София была потенциальным святым воином, то есть одаренным, у которой ширина энергетических каналов доминировала над всеми остальными составляющими дара. С одной стороны, это позволяло ей создавать невероятно сильные и разрушительные конструкты, с другой же — не давало возможности преодолеть очередной ранг и стать настоящим охотником.

Исправить это можно было весьма дорогими эликсирами и постоянными занятиями. Первые пока оплачивал дядя — при всей своей родовой гордости Эссены не были глупцами, чтобы отказаться от руки дающей. Но куда проще для Яна было бы, если бы лечение сестры зависело от него, а не от Коваля. Для этого и пригодились бы деньги покойного фон Штумберга.

В обмен Коваль поставил только одно условие — Ян не должен был уничтожать обнаруженных слуг Ада без согласования процедуры с ним. И тщательно протоколировать все возможности казненных им жертв. Юный барон с этим был согласен. Хотя после той ночи, когда они с Софией уничтожили четверых обнаруженных одержимых, в Восьмом отделении его и считали свихнувшимся убийцей, он никогда не отказывался от возможности лучше изучить своего врага.

Поэтому он один отправился в Кенигсберг. И на пути к нему, проезжая безымянную литовскую деревушку, и получил сообщение от старосты, приведшее его к бабке Ядге.

Взлетев в седло флегматичной пегой кобылки, Ян тронул поводья и направил лошадь в глубь мрачного леса. Между покрытыми зеленоватым мхом деревьями, туда, где едва виднелась давным-давно пробитая тропка ведуньи.

Ведунья не обманула. Уже через половину версты Яну пришлось спешиться и дальше идти, ведя коня на поводу. Если бы не давно оставленные бабкой Ядгой знаки на деревьях, заплутал бы, как есть заплутал. Но с помощью подсказок молодой человек двигался вперед пусть и не быстро, но уверенно.

Вскоре он вышел к болотам, о которых говорила старуха. Сперва лес изрядно поредел, буреломы уступили место чахлым одиноким деревьям, после чего юноша почувствовал, как земля под ногами стала понемногу проминаться, а затем увидел и саму топь со следами почти полностью утонувшей и сгнившей до состояния трухи гати. Видимо, местные жители сюда не забирались около полувека, найдя другой путь.

Болото было обширно и кишело жизнью. Орали лягушки — у них как раз шел период свадеб. Проскользнула по воде полоса — незнакомой породы змея, скорее всего, кто-то из ужиных. Стая птиц, сформировав правильный клин, патрулировала воздушное пространство, а может, летела на некое место кормежки.

Обнаружилось и «приметное» дерево — черная ольха. Непонятно, как в такой местности мог вымахать такой великан, однако он не только вырос, но еще и выжил, после того как его ствол надвое разбила молния. Все, как и говорила бабка Ядга.

— Кровь, значит, пролить… — пробормотал себе под нос юноша, привязывая коня к стволу чахлой березки, растущей шагах в двадцати от ольхи. — И явится, стало быть, вестница. Ну, давай попробуем, чего ж.

Он аккуратно, пробуя прочность почвы ногой, перед тем как перенести на нее вес тела, приблизился к покалеченному дереву. Вынул кинжал, уколол палец и выдавил каплю крови на комель. Старуха же сказала — хотя бы каплю. Вот вам капля! Большего количества крови, чем необходимо, Ян лишаться не собирался.

Менее знакомому с предметом человеку могло бы показаться, что призыв вестницы кровью очень уж похож на темный ритуал из обширной коллекции таковых у закладных ведьм. Однако Ян совсем не переживал — демоническими обрядами здесь и не пахло. В основе призыва лежал еще ветхозаветный принцип — добровольная жертва. Не кровь имела значение, а готовность человека без понуканий с ней расстаться.

Пару минут ничего не происходило. Капелька крови успела почти исчезнуть, когда ветер, не имеющий ничего общего с естественными потоками воздуха, поднял прошлогодние прелые листья, закружил в причудливом танце и уронил обратно на землю. Оставив после себя фигуру худой до болезненности пожилой женщины в простом сельском наряде. Полупрозрачную — сквозь ее спину и лицо проглядывал ствол разваленного молнией дерева.

