К запаху имбирного печенья и виски (сколько он его пьет?) примешивается аромат лилий, воды и скошенной травы. Запах прошлого...

Теплая ладонь зарывается в волосы на затылке. Рекс прижимается губами к моим ключицам, оставляет след из поцелуев до подбородка. Плотнее накрывает меня собой. Ощущаю его возбуждение. Каждое прикосновение. Его язык на мочке уха. Что я делаю? Что делаю? А что он делает? Я совершенно потеряла контроль. Еще секунда — и Рекс разорвет на мне одежду, он разве что волком не воет от жажды, дышит как бешеный. Чуть приподнимается надо мной. Сдался? Передумал? Меня кидает в жар. Он отстраняется, и от меня будто отрезают кусок, лишают самой себя, забирают дыхание. Оно одно. Одно на двоих. Мы дышим друг другом. Тяжело. Медленно.

К черту! Обхватываю шею Рекса и тяну обратно на себя. Целую его.

Он набрасывается в ответ. Жадно. Страстно. Кажется, что Рекс взорвал в себе какой-то барьер, который сдерживал его, и теперь ничего его не остановит.

Клянусь, я обезумел, чувствуя во рту ее язык, ощущая движение навстречу... отклик! Она запускает ладонь в мои волосы, и пожар, рвущийся изнутри, уничтожает меня. Голова пустеет.

Есть лишь две мысли. Первая — Сара отвечает на поцелуй. Вторая — рядом с ней план летит в бездну, она сводит с ума. А для нее это просто игра?

Я снимаю с нее кофту. Сара вдруг замирает. Упирается мне в грудь.

— Нет… прошу… — шепчу, стараясь найти ее губы вновь, однако ведьма хочет остановить меня.

Сопротивляйся… Да, ударь меня или… стони, стони хоть от злости, хоть от удовольствия. Плевать! Меня это не остановит. Безупречная. Взъерошенная. Дикая!

— Подожди, — панический стон на придыхании.

— Ты мне нравишься. — Целую ее шею. — Я нравлюсь тебе. Расслабься и… иди ко мне. Ну же…

Расстегиваю пуговицы на сиреневой кофте.

О мой бог! Как же Сара мне нужна.

Локоть ее прилетает мне в нос. Я вою от боли (или досады?). В глазах ведьмы — ярость.

— Никогда так не делай! — кричит она. — Никогда! Идиот! Придурок!

— Ты ответила. Я…

— Чушь! Это… не смей, не смей так делать!

— Почему?! — впиваюсь в ее плечи. — Когда я появился, сама соблазняла меня, что изменилось?

— Нельзя нам, ты… ты не понимаешь! Тогда все было иначе, тогда я…

Тишина.

Долгая пауза, какая бывает в неловких ситуациях, когда вариантов действий нет, но надо предпринять хоть что-нибудь.

Момент ушел. Я облажался. Сара отползает в сторону.

Молчание. Минута. Две. Вечность…

Пауза переходит в стадию беременности.

Затем я оглядываюсь и ошарашенно давлюсь вопросом:

— Это кто?

Взъерошенная Сара поворачивается по направлению моего указательного пальца. Показываю я — на девочку. На рыжую малышку в белом платьице до оголенных ступней. Умилительное создание. Огромные синие глаза, украшенные веером ресниц. Носик кнопкой. Она прекрасна. Душераздирающе прекрасна. Она ходит с корзиной вокруг березы и собирает розовые цветы, а рядом — под изумрудными ветвями — лежит белая лошадь, тихо фырчит и словно разговаривает с малышкой.

На меня снисходит озарение.

Это девочка с картины. Той самой, которая стоит в спальне ведьмы.

Я встаю, хочу приблизиться к юной гостье, но Сара хватает меня за предплечье.

— Ты чего? — брыкаюсь. — Это ведь ты, да?

— Пошли отсюда, просто… уйдем.

От ее добродушия и следа не остается, да и настороженное выражение на лице мне совсем не нравится; она для меня — водная гладь, которая начинает подрагивать перед тем, как оттуда выпрыгнет гейзер.

— Ой, брось! Ты прямо куколка фарфоровая — шепелявлю. — Посмотрите только. Прелесть! Нет, правда. Булочка какая...

Сара поджимает губы.

— Рекс...

— И как такая сладкая вишенка умудрилась стать лютой стервозиной?

— Рекс, идем!

Мрачная Сара тянет меня, а я упрямо наблюдаю за тем, как маленькая девочка что-то рассказывает греющейся на солнце лошади.

