— Зачем тебе души детей? Твою разлагающуюся шкуру они не спасут!

— Так случается. Когда протеже не выполняет обязанности. Время на исходе, Сара, — ледяным тоном выдает Волаглион. — А тело до сих пор не подготовлено. Души детей чисты. Они поддерживают мои силы. Вынужденная необходимость. Вини в этом себя. Если бы ты завершила ритуал вовремя, мне бы не пришлось тормошить твою нежную натуру.

— Я стараюсь как могу.

— Стараешься спасти Рекса?

— Нет!

Волаглион приближается, и, хотя Сара держит себя в руках, я вижу, как ее бьет дрожь. Она не двигается и не отшатывается, не делает ничего, пока демон проводит чернеющим ногтем по ее щеке.

— Ты затягиваешь ритуал. И я чую твой страх. Он смердит гниющими трупами. Ты боишься... потерять своего питомца.

В глазах демона нет гнева. В его лице вообще нет эмоций. Как и Сара, он — заиндевелая скульптура.

Меня же, словно хлесткой пощечиной, ударяет понимание — Сара отодвигает мою кончину. Каждый день. А ведь меня трепало от обиды, что ей плевать, исчезну я или нет.

— Ты решил переселяться в полнолуние. Все будет готово к сроку, нет повода для беспокойства.

— Мне не ведомо беспокойство. — Он хватает ее за шею. — Как и многие другие чувства. У меня их нет.

Я намереваюсь ворваться в комнату, но Олифер хватает за запястье, отрицательно размахивая головой.

— Ты отвратителен, — шипит Сара.

— А еще бессердечен и беспринципен, — его рот выдает невесомую улыбку. — Я не чувствую любви или жалости. Я демон, Сара. Зато я великолепно могу разглядеть наличие чувств у других, особенно когда их необходимо вырезать из кого-то потерявшего страх. Чувства делают вас слабыми.

Один шаг — и демон прижимает Сару к столбу кровати, разрывает на ней блузку.

— Если думаешь, что я буду тебя ублажать из страха наказания… — Она вырывается. — То иди к чертям! И оставь, наконец-то, меня одну. Я рассказала всё, что знаю, делаю всё, что в моих силах, я не предавала тебя — никогда. Что еще ты хочешь?

— Правды, — сухо произносит демон и вонзает пальцы в скулы Сары, притягивает. — А слышу ложь. Океаны лжи...

Глаза Волаглиона наливаются гуталином.

По стенам плывут темные силуэты, они переплетаются, распадаются, и внезапно я осознаю, что хладная тьма, сопровождающая демона, состоит из человеческих фигур. Она живая.

— Мне нет дела до Рекса. Сотри его в пыль, если хочешь.

— Я и тебя сотру. Однако ты не умрешь, ненаглядная моя. Будешь мучиться, сколько потребуется для моего морального удовлетворения, но будешь жить. — Волаглион снова сдавливает горло Сары, поднимает ее над полом. — Ты служишь мне. Я — твой хозяин. Твой повелитель. Если я отдаю приказ, он немедленно исполняется, без вопросов. Будь то убийство младенцев или плотские утехи. Ты никто и ничто без меня. Ты пустота. Я — весь твой мир. Я сама жизнь. Ты поклялась в вечной верности. И контракт — нерушим.

Его пальцы воспламеняются. Сара вскрикивает. И я вмиг врываюсь в комнату, произношу единственное известное мне заклинание, испытывая такую бешеную злость, что с трудом дышу. Плевать на все! Больше я не стану держать рот на замке и стоять в сторонке. Пускай меня расчленят, пускай сдерут кожу по чешуйке, пускай отправят за треклятую дверь — лишь бы не бездействовать.

Демон дергается, точно от порыва ветра — а ведь ему в грудь ударяет грозовой молнией! — но остается на месте. С изумлением вскидывает брови.

Скрипя зубами, я заставляю себя остыть, но ожоги на шее Сары разжигают и во мне желание испепелить демона в кучку серы, которой он воняет.

Вновь произношу заклинание.

Сара кидается навстречу, но я хватаю ее за руку и встаю перед ней, закрывая спиной. Она обхватывает меня поперек груди, удерживает.

Конечно, я знаю, что совершаю немыслимую глупость, однако ярость застилает разум. Он убил меня. Он убивает сотни людей, и даже младенцев. Более того, заставляет Сару убивать их. Избивает ее. Насилует. Мою Сару!

Демон вдруг отступает, будто я внушаю ему страх (что, конечно, чушь). Смотрит пристально не мигая. Оценивает каждое движение. Видимо, пытается разгадать, откуда у меня магия после смерти и, возможно, начинает верить Саре.

