ты, Рексик.

Сара выглядит так, что на месте Висы я бы опустил нож как можно скорее. Но Виса это Виса.

— Эта дама...

— Убила своих детей. Да, Кэт, я помню! Но это ничего не меняет!

— Ты выберешь, — улыбается Виса. — Либо они оба умрут. Отсчет... пошел.

Он протягивает клинок.

— Мы сдадим их полиции, ясно?

— Три, — распевает вампир.

Я хватаю кинжал и разрезаю веревки.

— Два-а-а...

— Убирайтесь! — приказываю.

Мужчина падает со стула и ползет к выходу. Похоже, у него сломаны ноги.

Девушка не шевелится.

— Один.

Я поднимаю девушку на руки. Несу к выходу.

— Ну обоих, так обоих, — пожимает плечами Виса.

В ту мимолетную секунду, когда меня хватают и оттаскивают, а девушку подхватывает вампир, передо мной проносится весь вечер. Особенно рассказы Катерины. И когда Виса подносит нож к горлу девушки, а Зои наступает ногой на спину мужчины, не давая убежать, я выкрикиваю:

— Его! Лучше его.

Сара удивленно смотрит на меня. Виса расцветает, чмокает девушку в лоб и делает шаг назад.

— Замечательный выбор, — паясничает он и поворачивает голову на лошадинолицого пленника.

Тот столбенеет. Зои изящно убирает ногу с его спины. Маньяк переворачивается, упирается взглядом в Вису, который подходит к нему и... дает кинжал?

Мужчина смотрит сначала на острие, потом на вампира. Затем — вонзает кинжал себе в грудь.

— Почему ты не выбрал меня? — спрашивает Юлия.

Провожая пленницу к воротам, я узнал ее имя. Не знаю, зачем оно мне. Видимо, ради приличия.

— Спроси что-нибудь попроще.

Я пинаю очередной сугроб, бурю проход сквозь белую пучину. Снега навалило до пупка. И продолжает сыпаться. Засыпает глаза. Мир словно обесцветили. Едва могу различить забор — огромный забор! — снегопад его слопал.

— Спасибо, — робко произносит девушка.

Она плетется следом, обнимая себя тоненькими руками. Я накинул ей на плечи свое черное пальто, точнее не мое, а Илария, который его подарил. Я мертв. Живому человеку оно определенно нужнее. Да и кровь скроет.

— Слушай, — раздражаюсь я, ладони раздирает мороз. — Что к тому мужику, что к тебе, я испытываю отвращение. Однако не хочу уподобляться. Если в полицию вас не сдать, то наименьшим из зол для меня будет вытащить тебя из дома. Ты не заслуживаешь помощи. Но погибнуть в этом доме я тебе не дам. Повторюсь. Я не убийца.

— Почему ты не сбежишь? — спрашивает Юлия, аккуратно касаясь моего плеча. — Прямо сейчас.

— Все сложно.

Я добираюсь до калитки, нащупываю ручку. Приходится побороться. Лед сковал механизм намертво, но мне удается с хрустом его оживить.

— Ты спас меня, — всхлипывает она.

Да так жалобно! Напоминает перепуганного мышонка. И не уходит, поганый случай! Хватает мою ладонь. Притягивает к груди мой кулак. Стискивает. Целует! О, убейте меня, зимние боги!

— Убирайся отсюда, — холоднокровно требую.

— Пойди со мной, — плачет, — умоляю.

— Ты издеваешься?

Я вырываю руку из тисков, разворачиваюсь и топаю к дому.

— Я никого не убивала! — вскрикивает она. — Пожалуйста, поверь мне!

Останавливаюсь. Три шага назад. Снова смотрю в ее залитое слезами и тушью лицо.

— А ну-ка, повтори. Ты не закапывала своих детей в лесу?

— Я... не убивала их. Но их тела, — она едва дышит от рыданий, — спрятала я.

— Как?! Зачем?!

Я обхватываю ее голову. Прощай самообладание.

— У меня есть еще один ребенок. Он бы убил его, если бы я этого не сделала, понимаешь?

— Кто?

— Мой бывший. Это он убил! Пока меня не было дома. А чтобы я никому не рассказала, он похитил моего сына. Он убил бы его. Убил...

Я инстинктивно прижимаю ее, позволяя плакать у себя на груди. А сам тону в беспорядочных мыслях.

— Где сейчас твой сын?

— Я не знаю. — Она обнимает меня, впивается пальцами под ребра, задыхается. — Не знаю, я не знаю...