Виса нависает надо мной и улыбается — не то мне, не то мыслям. Малахитовые глаза лихорадочно блестят.

— Ты спятил, — разражаюсь истерическим смешком.

— Я? Или ты? Даже имея шанс — высочайший! — избавиться от демона, ты не станешь этого делать. Ведь так?

Я хмурюсь.

Что ж, идея обнадеживающая, но невероятно опасная.

Не могу нормально обдумать эту теорию, потому как меня напрягает некая зашифрованность действий и мотивов Висы, чувствую, что продвигаюсь ощупью сквозь туман его рассудка. Этот Виса чем-то отличается от того, кого я знаю. Даже его тембр изменился.

— Знаешь, детка, — окидывает меня подавленным взглядом, — раньше я считал, что дело в Волаглионе. Я говорил себе: она боится, у нее нет выбора, я должен ей помочь и всё будет... Теперь вижу, что ошибался. Дело в твоей сути. Моя агония греет твою эгоистичную натуру, — усмехается Виса и глядит в упор, — сука, если бы гребаные, неясно откуда взятые, чувства не сводили с ума, я бы давно присвоил тебя и сделал бы всё, что захочу. Я бы трахал тебя до потери рассудка. Но я не могу... не мог сделать то, что хочу. Первый раз в жизни! Потому что рассыпаюсь на куски при виде тебя. Я не хочу заставлять. Я хочу видеть хоть что-то в ответ, хоть малость, твою мать... Я ждал. Годами. Я пытался. Но ты... Ты никогда меня не любила. Моя любовь всегда была безнадежной, но я надеялся, что когда-нибудь все изменится. Сейчас же... когда я увидел тебя с Рексом, я понял — ты ведешь долбаную игру, где я — конченая пешка, а не ферзь. И встал новый вопрос: почему? Что есть в нем, чего нет во мне? Я ведь гребаный швейцарский стол!

Он ударяет кулаком по дереву, слезает с меня и начинает бродить по столовой из угла в угол.

Извечный вопрос — почему?..

Люди так хотят знать причины всего, что с ними происходит, что забывают про здравый смысл. Они ищут объяснения любой мелочи. Любой случайности. Но чувства — та наша ипостась, которую нельзя контролировать. Мы не можем заставить себя полюбить, как и не можем заставить другого нас любить.

— Ты не представляешь, как я устал от всего этого! Но тебе-то что? Тебе плевать на то, как я страдаю, видя тебя в лапах демона.

— Страдаешь? Ты-то страдаешь? — рявкаю я. — Что ты вообще знаешь о страданиях? Это ты в рабстве? Ты почти двести лет живешь в стенах жуткого дома, среди убитых тобой же людей? Это у тебя забрали душу, вырвали сердце и оставили веками рыдать в одиночестве без надежды на спасение?

— Надежда есть!

— Убирайся из моего дома!

— Дай мне гребаную книгу!

— Покуда я жива, книгу ты не получишь. Никогда! Как и меня!

Виса напряженно облизывает губы. Проводит мизинцем по лезвию ножа. Подходит ближе. Я слезаю со стола и вздергиваю подбородок, когда он опирается о стол обеими руками, перекрывая путь к отступлению.

— Ты так любишь всем видом показывать, какой я монстр и тварь, что у меня до безумия чешутся руки доказать это. Гребаные чувства... опять же мешают. Столько лет мешали... Однако... возможно, я зря сдерживаю себя. Надо всего-то быть самим собой и просто сделать то, что необходимо, чтобы ты стала моей. Так вот тебе! Вот тебе моя вечная любовь! Ты будешь со мной. Всегда. В этом самом доме.

Я вскрикиваю. Чувствую, как кровь бежит по щекам. И не только кровь...

Свет гаснет. Но лишь для меня.

Все случается так быстро, что я не успеваю осознать чудовищность происходящего.

Боль оглушает. Я падаю на колени, держась за глаз, которого больше нет и вырываю клинок из второго глаза. Слышу, как с треском кто-то выламывает дверь в столовую.

Крики...

Кто-то срывает с моей шеи медальон.

Передо мной разливается черная вечность.

Выбиваю плечом дверь.

По инерции падаю на светлый кафель. Поднимаю голову. И замираю. Сердце колотится с неистовой силой. От увиденной картины — так оглушающе больно, точно я умер второй раз.

Сара на коленях. Держится за окровавленное лицо и издает протяжный вой. Халат ее пропитан багровым цветом.