— Не надо, — шепчет ведьма на ухо. — Прошу!

Тени расползаются по стенам, кружатся и шатают картины, мебель, люстру, перебираются на пол и ползут ко мне, касаются острыми когтями икр. Я ощущаю, как они заползают под одежду. Выше. Бороздят кожу. Острая боль в районе ребер.

Скручиваюсь.

Кофта промокает кровью. Тени шипят и обвивают конечности шипованной сетью. Вонзаются. Оставляют порезы.

Чернота трещинами исчерчивает кожу Волаглиона, продвигаясь из глаз. Несколько мгновений безмолвного поединка — и Сара восклицает:

— Хватит! Остановись!

Тени забираются под кожу, словно черви, шевелятся и разрывают меня изнутри. Падаю на колени, пытаюсь вдохнуть, но не могу — тьма заполнила легкие. Я растворяюсь в ней. Сливаюсь в один организм и слышу стоны, вой.

Это они. Призраки дома. Пленники. Рабы демона. Часть его силы.

Они разрывают меня.

Тело трясет. Сердце скачет. Холодный деревянный пол под ногами и стекла окон жалобно скрипят, свистят. Я захлебываюсь тьмой. Задыхаюсь. Раны саднят. Углубляются. Кровь стекает по локтям.

— Мой господин, — Сара падает перед демоном на колени. — Я все сделаю. Сделаю! Оставь его!

— В нем сильная магия, — выговаривает демон. — Почему?

Сара качает головой, всем видом показывая беспомощность и неосведомленность.

— Не знаю, — стонет она. — Я не знаю...

Тени ползут обратно к хозяину. Глаза его светлеют. Руки возвращают телесный цвет. Не говоря ни слова, демон торопливо уходит.

Я поднимаюсь на ноги: не без помощи Сары.

— Идиот, — взывает она.

— Он меня не убьет?

— Что ты творишь? — игнорирует она вопрос. — Использовать заклинания, которым я тебя учила против Волаглиона! Как ты только додумался?

По-прежнему ощущаю дрожь и с трудом глотаю воздух, пока Сара стягивает с меня кофту, осматривая кровавые полосы, которыми меня изрисовал демон. Кровь течет сильно, и ведьма торопится к сундуку, вытягивает вату и флакон с синей жидкостью, смазывает мои раны, пока я стараюсь восстановить затуманенный рассудок.

— У тебя ожоги, — выговариваю сухими губами и касаюсь ее шеи. Сара вздрагивает. Видя мою боль, она позабыла о своей. — Нужно смазать.

— Ничего страшного, я...

— Я мертв, Сара. Забыла? Лечить меня — бессмысленно. Неси мазь от ожогов.

— Раны, оставленные Волаглионом, не исчезают, даже если тебя убить, ты переродишься с ними, понимаешь?

— Я знаю. Ничего. Шрамы украшают мужчин.

Сара задерживает на мне взгляд, а потом встряхивает головой, будто отгоняя наваждение. Она находит мазь в том же громадном лубяном сундуке и подходит к зеркалу. Я забираю тюбик. Осторожно откидываю ее волосы с плеч и наношу слой на ожог от огненных ладоней демона, аккуратно втираю.

— Есть исцеляющие слова, — шепчет Сара, заглядывая в мои глаза через плечо. — Мы, ведьмы и колдуны, используем их, чтобы усиливать эффект снадобий.

— Опять латынь?

— Не обязательно. Нужно сосредоточиться на ране, мысленно направить энергию на нее. И просто повторять. Например, так: энергия жизни по венам течет, силой меня наполняя, направь, о извечная, к утрате поток, раны исцеляя...

— Вы на ходу эти стишки придумываете? — смеюсь, хотя веселого мало.

Сара вздрагивает от прикосновений.

— Нет, Рекси. Эти фразы веками повторяли ведьмы, и слова обрели магическую силу, когда мы их произносим, то используем энергию и силы наших предков.

Я черпаю побольше мази, повторяю заклинание, жирно растирая поврежденную кожу. И — глазам не верю — ожоги уменьшаются, затягиваются. Рассматривая мое изумление, Сара растягивает губы в столь неуместной сейчас улыбке. Она гладит мои порезы, бормочет на латыни; и боль моя почти полностью испаряется, а прикосновения отзываются внутри сладкой трелью.

Я с оголенным торсом. Сара в порванной блузке. Невольно бросаю взгляд на алый лифчик из мелкой сетчатой ткани, сквозь него просвечиваются соски. И тело реагирует на ведьму. В попытке снизить градус напряжения, спрашиваю: