Немногие, случавшиеся в последнее время восстания и смуты быстро и жестоко подавлялись, слухи о том, что такое королевское правосудие, расползались по стране так же тихо и постоянно, как плыли вниз по реке Редвайн мертвые тела. Случился бунт и в Западной земле, и теперь Гретхен знала, почему. Все слухи, которые она всегда отметала, оказались правдой.
Из оставшейся за спиной Гретхен спальни ее окликнули служанки – настала пора отправляться в королевский павильон. Гретхен вцепилась в каменную балюстраду балкона, охваченная неожиданным страхом, что может броситься вниз. Глубоко вдохнув, она посмотрела на копошащихся внизу людей. Настанет день, и эти люди станут ее подданными, только за эту хрупкую надежду она и должна будет цепляться, когда все ужасы сегодняшнего утра останутся позади. Эти люди будут зависеть от нее. Большая часть горожан Хайклиффа любила свои семьи, свой город, свою страну, причем намного сильнее, чем того мог желать или мог надеяться любой король, любая королева. И у многих из этих людей была долгая память, намного более долгая, чем пребывание Льва на королевском троне.
Дрю посмотрел на утреннее солнце и прищурился от его яркого света. Грохоча колесами по громадным балкам перекидного моста, запряженная лошадью открытая повозка выкатилась из ворот хайклиффского замка. Дрю старался держаться прямо, хотя этого было не так-то просто добиться, стоя посреди повозки на коленях, да еще с руками, связанными за спиной веревкой с вплетенной в нее серебряной нитью.
С обеих сторон направляющуюся к эшафоту повозку окружали толпы зевак, которых сдерживали пиками и мечами солдаты Львиной гвардии.
Город выглядел покинутым, над ним повисла мертвая тишина – такую тишину трудно было даже представить несколько часов назад. На восходе солнца колокола возвестили о наступлении великого и памятного дня, и горожане вынуждены были покинуть свои теплые постели, чтобы послушно собраться на Хай Сквер перед королевским замком. Всем хорошо были известны намерения короля. Он приказал согнать всех горожан на площадь, чтобы они увидели, как погибнет последний из рода Волков от руки самого Льва. Предприимчивые торговцы уже расставили на площади свои лотки – одни предлагали перекусить и выпить, другие пытались продать грубо нарисованные карикатурные изображения убитых волков, выгравированные на металлических пластинках или оттиснутые на пергаменте. Дрю хмуро усмехнулся: судя по всему, дела у торговцев этим товаром шли неважно.
Открытый со всех сторон эшафот возвышался в самом центре площади. На площадке эшафота находилась большая каменная плита – плаха, рядом с которой скромно стояла плетеная корзина, готовая принять в себя ужасный дар – отрубленную голову казненного. Перед отправкой на казнь тюремщики переодели Дрю в чистую белую тунику. Может быть, это было сделано не для того, чтобы осужденный выглядел более респектабельно, а всего лишь с целью прикрыть покрывающие все его тело синяки и царапины. Хотя за ночь следы побоев слегка побледнели, они все еще оставались красноречивыми, а на спине незажившие раны от плети и вовсе продолжали кровоточить, проступая сквозь тонкую ткань. Чем ближе к помосту, тем тяжелее становилось на душе у Дрю, но он всячески старался скрыть свой страх, постоянно повторяя про себя слова, сказанные ему герцогом Берганом в Брекенхольме. «Больше никаких слез. Не показывай врагам свою слабость».
Возле плахи стоял лорд-канцлер в плаще с опущенным на лицо капюшоном.
Сейчас он диктовал что-то писцу, который подобострастно кивал при каждой фразе Рэтлорда. Вдоль края помоста стояли гвардейцы, внимательно следившие за тем, не наблюдается ли в толпе признаков беспорядка. Пока что зеваки вели себя довольно спокойно и инстинктивно старались держаться подальше от зловещего помоста.
За стоящим на коленях в повозке Дрю следили сотни, тысячи глаз. Некоторые зеваки скалились, кричали, пытались оскорбить, обругать Дрю, а колеса тем временем уже стучали по булыжникам, которыми была вымощена Хай Сквер. Но у большинства собравшихся лица были другими – мрачными и печальными, на них читалась с трудом скрываемая скорбь. Эти люди явно не поверили тем россказням, которыми потчевали их король и его приближенные.