Виса одевает на свою шею медальон.

Когти на медальоне вспыхивают изумрудным светом, который торнадо раскручивается вокруг и испаряется. С кривой улыбкой Виса опирается о ноги. Опускает голову — и русые пряди падают, закрывая лицо; но я понимаю, что он смотрит на обоюдоострый клинок, лежащий на полу, затем поднимает его, ощупывает, будто не знает, реален ли тот.

Я прихожу в себя. Рывком бросаюсь к Саре. Падаю на колено. Она убирает руки от лица, хватая ими мои. Горло сжимается от ужаса, я вообще забываю, как дышать из-за того, что вижу!

Глаза... их нет... У нее нет глаз!

Виса выколол ей глаза!

— Рекс, — взывает Сара, не отпуская мои ладони, и бесконечно повторяя: — Рекс, Рекс, Рекс...

Плач звучит погребальной симфонией. Ведьма возопит мое имя, словно хватаясь за него, боясь лишиться или забыть, повторяет, вместо отчаянного крика о помощи.

Я вскакиваю, закрываю Сару собой.

Одной рукой продолжаю крепко держать тонкие, окровавленные ладони, чувствую, как Сара упирается лбом в мою ногу, бесконечно содрогаясь.

Виса держится за медальон. Вопросительно смотрит. И возмущен, что я не подчиняюсь. Пока я осматривал ведьму, он приказывал мне за спиной, стараясь овладеть силой медальона.

— Тебе конец, — едва выговариваю я, слишком потрясенный, чтобы издавать внятные звуки.

Со жгучей болью, будто отпускаю ладонь тонущего в водовороте, я отпускаю руки Сары и размахиваюсь кулаком, несмотря на выставленный в мою сторону клинок. Я знаю, что даже если Виса в меня его вонзит, я вытащу лезвие в ту же секунду, несмотря ни на что — и воткну ему в горло!

Я расчленю его. Я убью, убью, убью!

В десяти сантиметрах от белесого лица кулак улетает в сторону. Вместе со мной.

Я брыкаюсь — сверху наваливаются сразу два человека.

Иларий и Рон.

Они держат меня мордой в пол, скрещивают за спиной руки. Я поворачиваю голову на Вису. Он хмыкает. Не узнаю его лицо. В нем нет привычного самодовольства или усмешки, нет ничего от того эгоцентричного Висы, которого я знаю — там один мрак. Взгляд смертника перед казнью.

— Крепче держите, — приказывает он и садится перед Сарой.

Ведьма махает руками, отбивается, но вампир хватает ее запястья.

— Виса, — воет Сара, пытаясь порезать его ногтями, — ублюдок, сволочь!

— Ви-и-иса, — холодно кривляется вампир. — Мы ведь друзья, Виса... я раздвигаю ноги только перед Волаглионом, Виса... мы не можем быть вместе, Виса... — он наклоняется и рявкает: — Какая чушь! Мы бы давно изгнали демона, ведь нужна всего лишь проклятая книга с заклинанием! Но нет... Ты прячешь ее! Знаешь почему? Да потому что тебе нравится, когда с тобой так обращаются, нравится, когда тобой пользуются, нравится звать его господином. Вот! Вот почему ты не дала мне расправиться с ним, вот почему сама этого не сделала! С меня довольно!

Вампир выглядит точно самый тяжелый пациент психиатрической лечебницы.

— Я... — шипит Сара сквозь кровавые слезы, скользящие по щекам, — никогда не скажу тебе, где она.

Она плюет кровью в него и рычит сквозь зубы, как рассерженная кошка.

— Я прекрасно знаю о потайном входе в башню! Знаю, что он в твоей комнате. И ты скажешь мне пароль от портала! — едва не мурлыкая протягивает Виса и приставляет нож к ее горлу.

Я безуспешно выворачиваюсь из мертвой хватки парней. Они застали меня врасплох. Не могу и привстать.

— Прости, — умоляет Иларий, пока голос его мучительно дрожит. — Я не могу... не могу сопротивляться!

Иларий хотя бы говорит со мной, тогда как Рон — глыба без эмоций, не понимающая, что делает.

— Я предпочту смерть, — уже в безумии от потери крови смеется Сара. — Слышишь ее? Чувствуешь запах плесневелой, сырой мантии? Она идет не только за мной...

— Ты не умрешь! — заявляет Виса. — Ты моя. Навечно! В этом доме со мной! Ты моя, Сара. Отныне... я — твой господин...