Рядом с нами возникает дверь. Сара толкает меня. Но я не двигаюсь. Появляются еще несколько детей. Малышка крепко сжимает в левой руке светлую гриву лошади, а правой хватает корзину с цветами.

— Чего она боится? Точнее... ты? — спрашиваю побледневшую ведьму, но она не шевелится.

Синие глаза пусты. Некий самогипноз.

Дети подходят ближе, тыкая друг в друга ветками. Малышка кротко поднимается на ноги. Обнимает корзину.

— Чокнутая здесь, — фыркает девочка с двумя черными косами. — Пошли лучше к колодцу. Я видела там кусты с земляникой.

— Там жарко, вечером пойдем. Я хочу здесь посидеть.

— С ней?

— А она уже уходит, — громко выплевывает другая низкорослая девочка.

Вздутое оранжевое платье превращает ее в апельсин.

— Не трогай ее. Мама говорит, что она прокаженная.

— Ты чего ползала вокруг дерева? — возмущенно кричит Апельсин. — Задумала что-то?

Маленькая Сара крутит головой, не поднимая глаз.

— Врет. Мама говорит, что ее семейка порчу на всех навела. А эта, видишь, насобирала тут мухоморов. Посмотри, посмотри! Проклятая!

— Она лошади что-то шептала, когда мы подходили. Затоптать нас хотела.

— Не хотела, — вдруг подает голос малышка.

— Оставьте ее, — отмахивается единственный мальчик среди них. — Мои говорят, что к таким нельзя прикасаться.

— Я хочу сидеть здесь! Убирайся!

Девочка с косами бросает ветку в сторону Сары. Другие тоже громко гонят ее, кричат и дразнят.

Затравленно озираясь, маленькая Сара прижимает к себе корзину и молчит.

Взрослая Сара настойчиво тянет меня за руку. Разум мой в помутнении. Я будто вышел в астрал. Мерзкое чувство беспомощности. Дети кричат где-то далеко. Голоса приглушенные, но ясно, что вопят они почти хором, и эти вопли не что иное, как оскорбления и проклятия в сторону девочки.

— За что тебя унижали? — спрашиваю я, хотя сам уже знаю ответ.

В синих глазах Сары — затаенная боль. И унижение. А вот в их маленькой версии у дерева — страх.

— Рыжая не собирается проваливать!

— Мне нужно ждать здесь, — едва слышно выдавливает крошка и прижимается к стволу березы. — Мне сказали…

— Кто? Твои чокнутые сестры?

— Может, у них сбор ведьм?

— Не сомневайся. Дьявола вызывать будут. Я знаю! Все знают. Из-за них все беды в городе.

Апельсин хрипит мальчику на ухо: он опускает на траву сумку и достает оттуда веревку.

В течение непозволительно долгого времени я наблюдаю и слушаю. Грязь. Насмешки. Оскорбления.

Вокруг Сары обматывают веревку. Ее привязывают к дереву. Девочка с косами черпает из озера ком тины, пачкает рыжие локоны несчастной.

Чокнутая. Прокаженная. Они повторяют одно и то же, иногда приправляют гадкими ругательствами, сам же я нахожу для этой картины лишь одно слово — изгой.

Я вижу слезы в огромных синих глазах рыжей девочки, и весь мой мир взрывается. Девочка с косами вытягивает ножик из кармана друга.

До меня наконец-то доходит. Это был не Волаглион. Демон не оставлял на Саре инициалов, их оставил куда более страшный монстр, самый жестокий из тех, кто проживает на планете Земля.

Человек.

Буква «В» на животе Сары... она означает — ведьма.

— Борьба за власть...

Карта императора падает на стол.

— Любовь сквозь боль...

Еще одна. С висельником.

— Прошлое возродится для очищения кармы...

Белые глаза гадальщицы возвращают темный цвет: зрачки постепенно вырисовываются вновь. Карты на столе раскиданы в три башни, и гостья задумчиво барабанит по ним ногтями, изрисованными славянскими знаками. Она вся в них. Алатыри, коловраты, сварожичи — на цепочках, кольцах, сережках, брошках.

— Нормальные предсказания будут? — спрашивает Сара, скрещивая руки.

— А чем тебя не устраивают эти, интересно?

Катерина затягивается сигаретой на длинном серебряном мундштуке (и на нем алатырь). Запах смешивается с тибетскими благовониями. Гостья расставила буддийские палочки по гостиной, и комната пропиталась дымом на ближайшие сто лет.