Повозка прокатила мимо королевского павильона – длинного деревянного сооружения, откуда за казнью мог наблюдать сам король и те Верлорды, коим будет оказана такая высокая честь. Дрю поднял глаза и увидел герцога Бергана, графа Вегу и знакомое до боли лицо своего лучшего друга Гектора. Борлорд стоял на самом краю смотровой площадки, по бокам – по гвардейцу. Если все королевские гости были разодетыми, лоснящимися, довольными, то Гектор выглядел изможденным, несчастным, одетым в грязное дорожное тряпье. Он был похож на сломленного человека, только что услышавшего свой суровый приговор, и стоял, низко опустив на грудь свою нечесаную голову.
Повозка повернула и подъехала к эшафоту. Возница спрыгнул с козел, а четверо подошедших гвардейцев вытащили из повозки Дрю, поставили его на ноги и повели к ступеням эшафота. Наиболее злобные зеваки вновь принялись выкрикивать что-то обидное.
Взойдя вместе с Дрю на эшафот, гвардейцы швырнули юношу на колени рядом с плахой. Дрю посмотрел через плечо туда, где должен был стоять лорд-канцлер, диктующий писцу.
– Опустить глаза, псина, – прошипел Рэтлорд.
Дрю отвернулся, но не стал опускать глаза, а посмотрел на толпу. На площади собрались сотни людей, сотни свидетелей его скорой смерти. Площадь не смогла вместить всех желающих, головы зевак торчали из окон всех стоящих вокруг площади домов, отдельные фигурки виднелись даже на крышах. Дрю посмотрел назад, на дорогу, по которой его привезли от ворот замка, и увидел, как по балкам перекидного моста катят друг за другом две роскошные позолоченные кареты, запряженные серыми лошадьми, с сидящими на козлах кучерами в ярких камзолах.
Лорд-канцлер встал перед Дрю. Когда он проходил мимо, полы его плаща мазнули юношу по лицу. Дрю ощутил исходивший от Рэтлорда слабый сладковатый трупный запах, от которого его едва не стошнило.
– Ваш король прибывает, – прокричал лорд-канцлер, и его голос докатился до самых дальних уголков площади. – Сегодня великий день, в который мы станем свидетелями королевской свадьбы. Покажите же нашему обожаемому монарху, как вы любите его! Не разочаруйте его величество и меня тоже!
В ответ на призыв Рэтлорда толпа послушно заревела под присмотром рыскающих по ней гвардейцев. Одна из карет потянулась к королевскому павильону, вторая же остановилась перед эшафотом.
Слуга соскочил с запяток, быстро распахнул дверцу, и из кареты под хор приветствий показался сам его величество Леопольд. В ту же секунду громко грянули трубы. Леопольд немного постоял в раскрытой дверце, улыбаясь и помахивая рукой своим верноподданным, а затем сошел на землю и направился к эшафоту, продолжая приветствовать свой возлюбленный народ. Огненно-красный длинный плащ Леопольда взмывал на утреннем ветру, словно язык пламени. Поднявшись по ступеням, король оказался на деревянной площадке эшафота.
Дрю наблюдал за королем, который упивался восторженными приветствиями толпы. Ступив на площадку, Леопольд чудовищно долго добирался до ее середины – то и дело останавливался, смеялся, показывал на кого-то пальцем, а тем временем на помост летели цветы, ударяясь и отскакивая от щитов и доспехов неподвижно застывших гвардейцев.
– Мои верноподданные! – крикнул Леопольд, вскинув руки, чтобы продемонстрировать свою благодарность. – Как приятно видеть ваше благорасположение и любовь в этот величайший день в моей жизни! Благодарю вас от всего сердца за то, что вы в таком большом количестве собрались, чтобы засвидетельствовать и благословить брак моего сына, вашего принца, и его невесты, будущей королевы. Все эти годы я старался служить вам, и вы никогда не переставали поражать и радовать меня. Ваша постоянная любовь и преданность согревают мою душу и освещают каждый новый прожитый день.