Она подняла голову и поймала взгляд юноши. В прямом смысле — поймала. Даже если бы он захотел, оторваться от двух глаз, синих, словно летнее безоблачное небо, уже не смог бы. Синь увеличилась — сперва до размеров ладони, затем большого блюда, а потом и вовсе заняла весь мир Яна.

Схожее ощущение он пережил, когда проходил тестирование в Экзархате. Тогда юноша тоже попал в некое место, не имеющее никакого отношения к пространству и времени, и которому больше всего подходило определение — Великое Ничто. Только в этот раз не было никаких созвездий, возникающих из ниоткуда божественных конструктов, вообще ничего похожего на акт первичного творения. Вместо этого Ничто поглощалось Тьмой. И он, Йоханн фон Эссен, находился на самой границе между полотном, на котором Творец создавал мир, и Хаосом.

Не было никаких слов. Не было посланий, откровений или даже запутанных, но хоть что-то объясняющих предсказаний. Только Упорядоченное, которому лишь предстояло стать материей по плану Всевышнего, абсолютная Тьма, желающая это поглотить и сделать частью себя, и он. Крохотная песчинка, которую и разглядеть-то было сложно, висящая на границе между ними.

И в то же время было абсолютно ясно, что желает сказать ему вестница. Угроза. Серьезная, смертельная, надвигающаяся отовсюду и грозящая уничтожить все. Весь сотворенный тварный мир.

Как — непонятно. Зачем это показывать рядовому, в общем-то, демоноборцу — неясно. Что он должен делать с этим знанием, общим, без какой-либо конкретики — вообще самый большой вопрос.

С ним Ян и вывалился из бесконечного океана первозданных энергий в мир реальный и привычный. Где обнаружил, что смотрит уже не на призрак праведницы, а на Адама Олельковича. Мертвеца, которого в Ад он отправил лично. Который выглядел на удивление живым и здоровым.

— Барон! — с приторно сладкой улыбкой протянул мертвый княжич. — Какая встреча! Болота, изуродованное дерево и мы с вами, словно последние люди на земле. Да вы романтик, Эссен! Столько символизма!

Учили Яна крепко. Такую практику, пожалуй, мало кто из обычных одаренных проходит. Вбивали в основном науку убивать и выживать. И добились того, что в критических ситуациях юноша не размышлял и не медлил. Призрак или оживший мертвец — какая разница? На первого есть молитва изгнания, второй, пусть и не без труда, упокаивается простым оружием.

Олелькович еще только заканчивал свою глумливую фразу, а Ян уже активировал «сеть» и бросил ее в противника. Родовой конструкт, сплетенный, как и все эссеновские, сразу из трех стихий, пал на княжича и начал стягиваться. Внешне выглядя, как крупноячеистая светящаяся сеть, он предназначался в основном для обездвиживания противника. Правда, предки барона сражались в основном с Низшими демонами, поэтому в их версии начертания «сеть Хагена» еще резала и обугливала плоть.

Одежда на Адаме вспыхнула моментально. Аристократ заорал, одна его рука была прижата к телу, а вторая оказалась между ячейками. Ею он и принялся лупить себя по всему телу, пытаясь сбить огонь. Выглядело все так, словно о контратаке он даже не думал. Полностью сосредоточившись на спасении.

Яна это устраивало, но праздновать победу он посчитал преждевременным. Пока враг жив, даже если и выглядит неопасным, он все равно остается тем, кто способен отправить тебя на досрочную встречу с предками.

Поэтому охотник не стал ждать, пока пламя и сжимающиеся ячейки «сети» убьют противника. Выхвалит шпагу и рубанул кончиком клинка по горлу княжича.

Брызнула кровь. Утратив интерес к огню, Олелькович ухватился рукой за разрубленную шею, пытаясь закрыть рану. Захрипел.

Ян отступил на полшага и вновь поднял шпагу. Удерживая ее горизонтально над землей, нацелил острие точно в сердце смертельно раненого врага, но удар нанести не успел.